Маргарет Тэтчер - Костюченко Ирина - Страница 19

И полетят туда, в одну корзину, детские хитрости, юношеские соблазны, амбиции молодости, ошибки зрелости, стариковские придирки; и чрезмерная требовательность к окружающим, и непомерное политическое честолюбие, и циничная расчетливость, и несдержанные эмоции. И жертвы Фолклендов, и голодавшие в знак протеста против ее политики шахтеры, и показательно жесткие суды над членами ИРА, и борьба с трейд-юнионами, кстати. Перевесят ли тогда обеспеченный ею Великобритании за десять лет работы прирост реального ВВП на 23,3 %, сокращение безработицы на 33,3 %, улучшение системы социальной защиты на 31,8 %, правопорядка и безопасности на 53,3 %, медицинского обслуживания на треть от начального… Будет ли тогда важно, что при ее премьерстве обычный средний британец смог объективно жить лучше, чем до него: стал собственником жилья, получил возможность вести бизнес, дать приличное образование своим детям?

А как же падение СССР и Берлинской стены, крушение коммунистической системы, всеобщее глобальное разочарование в этих марксистских галлюцинациях — разве этого не оценят на будущем Суде? Какова была ее роль в этом, каков процентный вклад? Скольких людей она сделала счастливыми, а скольких — несчастными? Был ли счастлив с ней ее муж? А дети — могла ли она сделать для них больше? Да, и чуть не забыла: была ли счастлива она сама?

Вот ее сын Марк, менеджер ее книги и главный переговорщик с издателями, сидит у окна. Поймет ли он, мужчина в полном расцвете сил — а сейчас Мэгги все люди моложе 60 казались чуть ли ни детьми — что сверлит ее ум и о чем ноет ее сердце?

Как думать о будущем, которого у нее нет? И нет с того самого злополучного ноября 1990 года, когда она, 65-летняя, достаточно здоровая женщина, деятельность которой напоминала работу разогнанной турбины, вдруг была вынуждена остановиться. Тогда она восприняла ситуацию, сложившуюся в собственной партии, как заговор — ведь ей пришлось заявить о добровольном сложении с себя полномочий во имя… Во имя чего? Во имя мира в партии консерваторов, которой она была неизменно предана, но которая ее предала? Во имя спокойствия в стране, для которой она сделала так много, и народ которой, имея короткую память, то восторгался ею, то ненавидел, при этом не понимая ни ее мотивов, ни решений, ни последствий? Во имя репутации, сохранения чувства собственного достоинства и ухода — а он ожидает всякого политика, которому не повезет умереть за рабочим столом — с гордо поднятой головой? А может те, кто выбил ее из седла десять лет назад, сами того не понимая, оказали ей услугу?

Ее книга — написана, лекции — прочитаны, благотворительный фонд ее имени — работает. Что ей делать теперь — жить на роялти, выбирая плитку для очередной ванной комнаты в этом старом доме в модной Белгравии? Смотреть фотографии внуков и искать в их лицах черты, которые она когда-то рассматривала у себя, в зеркале родного дома в Грэнтэме?

В последнее время она стала все чаще забывать детали, а события разных лет стали смешиваться в ее воображении. Маргарет искренне надеялась, что пока это заметно лишь ей одной. Вот и сейчас ей казалось, что нужно куда-то ехать, но она никак не могла вспомнить, куда именно и зачем… Или нет? Или завтра? Или она уже была там, да забыла? Маргарет с усилием провела пальцами по лбу, у корней когда-то пышных волос, и вниз, ощутив сухую кожу каждой морщины…

Открылась дверь, и в комнату вошла Кэрол. Она была одета в синий брючный костюм и белую блузку.

— Мама! Нам выходить меньше чем через час, а ты еще не одета!

— Да-да, дорогая! Я заканчивала последнюю главу, вот и задумалась — на правильной ли ноте я остановилась или еще что-то забыла… Да, это все. Марк! Отдавай рукопись на перепечатку, а затем на корректуру и в издательство. Если будут попытки заставить меня что-то принципиально поменять — ты знаешь, как с ними разговаривать.

Маргарет тараторила, обращаясь к сыну, чтобы не обсуждать с дочерью вопрос о том, куда же она должна ехать.

— Как думаешь, что мне надеть? — обронила она как бы походя.

— Ты же еще вчера решила, что поедешь в бордовом платье с серыми вставками, серых туфлях и шляпе. Все уже выглажено и ждет тебя в гардеробной… Помочь тебе? — спросила Кэрол, пристально посмотрев на мать.

— Да, буду благодарна, если ты найдешь и застегнешь мне бусы, — ответила Маргарет.

— Какие именно? — поинтересовалась у нее дочь, доставая коробку с украшениями.

— Как какие? Разумеется, мой счастливый жемчуг! — ответила Мэгги.

Сидя в машине, Маргарет внимательно рассматривала дорожные знаки и читала названия мест, которые они проезжали. Она надеялась, что увидит хоть какую-то подсказку о том, куда они едут и зачем. Когда они въехали в Плимут, в глаза ей бросился два огромных плаката, размещенные рядом: на одном из них был анонс собрания Консервативной партии, а на другом — анонс нового фильма. Маргарет бросила незаметный взгляд на часы — да, дата на них совпала с датой на первом плакате, а часовая стрелка подбиралась ко времени, на которое было назначено собрание.

«Ну, слава Богу, хоть с этим разобрались», — подумала она. Теперь все просто: агитирую за Иана Дункана Смита — уши бы мои не слышали вовек этого имени, — называю его лидером партии и призываю голосовать за него всех тех, кто еще помнит и уважает меня. Но для начала нужно что-то сказать всей этой толпе — что-то такое, чтобы люди не думали, что разговаривают с бронзовым памятником…

Маргарет вышла, опираясь на руку Дэниса. В последние месяцы он сдал, хотя держался молодцом и, как всегда, был внимательным мужем и истинным джентльменом.

— Какое счастье, что когда мы с тобой начали стареть, я получила право ходить, опираясь на твою руку, — шепнула Мэгги мужу.

— Все равно, даже когда мы идем рядом, я знаю, где мое место. Оно всегда будет на три шага позади тебя — как у принца-консорта, — пошутил Дэнис.

— В такие времена живем, в такие времена… И ты, и бедняга принц Филипп знали, с какими женами они связываются, — парировала жена, похлопав по руке.

— С той лишь разницей, что он женился на готовой принцессе, а я — на девушке из семьи бакалейщика, хоть и с дипломом химика, — подколол он ее шепотом.

Но Маргарет почти не обратила внимания — она услышала свое имя и последовавшие за ним громкие аплодисменты.

«Пустая трибуна, вопросительный взгляд ведущего… Кажется, мой выход», — сделала вывод она и решительно прошествовала к месту выступающего. Поправив микрофон и привычно обведя взглядом зал, она заговорила.

— Когда я ехала сюда, моя машина проехала мимо двух огромных плакатов. На одном из них был анонс сегодняшнего мероприятия, а на втором — реклама фильма, идущего в местном кинотеатре, — Мэгги сделала театральную паузу и набрала теплый майский воздух. — Я поняла, как сильно вы ждете моего выступления, прочитав надпись «Мумия возвращается».

Дальнейшие ее слова утонули в общем веселом хохоте.

«Кажется, именно сегодня Иан Дункан Смит победил Кеннета Кларка в борьбе за партийное лидерство. Правда, будучи болваном, он не поймет, кто ему в этом помог», — подумала Маргарет, дежурно улыбаясь разноцветной шумной толпе.

Маргарет Тэтчер, в девичестве Маргарет Робертс, родилась 25 окрября 1925 года в городе Грэнтем, Линкольншир, Великобритания, в семье бакалейшика и активиста местной общины Альфреда Робертса и его жены Беатрис, домохозяйки и швеи. Наша героиня была вторым и последним ребенком в семье — первой была Мюриэл, сестра, старшая Маргарет на четыре года. Отец, вышедший из низов и пробившийся в нижнюю прослойку среднего класса благодаря бережливости, настойчивости и огромной работоспособности, заложил во второй дочери интерес к общественной деятельности, политике, экономике. Его идеалы, образ жизни семьи, экономические сложности 30-х годов и последующие военные лишения, выпавшие на долю Маргарет в детстве и юности, а также страстное и так и нереализовавшееся желание отца иметь сына, сформировали характер девочки. Ее воспитывали если не как мальчика, то, по крайней мере, без скидок на «слабый пол» и детский возраст, возлагая на нее взрослую ответственность. Отец говорил ей, что фразы «я не могу» или «это слишком трудно» — это оправдания для слабых духом, и они недостойны его дочери, и жалеть можно только других людей, но не себя.