Фрейлина (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 8

— Таисия Алексеевна, не прикажете протопить печь?

Непривычная забота постороннено человека трогала и нечаянно просилось что-то в ответ — слова благодарности, чаевые? Я тихо «агакнула», не представляя себе… А подсушить комнату и правда не мешало — Петергофским летом помещения чувствовались сырыми даже в ясные теплые дни.

Скоро от выступа в изголовье кровати донесся негромкий шум, стук… мужик затапливал печь с той стороны. А мне опять уже было не до этого, я читала, вникала и делала выводы.

Таисия не могла покончить с собой, не должна была.

Слишком зрелое мышление, слишком интересные образы и мысли для ее возраста и опыта. А еще она была верующей. Вряд ли истово, как и я, но в высшую справедливость точно верила, судя по одному из стихов.

Но как она умудрилась свалиться в канал? Хорошо еще, что не Питер, здесь глубина не та. И все-таки — как? Уже зная ее шебутной характер… шалила, рисковала? Или замечталась. Или была рассеяна из-за того, что сильно расстороена — что-то там было о рыданиях накануне, вряд ли Анна стала бы врать в глаза. И, скорее всего, рыдания эти были из-за кого-то. И лучше бы это горе да в церковь ее занесло, как исключительно правильную девицу. Но нет — свалилась в воду, ударилась головой. Или вначале упала и ударилась, а уже потом свалилась? Так выглядело правдоподобнее.

Сама я стихи не писала, но любила их. Не все подряд, а те, что почувствовала «своими», которыми прониклась. Много их знала и даже цитировала во время экскурсий, так делают почти все экскурсоводы. Если это к месту, то весьма трогает, усиливая впечатление от рассказа, поэзия намного чувственнее прозы. А может стихотворный ритм нечаянно задействует в нас что-то такое… где-то там. Вот и влияет так — завораживающе или даже гипнотически. Перечитываешь потом, нечаянно запоминаешь.

В некоторых Таиных стихах смысл приходилось искать.

Нам неподвластны миражи

Иных небес, чужих признаний.

Лишь отблески неясных знаний

Дают надежду ждать чудес.

Рисуя образ в глубине,

Чураясь ясных представлений,

Себе я — неразумный гений,

Вознесший ожиданья до небес.

Похоже, ждала любви, когда это писала. Тогда еще только ждала, и идеал ее был высок. Кто же он, из-за которого все потом и случилось? Пускай и косвенно, но он был виноват, прошептав что-то там и расстроив до слез. Первая любовь, говорят, штука страшная.

У институток с этим как раз все было сложно. А все чертова изоляция. Они выпускались абсолютно не приспособленными к реальной жизни и совершенно не умели общаться с противоположным полом. Прямой взгляд мужчины тут же мог вызвать «любовь до гроба», а уж если приглашение на танец! Был и такой случай — «тесный контакт» в мазурке барышня по неопытности приняла за сватовство. Ждала в гости, истерила. Не дождавшись, требовала от брата бросить вызов «обидчику».

Выражение «кисейные барышни» не только из-за выпускных платьев из кисеи. Так отмечали излишнюю «тонкость» и эмоциональность институток. А еще они были наивны до икоты, беспомощны в быту и абсолютно безграмотны в вопросе отношения полов. Уверена — Анна и сейчас не знала каким путем делаются дети.

Да что институтки — та же Ольга, выросшая при дворе в окружении мужчин! Зомбировали их в это время, что ли? Когда-то до глубины души пробрало ее откровениями. Я уснуть в ту ночь не могла, офигевая в изумлении. Перечитывала снова и снова — в такую правду трудно верилось. Может потому и запомнилось почти дословно…

До решения о помолвке вся история ее отношений с Вюртембергским кронпринцем уложилась в два эпизода: вначале они отобедали за одним столом и просто ели. В волнении она просила потом свою воспитательницу не задавать об этом вопросов, все равно отвечать сможет лишь через несколько дней.

Дальше была прогулка наедине.

'Он подал мне букет, наши руки встретились. Он пожал мою, я задержала свою в его руке, нежной и горячей. Когда у дома к нам приблизилась Мама́, Карл сейчас же спросил ее: «Смею я написать Государю?» — «Как? Так быстро?» — воскликнула она и с поздравлениями и благословениями заключила нас в свои объятия".

