Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 21

«— …Ты хочешь сказать, что действительно ослеп, буквально?

— Буквально… Дело было лет двенадцать назад, я ехал верхом по лесной тропинке вслед за другом. Он задел ветку дерева, и она спружинила прямо мне в лицо, такое может случиться с каждым. Удар ветки пришелся прямо по глазам — вот и вся история.

— И из-за этого ты ослеп?

— Да, абсолютно. Врачи называют это амавроз…»^[128]

Так объясняет слепоту героя Эрнест Брама в первом рассказе о Каррадосе. Но «объяснения в детективе всегда ложны…», как мы уже неоднократно говорили. Итак, Макс Каррадос ослеп и одновременно обрел то, что можно назвать внутренним видением или даром прорицателя. Так же как мастерство парализованной Мэдди, блестящие способности Каррадоса — компенсация за физическое увечье. Добавим заодно — так же как у слепого прорицателя Тиресия из греческой мифологии. Правда, Тиресия ослепила богиня-девственница Афина-Паллада, а Каррадос, потеряв зрение в лесу, стал, скорее, жертвой богини-девственницы Артемиды. Или, что скорее, буйного Диониса, повелевающего стихийными силами природы.

При этом Тиресий сохранил свой дар провидца даже в царстве мертвых. Правда, чтобы получить от него ответ на вопрос-загадку или совет, надобно напоить его свежей кровью жертвенного животного.

А что это вообще за особенность в мифологии — награждать слепого даром пророчества? Как и почему? В. Пропп в книге «Исторические корни волшебной сказки», связывая слепоту такого фольклорного образа, как Баба-яга, с обрядом инициации, пишет: «Временная слепота также есть знак ухода в область смерти. После этого происходит обмывание от извести и вместе с тем прозрение — символ приобретения нового зрения, так же как посвящаемый приобретает новое имя. Это — последний этап всей церемонии, после этого неофит возвращается домой. Наряду с отверзанием уст… мы здесь имеем отверзание глаз...»^[129] Иными словами, слепота мифологического героя — обратная сторона его провидческих способностей. И, добавим здесь же, обратная сторона искусства дедукции, которым владеют дальние потомки этого же героя — слепые сыщики из рассказов Эрнеста Брамы, романов Роберта Зиммермана, блистательной «Голливудской трилогии» Рэя Брэдбери или новелл израильского писателя Александра Рыбалки^[130].

Интересно, что в разных вариантах фольклорных сказаний нечистая сила слепа — не видит живого человека. Вспомним повесть «Вий» Н.В. Гоголя. Чтобы увидеть несчастного Хому Брута, подземные гномы вызывают своего повелителя Вия, поднимают ему, по его приказу, веки, и Вий оказывается единственным, кто, ткнув пальцем в Хому Брута, громогласно возвещает: «Ты — тот человек!..» То есть, конечно, не так:

«— Вот он! — закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха»^[131].

Но ведь и правда похожи эти сцены — разоблачение убийцы у Эдгара По (рассказ «Ты — тот человек») и обнаружение бурсака-философа в «Вие»; внезапно оживший труп, указавший пальцем на своего убийцу, и повелитель подземных гномов, который «уставил железный палец» на несчастного Брута?

Можно даже сказать, что, в сущности, Вий и есть сыщик. Только не для нас, не для нашего мира — для обитателей Преисподней. Все прочие — слепы, для них невидим Хома Брут (неизвестны и загадочны «преступник и преступление», если рассуждать в терминах детектива). Вий тоже слеп, но не так, как его «подданные», его слепота иная, временная, просто длинные, до земли, веки закрывают ему глаза. Но веки можно поднять, тем самым вернув Вию зрение. Тоже временно, на несколько мгновений. Но этого достаточно. Преступник (в данном случае — «философ», читающий псалмы) найден и наказан. Почему преступник? А кто же еще? С точки зрения «подземных гномов» — безусловный преступник. Убийца ведьмы-панночки. Она-то всего лишь полетать на нем хотела. А он ее так отходил, что красавица отдала черту душу. Вот за то приговорен бурсак и наказан. А Вий снова слепнет — веки его опускаются. До следующего раза.

Сыщику в нашем мире тоже «поднимают веки», «отверзают глаза» — рассказом ли о преступлении, уликами ли, но ему дают возможность прозреть, дают, подобно Вию, увидеть прячущегося убийцу, указать на него железным пальцем и воскликнуть громовым голосом: «Вот он! Ты — тот человек!» Так что Вий — своего рода детектив для инфернальной нечисти, нечистый аналог сыщиков из «нормальных» детективов. Или, вернее, наши сыщики — аналог страшного Вия, и слепота их всего лишь указание на родство с чудовищным «повелителем подземных гномов», «сыщиком» из инфернального царства, из царства мертвых.

«Эдипов комплекс» классического детектива

Два самых известных слепца античной мифологии — Тиресий и Эдип. Оба эти персонажа сходятся в весьма примечательном для нашего рассказа произведении. Американский культуролог д-р Дэвид Гроссводжел в своей монографии о категории Тайны в классическом детективе («Тайна и ее выдумки: От Эдипа до Агаты Кристи»^[132]), рассматривает софокловского «Царя Эдипа» как первый в мировой литературе детектив, вершину и отправную точку жанра. И, по справедливости, вслед за профессором Гроссводжелом, начать наше путешествие по Terra Investigato, Стране Детектива, следовало не с «Собаки Баскервилей», а именно с «Царя Эдипа». Но мои заметки не претендуют на хронологическую последовательность. В конце концов, есть ведь и детективные романы, начинающиеся с конца. К тому же в самом заглавии книги американского исследователя содержится логическая ошибка: она называется «От Эдипа до Агаты Кристи», — а ведь следовало бы назвать либо «От Софокла до Агаты Кристи», либо «От Эдипа до Эркюля»^[133].

Учитывая, что Эркюль — это французская версия имени Геркулес, второй вариант кажется мне даже более привлекательным, ибо указывает на родство сыщика из книг Кристи с Геркулесом / Гераклом античных мифов.

Признаем же: Дэвид Гроссводжел прав, прав безусловно. Как иначе, если не детективом, следует назвать произведение, в котором главный герой — царь фиванский Эдип — проводит настоящее расследование, дабы установить, чем же Фивы настолько прогневили богов, что те обрушили на город эпидемию чумы:

Послал я в Дельфы, Фебову обитель,

Узнать, какой мольбой, каким служеньем

Я город наш от гибели спасу.

Теперь я дни считаю и тревожусь.

Что с ним?^[134]

Эдип получает ответ, что причина гнева богов — убийство прежнего царя Лаия. Аполлон требует найти убийцу и наказать его казнью или изгнанием:

Владыка Феб велит нам в ясной речи

Заразу града, вскормленную соком

Земли фиванской, истребить, не дав

Ей разрастись неисцелимой язвой.

  <...>

…Изгнанием, иль кровью кровь смывая, –

Ту кровь, что град обуревает наш.

  <...>

…Предшественник твоей державы славной,

Эдип-властитель, Лаием был зван.

  <...>

…Убитый пал он; ныне же к ответу

Бог ясно требует его убийц^[135].

Эдип просит всех, кто может хоть что-то знать о жестоком убийстве, сообщить ему, царю, чтобы он смог раскрыть преступление и отвратить гнев богов. Увы — никто ничего не знает. Картина, хорошо знакомая читателям детективной литературы. Убийство совершено, свидетелей нет. Или же они запуганны (о чем, кстати сказать, подозревает Эдип).