Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 20

Откуда только, с каких только страниц не сошли многочисленные персонажи «Шести задач»! Но, разумеется, интереснее всех — дон Исидро Пароди, великий сыщик, невинно осужденный, приговоренный к пожизненному заключению, сидящий в камере и периодически щелкающий заковыристые загадки с легкостью необыкновенной. Да, а подкидывает ему задачки расфуфыренный франт по имени Монте-Кристо… то есть я хотел сказать — Монтенегро, Гервасио Монтенегро… При столь обильных совпадениях вряд ли такое имя такому персонажу дано случайно. В нем легко усматривается изрядно шаржированная фигура зловеще обаятельного графа из романа Александра Дюма. В самом деле, если дон Исидро Пароди — почти калька с образа аббата Фариа, вплоть до сходства «земных», фиктивных биографий (пожизненно осужденный за политическую деятельность, на самом деле — невиновный, с блестящим интеллектом), почему бы его другу и поклоннику («высокому, видному, слегка потрепанному господину романтической наружности») не быть шаржем на Дантеса-Монте-Кристо?

Кстати, дон Исидро действует так же, как аббат Фариа: у него нет улик, он не может следить за подозреваемым, не может беседовать со свидетелями, — он может лишь выслушивать рассказчика и делать выводы исключительно на основании его слов. Что же до предисловия к сборнику рассказов о доне Пароди, написанного вымышленным же автором, то в нем скрупулезно перечисляются все литературные предшественники этого сыщика:

«В запутанных анналах детективных расследований дону Исидро принадлежит честь быть первым детективом-заключенным. При всем том критик с острым нюхом сможет установить несколько не лишенных интереса соответствий: …Огюст Дюпен не покидает уединенного кабинета, ловит ужасную обезьяну, совершившую убийства на улице Морг; князь Залевский^[121], закрывшись в своем отдаленном дворце, где легко спутать изысканную безделушку с музыкальной шкатулкой, амфору — с саркофагом, примитивного идола — с крылатым богом, решает загадки Лондона; Макс Каррадос not least!^[122] — заперт в переносной тюрьме своей слепоты…»^[123] [курсив мой. — Д. К.].

Отсутствие в скрупулезно перечисленных предшественниках-сыщиках самого первого в шеренге, так сказать, правофлангового — аббата Фариа — представляется мне куда более важным, чем ежели бы его имя в этот список внесли. Борхес и Касарес — старые и хитрые игроки, они играют во всё — в том числе, и в незнание (ни дать ни взять — отец Браун о двух головах!). Кстати сказать, список — и предисловие — они приписали тому самому Гервасио Монтенегро — с него и спрос…

Чтобы закончить с Борхесом — во всяком случае, в этом очерке, — я приведу его суждение о детективе: «Поскольку этот род искусства основывается на полном вымысле, преступление здесь тоже раскрывается благодаря работе отвлеченного ума, а не доносу или промаху преступника. По ясно понимал, что изобретенное им не имеет ни малейшего отношения к реальности (курсив мой. — Д. К.), почему и перенес место действия в Париж, а сыщиком сделал аристократа, но не полицию, над которой герой подтрунивает»^[124].

III. ЗРЯЧИЕ СЛЕПЦЫ, СВЯЩЕННЫЕ БЕЗУМЦЫ

Нельзя сказать, что современные авторы детективных романов не догадываются о темном происхождении (или родстве) своих героев. Конечно, догадываются. И не просто догадываются — в полной мере пользуются этим знанием, которое позволяет логическую цепочку Загадки легко погрузить в зыбкую, туманную атмосферу Тайны.

В детективной трилогии американского писателя Роберта Зиммермана («В смертельном трансе», «В кровавом трансе», «В красном трансе»)^[125] действует детективная пара — Алекс и Мэдди Филлипс, брат и сестра, совместно расследующие преступления. Необычен тут метод, которым они пользуются, — да и сами герои весьма необычны.