Гос-споди… детский сад, ей-богу! Ну как так?

И это умная женщина. Или это уже брак заставил ее поумнеть?

Самый трудный в моей жизни день заканчивался. Дождь полил гуще, в комнате стало совсем сумрачно, и Ирма внесла свечи. Поужинав картошкой, запеченной до румяной корочки, и рыбой в неизвестном соусе, я допила лекарство из кувшинчика и устроилась спать. Хотелось приятных эмоций, я поискала их в себе и сонно улыбнулась, вспомнив короткое четверостишие из альбома:

В ночной тиши, что обнимает ветви сада

Прекрасны сумерки и места нету снам.

Пусты аллеи, уходить как будто надо,

Но я себе еще мгновенье дам…

Еще три дня я пролежала в постели, сама не зная для чего. Могла бы уже встать и что-то делать. Но я трусила делать это что-то, боясь неизвестности. Отлично понимала, что вот так, все время прячась, прожить здесь не получится, но это была передышка перед новыми потрясениями, а, чего доброго, и неприятностями.

Чтобы не впасть в панику, мозгу нужны привычные действия, самые обычные и простые. Мне было доступно одно — кутаться в одеяло. Имела право — еще побаливал живот, да и мне дали это время, а в постели как раз и было привычно. Никто чужой меня не беспокоил, к Ирме я привыкла и уже не дергалась, когда она входила.

Строить прогнозы было глупо, и я тупо ждала, чтобы, когда придет время, правильно отреагировать новые вбросы извне.

А еще я много думала эти дни, и о Таиной любви в том числе. «Всегда готовься к худшему»… или будь готов? Неважно. Но из этого я и исходила, приняв, как основной вариант, что любовь была. Она притягивала мысли, заставляя опасаться. Что там ей шептали, что за грязь лили в уши? И не обязательно все случилось у камина и при веере, там же творческого воображения вагон и маленькая тележка! Одна только осень среди лета чего стоит. Понятно, что это про настроение, но! В любом случае, для меня то ее знакомство означало риски.

Много вспоминала…

Когда-то очень давно у нас со старшей сестрой случился разговор как раз о любви:

— И как же, по-твоему, я узнаю, что влюбилась? — спрашивала я с претензией, маскируя ею интерес.

— Просто влюбилась? Тогда и знать не стоит. Я сто раз влюблялась. Такое себе, — смеялась Света, а потом потянулась ко мне, изображая ведьму, и со значением заглянула в глаза. Протянула страшным утробным голосом: — А вот когда полюби-ишь, ты узнаешь об этом, почувствовав запах… гари!

— Га-ари? — разочарованно отмерла я.

— Горящих предохранителей! Готова будешь на все! — хохотала она.

— Тю ты дурочка, Светка…

Светка не была дурочкой, она была успешным менеджером, но не это важно. Я по-хорошему завидовала ее характеру — говорила она громко, смеялась заразительно, рыдала, когда изнутри рвалось. В кино это или в загсе на свадьбе подруги, на улице ли — без разницы. И злилась тоже так, как ей хотелось. Как-то я обалдела от того, что рекой лилось из так же, как и я, вполне образованной и хорошо воспитанной Светки. Мой словарь обогатился кучей новых слов. Может и до этого знакомых, но в таких затейливых вариациях!

Тогда, отдышавшись и перебесившись, она вспомнила наконец обо мне, взглянула и разочарованно махнула рукой:

— Ой, да что ты понимаешь!

И я так хотела.

Не выражаться нелитературно, а иметь в себе такую же внутреннюю свободу хоть иногда делать даже не то, что хочу, а как чувствую. Никто и не запрещал. И я даже пробовала вести себя, как она. Стукнуло восемнадцать и решила, что имею право. Но не получилось… и потом тоже не получалось.

Я вела себя, как выглядела, а выглядела, как сухарь — сухой, выдержанный, крепкий, черствый. Собственная внешность обязательно влияет на поведение. Я старалась собой не отсвечивать. Одевалась со вкусом, надеюсь, но сдержанно и никому не лезла в глаза с претензией на внимание.