Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 4

С извечной скукой повседневной жизни меня примиряет существование красивых женщин и детективных романов.

Писать о первых — занятие, на мой взгляд, вполне бессмысленное и проигрышное, приходится писать о последних. Тем более что между женской красотой и хорошим детективным романом есть внутреннее родство, имя которому — Тайна.

Фрэнсис Бэкон в эссе «О красоте» (1612) написал: «Не существует совершенной красоты, у которой не было бы некоей странности в пропорции»^[12]. Эти его слова повторил в рассказе «Лигейя» Эдгар По — отец современного детектива. Но что такое Странность, как не Тайна, как не другое имя Тайны?

Тайна всегда иррациональна и мистична. Тайна — нечто, обжигающее нас потусторонним холодом, укрытое мерцающим покрывалом ирреального, скрывающееся в конечном счете за пределами нашего мира. Покров непроницаем для обычного зрения, для восприятия пятью органами чувств, дарованными человеку.

— Но позвольте! — скажет читатель этих строк. — Только что вы сказали, что Тайна есть элемент детектива. А герой детективного романа, сыщик, — он ведь только и делает, что исследует тайну. И в финале преподносит ее нам в изящной упаковке логических умозаключений! Разве не так?

Что же, обратимся еще раз к «отцу детектива». Тень «безумного Эдгара» будет постоянно витать над этими заметками, ибо именно его взгляд на какую-то долю секунды, на какое-то мгновение проник за покров им же обнаруженной Тайны и ужаснулся; ужаснувшись же, воспроизвел на страницах зыбкую игру теней, отражений... Притом ведь все его произведения, даже самые странные, пугающие, исполненные чудес и сверхъестественных явлений, — все они внешне строятся в соответствии с безукоризненной логикой: «Поскольку из А неизбежно следует Б, то...» — и так вплоть до последней буквы алфавита.

Но, кроме безукоризненной логики сыщика, в детективном романе сохраняется та иррациональная Тайна, о которой говорилось выше и которая никогда и ни при каких обстоятельствах читателю не раскрывается. Детективный роман содержит две категории, чрезвычайно близкие друг другу, на первый взгляд — чуть ли не синонимы: Тайну и Загадку. Именно вторая любезно преподносится читателю на блюдечке с голубой каемочкой. Однако суть ее, этой разгадки, прекрасно раскрывает венгерский литературовед Тибор Кестхейи, прямо выводящий родословную детектива из волшебной сказки: «...решение сказки фиктивно. Да и не может быть иным: в детективе все происходит согласно стилизованным законам — убийство, его расследование и, разумеется, доказательство вины преступника»^[13].

Кестхейн не первый и не единственный обратил внимание на родство сказки и детектива. О том же писал и один из классиков жанра, младший современник Конана Дойла Гилберт К. Честертон в своем эссе «В защиту детективной литературы»:

«…герой или сыщик в этих детективных историях странствует по Лондону, одинокий и свободный, как принц в волшебной сказке, и по ходу этого непредсказуемого путешествия случайный омнибус обретает первичные цвета сказочного корабля. Вечерние огни города начинают светиться, как глаза бессчетных домовых — хранителей тайны [курсив везде мой. — Д.К.], пусть самой грубой, которая известна писателю, а читателю — нет.

Каждый изгиб дороги, словно указующий перст, ведет к решению загадки; каждый фантастический контур дымовых труб на фоне неба, похоже, неистово и насмешливо намекает на значение тайны»^[14].

Уже в наше время Джулиан Симонс повторяет этот тезис (правда, сужая само определение сказки и суть родства ее с детективом до всего лишь существования и в сказке, и в детективе жесткого канона): «Детектив с его узким кругом подозреваемых и жесткой системой правил всегда был чем-то вроде сказки [курсив мой. — Д.К.], но смысл и удовольствие от последней как раз заключается в том, что при определенной работе воображения ее можно представить себе как нечто взаправдашнее»^[15].

Я же здесь напомню еще и то, что волшебная сказка в родстве с мифом, и, следовательно, детектив тоже кровнородственен мифу. К такому выводу пришел и американский писатель и филолог Джеймс Фрэй, автор книги с ироническим названием «Как написать гениальный детектив»:

«Бесспорно, средневековая пьеса-моралите [читай: волшебная сказка. — Д.К.] и современный детектив обладают общими чертами. Тем не менее я полагаю, что корни современного детектива уходят куда глубже. Современный детективный роман является версией самого древнего предания на Земле — мифического сказания о скитаниях героя-воина»^[16].

Добавлю: не только и даже не столько этого (кстати, скорее эпического, чем мифического) предания, — но и еще более архаических, действительно мифов о богах-разрушителях и богах-созидателях, божественных близнецах и их соперничестве, о кровавой жертве и неотвратимом роке.

Вернемся к тезису о Тайне и Загадке как двух категориях, равно присущих детективному произведению. О Загадке и фиктивности ее раскрытия я уже говорил. Хотя стоит уточнить: речь не просто о фиктивности, но в то же время и о внешнем правдоподобии этой разгадки. Так или иначе, в какой-то момент читатель удачно обманут автором, успокоен и пребывает в уверенности, что Загадка раскрыта. Но…

Первая из упомянутых категорий — Тайна — все-таки остается скрытой, — при том что именно ее присутствие делает детектив не только не низким, но, напротив, — возвышенным литературным жанром.

Возвышенным и поэтичным.

Кому-то может показаться странным такое утверждение — во все времена детектив прочно записывали в масскульт, pulp, чуть ли не в китч.

Меж тем в числе его классиков и эстетов оказались Эдгар По и Эрнест Гофман, Роберт Стивенсон и Томас Элиот, Томас Макграт и Николас Блейк, Дилан Томас и Жан Кокто, Гийом Аполлинер и Бертольт Брехт, Адольфо Биой Касарес и Хорхе Луис Борхес — писатели и поэты, составившие цвет современной мировой литературы. Да и официально признанный «отец детектива» Эдгар Аллан По (к которому, как мне кажется, следует добавить еще и Э.Т.А. Гофмана) менее всего заслуживает славу прародителя масскульта, макулатуры, бульварной подделки под культуру. Эдгар По?! Тончайший поэт, исследователь теневых сторон души человеческой?! Певец «Ворона» и «Падения дома Ашеров»?! Да полно, что вы, в самом-то деле…

Выдающийся русский поэт Михаил Кузмин предпринял уникальную попытку синтеза двух жанров, поэзии и детектива, соединив в новелле «Лазарь»^[17] (последняя книга стихов «Форель разбивает лед») стихотворную форму с детективным сюжетом...

Давайте согласимся с тем, что нет ничего более поэтичного, чем тайна. Давайте вспомним бессмертные строки А. К. Толстого:

Средь шумного бала, случайно,

В потоке мирской суеты

Тебя я увидел, но тайна

Твои покрывала черты…

А согласившись, признаем: детектив насквозь пронизан поэзией. Только эта литература оперирует тайной как самоценной эстетической категорией. Тайна — вот истинный герой детектива. Тайна, а не загадка.

Что же до репутации, сошлюсь на слова одного из классиков жанра — английского писателя Ричарда Остина Фримена:

«Халтурщики успешно сочиняют для неразборчивых читателей любовные истории и исторические романы… удручающего качества. Обратим внимание, однако, на одно различие. В то время как место этих жанров в искусстве слова определяется их лучшими образцами, о детективе почему-то судят исключительно по неудачам. Статус целого класса определяется по его наименее достойным представителям»^[18].

Или на другого классика, Честертона, написавшего в уже цитировавшемся эссе «В защиту детективной литературы»:

«Беда в том, что многие люди просто не понимают, что может существовать такая вещь, как хороший детектив: для них это все равно что говорить о добром дьяволе…