«Гипнос» и «Танатос»

Мэдди Филлипс — «…красивая, мудрая, любящая, удивительная — сидела в кресле-каталке. На коленях — светло-коричневый плед, половину лица скрывали большие темные очки. Она сидела в кресле, потому что была парализована, ощупывала мое лицо и волосы длинными нежными пальцами, потому что была слепа»^[126]. Мэдди ослепла в юности, а парализована после автокатастрофы, в которой выжила чудом. Автобусная компания, по вине которой она стала инвалидом, выплатила героине огромную компенсацию (несколько миллионов долларов). Мэдди на эти деньги купила остров, выстроила там огромный дворец и живет здесь в одиночестве (не считая двух неслышных и невидимых слуг), наслаждаясь покоем и редкими встречами с горячо любимым братом.

Главная же способность Мэдди — умение вводить своего брата в гипнотический транс и его глазами видеть обстоятельства того или иного происшествия. Именно эта способность, вкупе со способностью брата фактически превращаться в глаза и уши (а затем в руки и ноги) собственной сестры, помогает Алексу и Мэдди (вернее будет все-таки поставить на первое место Мэдди) раскрывать загадочные преступления, перед которыми пасуют профессиональные полицейские.

Даже в этом кратком пересказе читатель может видеть, насколько сильны мифологические корни детективной трилогии Зиммермана. Мэдди, утратившая зрение, но получившая вместо этого, подобно Тиресию, по сути, дар провидицы. Мэдди, фактически погибшая в результате катастрофы и воскрешенная вновь, но уже лишь частично, — превращается в своего рода Персефону, прикованную не только к трону (инвалидной коляске), но и к загробному царству (уединенному необитаемому острову, по сути — ипостаси Островов Забвения). Алекс, погружаемый в транс своей «божественной» сестрой и в состоянии этого транса, подобно пифии, бессвязно излагающий свои видения, в которых Мэдди, уже в качестве жреца — интерпретатора пророчеств, вычитывает разгадку преступлений. Если проводить параллель с Дельфийским оракулом, тут можно было бы и еще одну деталь усмотреть не как случайность, а как сознательное указание: шофер автобуса, сбившего Мэдди, был вдребезги пьян. В системе координат античного мифа девушка пострадала от Диониса, чьим служителем выступает пьяный водитель, — и получает в награду пророческий дар и власть над Дельфами...

И конечно же убийства, обставленные не просто как криминальный акт, но обретающие черты жертвоприношения, инициирующего пробуждение подземного божества. Гипнос и Танатос, Сон и Смерть, вернее, их воплощения в этой трилогии, связаны родственными связями, как и положено мифологическим существам, — это близнецы, брат и сестра (нет, формально они не близнецы, но их связь выглядит именно как связь божественных близнецов), Алекс и Мэдди. И идиллический, усыпляющий, расслабляющий покой, разлитый по идиллическому острову, на котором Мэдди живет постоянно, а Алекс время от времени, «одну шестидесятую часть смерти», — это покой потусторонний, покой закатного мира, в котором обитают Гипнос и Танатос.

Темница собственной слепоты

В «Шести задачах для дона Исидро Пароди» упомянуты еще два персонажа, о которых я хочу рассказать чуть подробнее, прежде чем перейду к центральному персонажу этой главы: слепой сыщик Макс Каррадос из рассказов и повестей Эрнеста Брамы и князь Залесский — странный сыщик из трех повестей Мэтью Ф. Шила.

Макс Каррадос, первый слепой сыщик в мировой детективной литературе, был придуман английским писателем Эрнестом Брамой. При этом Брама даже пытался «научно» обосновать возможность появления такого детектива в реальной жизни. Правда, документальные истории о слепых сыщиках мне так и не попадались (хотя я не исключаю, что они могли быть)^[127]. Видимо, поэтому, несмотря на авторское объяснение, я предпочитаю считать, что Макс Каррадос пришел в рассказы Э. Брамы вовсе не из повседневности, а из тех же мифов, из которых появились и аббат Фариа, и брат и сестра Филлипсы, и прочие плоды авторского воображения: