Ментальная Кухня 4 (СИ) - Злобин Максим - Страница 32

А потому пускай Аничкин не обижается за некоторую мою отстранённость.

Как только рыжий чуть успокоился и смог снова воспринимать информацию, я сразу же отвёл его в одну из пустующих кают на втором этаже. Персональские-то уже давным-давно закончились, так что с этим ему повезло.

Санюшка осмотрелся, подивился хай-теку, а затем по моей просьбе быстренько переоделся в китель. По пустому коридору, — англичане ещё спали, — мы поднялись в зал-ресторан и дальше, на камбуз.

— Прошу любить и жаловать, — представил я Санюшку поварам. — Сан Саныч Аничкин, на сегодняшний день ваш царь и бог. Слушаться беспрекословно. Если вдруг что, вся связь с Мишей и со мной тоже через него. Так! Кто-нибудь, проводите Сан Саныча к холодильникам и покажите продукты…

Кухня ожила и засуетилась. А я… а мне пора. Напоследок я зашёл к себе в каюту, чтобы поцеловать спящую Катюху, но не обнаружил её в постели. Подскочила всё-таки, зараза такая.

Ну да. И Буревая, и Настя Кудыбечь, и мадам Сидельцева — все были здесь. Все провожали своих мужчин, пытаясь не реветь и не ляпнуть лишнего. Палевно оно, блин, очень палевно и странно. Таранов с казахами как могли заслоняли спинами эту трогательную сцену от тайников, но всё равно. А потому:

— Скоро увидимся, — я наскоро расцеловался с Катей и первым ступил на трап.

Остальные последовали за мной. Пешком до ближайшей станции метро, в подземку, и на площадь Трёх Вокзалов. По пути к нам начали прилипать остальные. Не здороваясь и просто подсаживаясь рядом, как… ха! Да мы как будто фанатьё на выезде собирались.

Сначала Агафоныч объявился, потом спустя несколько станций деда Жора и Марио, а в электричку мы садились уже целым табором. Таранов с казахами вышли в Мытищах, — надеюсь только, что у них всё получится, — а мы проехали ещё одну остановку.

Дальше — в автобус с надписью «СПЕЦЗАКАЗ» и прямиком в заброшенную промзону. Декорации мы выбрали как нельзя лучше. Прямо-таки классическая эстетика для криминальной разборки; за ржавым шлагбаумом как будто бы начинался другой, неказистый и гораздо менее приветливый мир.

Что тут, что там небо заслоняют мрачные бетонные коробки складов. Без окон, что называется, без дверей, и сплошь расписанные граффити. Вот только не такими, как в Палермо, а… ну… другими. Текстовыми в основном. Где-то из зарослей репейника торчат рельсы, где-то догнивает остов старинной барбухайки, а где-то лежит на боку мусорный контейнер.

Идём молча. Сосредоточенно. Деда Жора впереди колонны и явно ждёт подставы, — иногда останавливается, вскидывает руку чтобы остановились другие, прислушивается к чему-то и лишь потом продолжает путь.

Под ногами хрустит стекло, из-под листа профнастила выглядывает негодующая крыса, и запустение кругом, и мусор. Ну а нам — прямо. По разваленному от старости асфальту и на пустырь посреди всего этого звиздеца. Интересно, сколько он уже повидал таких, как мы?

— Mettetevi qui e aspettate! — скомандовал Джордано ди Козимо своим бойцам. — Occhi aperti e… in bocca al lupo, — а затем повторил специально для нас с пацанами: — В пасть волку. Всё равно что «ни пуха ни пера».

— Спасибо за ликбез, — слабо улыбнулся я.

Ну а что мне ещё сказать?

— Работаем вместе, — шепнул Агафоныч, улыбнулся и легонько ударил меня в плечо. — Вот они удивятся менталистам, наверное.

А Гио, Миша и несколько ребят Каннеллони в качестве сопровождения отошли в ангар прямо за нашей спиной. Гио надо было превратиться в волчару, а Мише успеть расчертить пентаграмму и как-то добазариться с тётей Фурфурой. Все готовились к худшему. Абсолютно все.

Ха-х! С-с-сука! Песня почему-то в голове завертелась. Почти что в тему, ага.

— Мы не знали друг друга до этого лета, — замурлыкал я себе под нос. — Мы болтались по свету, земле и воде. Поварами пахали, лепили котлеты, а потом завертелось и пошло по пи…

Стоп! Ничего ещё никуда не пошло. Посмотрим ещё, ага.

Минуло время. Часы пробили два часа дня. Именно в это время дед договаривался с Сидельцевым на встречу и Сидельцев… пришёл…

Теплоход «Ржевский»

Пускай аномальная птица на вкус оказалась, скажем прямо, обычной и мало чем отличалась от курятины, было у неё одно преимущество. Может быть, дело в сезоне, а может и в физиологии, но долбодятел, — он же птица-тупица, — оказался очень жирным. Вот прямо очень-очень. Настолько, что если начинать жарить кусочек на коже, то никакого масла не надо.

И по старой поварской привычке, Михаил Кудыбечь сливал вытопленный с долбодятла жир в майонезное ведро и хранил его в морозилке.

Вступив во временную должность, Санюшка Аничкин этот жир нашёл и сразу же понял, что с ним делать. Долбодятел-конфи! Клюквенный соус, киноа как гарнир и чипсы из груши в качестве украшалова — гости должны остаться в полном восторге. Как альтернатива — картофельное пюре с филе синей аномальной рыбы и медовые рёбрышки велоцираптора. Завтрак, что называется, континентальный, а на обед шурпа на медвежьих крылышках или уха по-фински.

С выдумкой у Санюшки проблем не было никогда. Да и вообще, отличать вкусное от невкусного — базовый навык для повара, и очень грустно, когда его нет.

Другой момент — лидерские качества. Шефские. Мужицко-альфа-самцовые. Из-за мягкого покладистого характера, Санюшка вряд ли тянул на начальника…

Но! За последний месяц Аничкин действительно пережил серьёзную трансформацию. Внезапно оказалось, что все советы которые он слышал по жизни, для него не работали. Стандартная мотивация в его случае давала сбой. «Улучшить своё материальное положение», «подняться по карьерной лестнице», «стать лучшей версией себя» и так далее и тому подобное — всё это было не для Аничкина.

Безусловно хороший человек, он всю жизнь страдал из-за своей хорошести. Где-то робость, где-то наивность, где-то желание не конфликтовать, не мешать, не утомлять, не напрягать и попросту не отсвечивать до сих пор держали его на должности линейного повара.

Но вот! Произошёл катарсис. Через жопу, и так же как всё остальное в жизни Санюшки не для себя, но всё же произошёл. Именно страх подвести своих пацанов, — Мишу, Гио и Васю, — толкнул его к переменам. А ещё помогли очень вовремя сказанные слова одной очень мудрой, но пока что не старой женщины.

— Штрафуй, — сказала Стася, когда Аничкин в очередной раз пришёл жаловаться на опоздания поваров.

— Станислава Витальевна, вы понимаете, — начал разгонять он. — Жизнь повара трудна, неказиста и малооплачиваема. Дураков мало, и все валят из профессии. Счастье, что мы нашли хоть кого-то, кто согласен работать в этом…

— Это их проблемы, — ради такого Малыгина даже отвлеклась от компа. — Штрафуй.

— Так они же уйдут.

— Штрафуй.

— Но…

— Штрафуу-у-у-уй, — нараспев повторила Стася. — Штрафуй, Сашенька, штрафуй. И ещё момент! Когда штрафуешь штрафуй, а не угрожай. Понял?

— Понял.

Короткая, но судьбоносная беседа. После неё Аничкин ушёл в задумчивости, залпом выдолбил полпачки сигарет, но всё же нашёл в себе смелость, вернулся на кухню и впервые в своей жизни сделал это. Собственными глазами он увидел, как штрафник проходит все стадии принятия неизбежного, но не согласился на торг и не сломался под угрозами.

Тёмная сторона силы поманила Аничкина, и он решил узнать побольше.

— Дрючь, — такова была вторая заповедь Малыгиной.

И ей он тоже последовал. И внезапно оказалось, что это совсем не страшно. Что жизнь с этим не заканчивается, и что недовольство отдельной группы людей не делает его виноватым перед всем миром; гонимым, нерукопожатным и каким-то не таким. От этого не перестаёшь быть частью Вселенной. И более того! Внезапно оказалось, что работа и жизнь… отдельны друг от друга! Да, когда ты всю жизнь работаешь сменами по двенадцать плюс часов, в мозгу возникают определённые нейронные связи и это может показаться каким-то бредом, но вот же.