Когда лопата у могильщика ржавеет - Брэдли Алан - Страница 7

Быстрый рывок к ящику со столовыми приборами – и вторая ложка для супа у меня в руке. Это будет непросто: с помощью первой ложки я сфокусировала солнечный свет на остатках грибов, а вторую ложку я перевернула, чтобы ее тыльной стороной отразить это что-то.

Я чувствовала себя девочкой с десятью большими пальцами из волшебной сказки, но, клянусь подвязкой королевы, у меня получилось!

Как я подозревала, отблеск света оказался кристаллом: крошечным, но тем не менее. Скорее бы вернуться домой и изучить его под мощным микроскопом Ляйца.

Чтобы быть хорошим химиком, требуются острое зрение и крепкий желудок, и у меня есть и то, и другое. Должна заметить, если я еще этого не сделала, что, хотя у меня есть пара очков для чтения в черной оправе, на самом деле мне они не нужны. Их всучил моему отцу недобросовестный офтальмолог в темной лавчонке рядом с Ковент-Гарден, и я надеваю их, только когда мне нужно вызвать сочувствие и у меня мало времени.

На секунду я думала, не похитить ли одну из этих ложек и не сделать ли на ней гравировку: «Необходимость – мать изобретательности». Прекрасный сувенир на память об этом необычном деле.

Но как же доставить содержимое желудка покойника в Букшоу? Нужно что-то мягкое, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение. Что-то, что защитит от воздуха и пересыхания.

Озарение снизошло на меня, как ангелы науки с небес.

Я отвернула накрахмаленный плоский белый воротничок, который меня заставила надеть миссис Мюллет, нанесла остатки завтрака майора Грейли на изнанку и аккуратно вернула его на место. Никто не найдет здесь смертельный образец.

Внезапно свет заслонила какая-то тень. Кто-то прошел мимо окна? Вместо того чтобы упасть на пол или прижаться к стене, я замерла на месте, словно пойманный ястребом кролик. Любое движение, даже самое незаметное, может привлечь внимание.

Разве полицейских не учат не ходить под окнами? Я думала, им это вбивают в головы начиная с первого дня в полицейском колледже.

Я не осмеливалась даже переместить взгляд.

– Ты поймана, черт тебя возьми! – рявкнул хриплый голос прямо мне в ухо, и меня грубо схватили за локоть. Сердце ушло в пятки.

Я резко повернулась и обнаружила себя нос к носу с Ундиной.

– Я следила за тобой, – радостно объявила она, не дожидаясь, пока я начну отрывать у нее конечности.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела я, опасаясь говорить громче.

– Вторгаюсь на чужую территорию, – сказала она. – Как и ты. Давай продолжим.

В моей голове пронеслись разные мысли – и ни одной доброй.

– Иди встань у входной двери. Найди окно. Сделай так, чтобы тебя никто не заметил. Крикни, если кто-то появится.

– Да, о великая! Благодарствую, о великая! – сказала Ундина, падая на колени и молитвенно складывая ладони.

Я вышла из комнаты, предоставив ее вариться в собственной глупости.

По темному коридору я вышла в переднюю часть дома. Пользуясь своим собственным советом, я выглянула сквозь занавески того, что я приняла за гостиную и откуда было хорошо видно калитку.

В поле зрения никого.

Я медленно повернулась, рассматривая помещение.

По сравнению со светлой кухней, маленькая мрачная гостиная казалась темницей. Стены оклеены унылыми обоями цвета кожи молодого человека, точно описанной Гилбертом и Салливаном:

На стенах висели многочисленные картины маслом, изображающие лошадей и гончих на фоне мрачных сумерек. В темноте прятался маленький темный ветхий стол.

Главное место в комнате занимал огромный кожаный диван-честерфильд серо-желтого цвета, напомнившего мне о некоторых любопытных видах грибов. Без сомнения, родом из какого-то богемного джентльменского клуба на Пэлл-Мэлл и предназначенный скорее для зала заседаний, чем для частного дома. Интересно, как такой огромный предмет меблировки оказался в Бишоп-Лейси? Он крупнее любого предмета в Букшоу.

Я потрогала эту штуку. Поверхность оказалась мягче и приятнее, чем можно было ожидать, – как щека девы Марии в юности. Такую кожу нельзя подделать. Так бывает, только когда ее годами полирует множество задниц, простите за мои слова.

После быстрого осмотра красного турецкого ковра (можно узнать о здешних обитателях куда больше, если изучить обе стороны ковра и пол под ним, чем если рассматривать, например, потолок) я направила внимание на темный стол в углу. Заурядный образец из магазинов «Армия и флот»: простой, долговечный и дешевый.

Я открыла ящики. Пусто.

Как странно, подумала я. Ящики существуют для того, чтобы в них что-то хранить. Пустой ящик означает, что либо в него ничего не положили, либо из него что-то забрали.

Возможно, стол купили совсем недавно. Может, майору надоело читать корреспонденцию за кухонным столом. Если так, то где он хранил бумаги?

С учетом приходящей кухарки (дражайшей невиновной миссис Мюллет), он, вероятно, держал их в спальне. Первым делом надо посмотреть там.

Но не успела я сделать и шага, как за спиной послышалось:

– Тс-с-с!

Я резко обернулась.

Опять Ундина.

– Я обыскала сортир, – сказала она. – Слишком чистый. И воняет «Слиппо».

Старое доброе «Слиппо» – моющее средство, которое есть в самых приличных уборных.

– Гм-м-м, – протянула я, почти готовая обнять ее.

– Смотри, – прошептала она, ткнув над моим плечом.

Не осмеливаясь сделать резкое движение, я медленно повернула голову и увидела, что у калитки тормозит машина. Я произнесла ругательство, от которого мои уши слегка порозовели.

Гром и молния на этого человека! Он как прилипчивая жевательная резинка на воскресной туфле!

Я вспомнила, как викарий однажды сказал мне: «Совпадение – это чушь».

Моя жизнь превращается в шахматную доску. Возможно, черно-белые квадраты на кухонном полу – это знак: Ундина последовала за мной на кладбище, инспектор Хьюитт сделал свой шаг в Букшоу. Я ответила появлением в коттедже «Мунфлауэр». Ундина пошла за мной сюда. А теперь снова инспектор Хьюитт. Я как будто падаю сквозь зеркало Алисы, и через несколько секунд здесь появится Красная Королева и скажет: «Привет, Флавия! У тебя есть хлеб и масло?»

Но мне на пятки наступала не Красная Королева, а Ундина.

– Быстро! – сказала она, дергая меня за локоть. – Надо спрятаться.

Но где? Мы в нескольких футах от передней двери, и в любой момент может войти инспектор. Двери и окна вне досягаемости. В комнате только два предмета обстановки – стол и честерфильд.

Стол слишком мал, чтобы спрятать нас обеих.

– Иди за мной! – сказала Ундина. Она нырнула за диван и исчезла как по мановению волшебной палочки.

– Ты где? – спросила я, пытаясь не паниковать.

– Внутри, – ее голос был приглушен кожей и лошадиным волосом. – Забирайся в дыру сзади дивана.

Я засунула руку между подушками. К моему изумлению, внутри этой штуки было полно места.

– Это моя щиколотка, – хихикнула Ундина. – Давай, пока нас не поймали.

Я легла и просунула ногу в диван.

– В офицерском клубе в Мандалае была такая штука, – прошептала Ундина. – Я часто там пряталась, когда таскала у них мелочь.

– Ш-ш! – сказала я. – Кто-то идет.

Я забралась в самую дальнюю часть дивана, толкаясь локтями и поясницей. Как выразилась бы Даффи, тут изумительный простор.

И тут было темно.

Шаги приближались, и я затаила дыхание. Я чувствовала ступню Ундины рядом с моим плечом, и, кажется, у нее дрожали пальцы ног.

Шаги остановились, судя по звуку, в нескольких дюймах от нас.

– Эй! – послышался голос. Это был не инспектор Хьюитт. Должно быть, кто-то из его констеблей.

– Эй! – снова позвал незнакомец. – Тут кто-нибудь есть?

Он почувствовал наше присутствие? Или заметил движение за занавесками?