Маршал северных направлений (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 27

Кулик насупился, закурил, покосился на Мерецкова — штабист есть штабисты, потому Кирилл Афанасьевич, имея превосходство в силах, постоянно «сдавал» даже хорошо начинавшиеся операции, взять тот же известный прорыв 2-й ударной армии на Любань. Вроде все начиналось по плану, даже лучше, но как только начинались изменения, а противник всегда будет вводить свои «коррективы», Мерецков моментально впадал в сомнения, а если следовал звонок из Москвы, то мог удариться и в «панику», не отстаивал свой первоначальный план, сразу же вносил в него изменения. А нет ничего хуже, чем вот так «судорожно» рефлексировать на обстоятельства — тогда не ты, а противник начинает тебе навязывать свою волю. Хотя в той же катастрофе 2-й ударной армии очевидны и его просчеты — отсутствие взаимодействия с Ленинградским фронтом. Хотя после наступившего голода у «блокадников» просто не было сил, но хоть имитировать попытки наступления можно было, открыть огонь — ведь прорывающие войска не дошли до города каких-то тридцать пять километров, у немцев буквально все «на волоске повисло». Да что там — даже с 54-й армией он не организовал взаимодействия, в результате та попыталась перейти в наступление, когда уже было поздно. А победы пришли после того как финны окончательно «выдохлись», а немцев вытеснили из Заполярья когда Финляндия из войны вышла. К тому же сорок четвертый не сорок первый — превосходство в силах было подавляющим. Вот потому и стал «маршалом северных направлений» Кирилл Афанасьевич — воевать на равных с немцами не мог, слишком его сомнения одолевали, и два года, с 1942 по 1943,Волховский фронт под его управлением при минимуме достигнутых результатов нес огромные потери.

— А если они уничтожат наш десант, который высадим у Видлицы — подведут резервы и ударят, а там одна бригада морской пехоты всего, пусть две, если с 4-й еще 3-ю подсчитать.

— Так просто замечательно, если попытаются уничтожить, — Кулик ощерился. — Тогда их резервы станут «скованными», а потому изменить ситуацию на фронте не смогут, и на помощь своим не придут. А нам этого и надо — сдавим и вытесним финнов из приладожской Карелии, после чего фронт надолго стабилизируется. Вы всегда учитывайте психологию противника, ее главный мотив — в отличие от немцев финны вынести большие потери не могут от слова совсем, неоткуда им людей брать. При нормальной ситуации на полмиллиона населения выставляется полнокровная дивизия, а они их вдвое больше выставили. Если война станет ожесточенной, то потери просто надломят наших соседей — на этом и расчет, показать Маннергейму что его ждет в будущем. Чтобы нашел возможность «соскочить» заранее, не доводя страну до безоговорочной капитуляции. А эта бестия уже начала подозревать, что к чему — немцы уводят 4-ю танковую группу и русские немедленно начинают наступление своей 4-й армией. Такой «символизм» он живо оценит — это же «кидок» со стороны союзника, который и так вызывает подозрение. Ведь все споры идут из-за шкуры «неубитого медведя».

Кулик усмехнулся, посмотрел на задумавшегося Мерецкова — тот находился уже не в своей обычной нерешительности, а переменился, в глазах оптимизм. И Григорий Иванович сказал как можно проникновенней:

— Пойми — это наш единственный момент воспользоваться стратегической паузой, и за полтора месяца суметь выбить финнов из Карелии, потом другие заботы начнутся. Мы зимой должны выложиться полностью, хотя бы до Наровы добраться и восстановить фронт по Лужскому рубежу. Это тот самый минимум, после достижения которого, для нас изменится к лучшему сам дальнейший ход войны. Грех упускать такую великолепную возможность, да еще заплатить за это задешево.

Маршал неожиданно ожесточился — несмотря на весь свой жизненный цинизм, к потерям он относился болезненно, не настолько «очерствел», чтобы к людям относится как к «пушечному мясу», бросаемому в «топку» войны, а к дивизиям как к номерам на карте, к наступлению как к стрелке, поставленной карандашом, а не залитому кровью участку фронта.

— Высадка в тылу двух бригад морской пехоты имеет не тактический — уже оперативный характер, и при возможных благоприятных последствиях, даже стратегический. Сбить десант не так просто — 130 мм и 100 мм пушки канонерских лодок могут обеспечить достаточно плотное прикрытие огнем. Учитывай — у финнов нет обороны, они наступают, построения разреженные. К тому же прибрежная дорога окажется под обстрелом канонерок Ладожской флотилии. Да, попросят помощи у немцев, те нанесут удары авиацией, даже потопят несколько кораблей. Что кстати, сейчас идет в Моонзунде. «Подставляя» под бомбардировки флот, мы сберегаем для наступления армию, а в этом и есть главная задача моряков — привлечь все внимание люфтваффе. А собственной авиации у финнов немного, а мы скоро начнем получать ощутимую помощь от англичан — даже «харрикейны» здорово помогут. Единственное, чего на самом деле я опасаюсь — штормов в конце первой декады октября. Тогда да, проблемы неизбежны, и достаточно серьезные.

Кулик взял кружку с чаем — поморщился, пить остывший не любил, предпочитал кипяток. Оставил в сторону:

— Фронт у тебя примет Пядышев, ему в Ленинграде без особой нужды лучше не показываться, чтобы не возникало лишних вопросов, сам знаешь у кого. Маркиана Михайловича после наступления заберу с 4-й армии — в условиях позиционного «прозябания» сопьется потихоньку. Оставим Гореленко на 7-й и Цветаева на 4-й — оба на своих местах, звезд с небес не хватают, как Фролов и Панин. Тут нужны усидчивые работники, и Пядышев их сможет организовать. Ему придется себя поставить – они все в одном звании. И потихоньку, имея егерей, «отщипывать» батальоны и полки у противника, фронт ведь разреженный на тысячу верст, финны все прикрыть не в состоянии. Вот так и дожмем их потихоньку, главное сейчас добиться значимого для нас двоих успеха…

На каждом метре карельской земли летом 1941 года шли ожесточенные бои — и все это оплачивалось кровью красноармейцев. Вот только «пасынком» тогда являлась 7-я армия, ей бы те силы, что были без всякой пользы погибли в ненужных атаках, десантов и наступлений под Ленинградом и на Волхове — финны бы и до старой границы не дошли. А так до Свири доехали на своих велосипедах, поглядывая на погибших «рюсся», и первым делом стали русским городам давать свои названия, чтобы хоть этим подкрепить свои «справедливые» притязания…

— Товарищ генерал, вот так финны своих раненых добивают. Сволокли всех в яму и очередями покромсали.

Семен Иванович хладнокровно посмотрел на трупы, машинально определив, что тут был полковой медпункт — три десятка добитых тяжелораненных, которых не смогли унести, а оставлять «рюсся» не захотели. А потому по своему обыкновению в таких случаях финны обычно добивали своих солдат, чтобы те не попали в плен в беспомощном состоянии. Вполне разумный подход если не учитывать одно «но» — теперь в столкновениях с пограничниками и советскими егерями, сами солдаты станут гораздо осмотрительнее, и лезть в упорный бой не станут. Каждый будет памятовать о том, что с ним может случиться, если получит тяжелую рану. И не врага будет опасаться, а своих, что бросят и пристрелят, если поймут, что раненых товарищей не вынести. И эта в памяти как заноза сидеть будет, и не выдрать ее ничем, вечным укором станет.

— Видел бы ты, лейтенант, что с нашими ранеными они вытворяли в прошлую войну, когда лазарет захватили. Вот это лучше не смотреть, мы потом заживо сожженных, колючей проволокой связанных, скорченными головешками ставших, хоронили. Вот и памятует о том чухна — сами пощады не дают, а потому на нее не надеяться. Хотя если бы маршал Кулик узнал, что мы с пленными расправились где-то — пристрелил бы. Он слово сдержит — такой у нас нравом командующий.

Донсков еще раз посмотрел на убитых финнов, и, поморщившись, отдал приказ, понимая, что обязан это сделать: