Оракул с Уолл-стрит 5 (СИ) - Тыналин Алим - Страница 47

Дом на Лонг-Айленде, дача в Коннектикуте, сбережения детей, все это должно было пойти на покрытие задолженности. И даже этого может не хватить.

Телефон звонил беспрерывно. Разоренные клиенты требовали объяснений, которых у Эдварда не было. Как объяснить, что за один день рухнул мир, который казался незыблемым?

Мистер Андерсон, который еще утром собирался вложить пятьдесят тысяч долларов, теперь кричал в трубку:

— Харден, вы мошенник! Я потерял все благодаря вашим советам! Я подам на вас в суд!

К трем часам дня Доу-Джонс потерял уже пятьдесят пунктов. Radio Corporation торговалась по сорок четыре доллара, на сорок процентов ниже утренних цен. Montgomery Ward упала до двадцати восьми долларов.

Эдвард встал из-за стола, подошел к окну. Внизу, на Уолл-стрит, собирались толпы людей. Полиция пыталась поддерживать порядок. Кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то просто стоял в оцепенении.

За его спиной тихо всхлипывала миссис Уиллоубрук. Ее собственные скромные сбережения, вложенные в акции по его совету, тоже превратились в пыль.

— Мистер Харден, — она вытирала глаза носовым платком, — звонила ваша супруга. Спрашивала, когда вы вернетесь домой.

Домой. К Маргарет и детям. Как он скажет им, что дом больше не их? Что Салли не получит новую куклу, а Томми не сможет поступить в частную школу? Что вместо роскоши их ждет нищета?

Эдвард открыл ящик стола, достал пистолет «Кольт», который держал на случай ограбления. Черный металл холодил ладонь.

Но нет. Это будет слишком жестоко для мисс Уиллоубрук. Да и полиция начнет расследование, что причинит семье дополнительные страдания.

Он убрал пистолет, взял шляпу и направился к двери.

— Мистер Харден, куда вы? — спросила секретарша.

— Прогуляться, мисс Уиллоубрук. Подышать свежим воздухом.

Эдвард поднялся на лифте на тридцатый этаж, затем по служебной лестнице на крышу. Октябрьский ветер трепал полы его пальто. Город расстилался внизу, равнодушный к личным трагедиям.

Он достал из кармана фотографию семьи, Маргарет, Томми и Салли улыбались на ступенях их дома. Дома, который уже не принадлежал им.

«Простите меня,» — прошептал Эдвард и сделал шаг вперед.

Эдвард Харден стал одним из первых, но не последним, кто в тот черный вторник не смог пережить крах своих надежд и мечтаний.

Я проснулся за полчаса до рассвета, хотя будильник должен зазвонить только в половине седьмого.

Внутренние часы разбудили меня, организм чувствовал приближение исторического момента. За окнами особняка на Пятой авеню царила предрассветная тишина, но я знал, что через несколько часов эта тишина взорвется самой большой экономической катастрофой в истории человечества.

Поднявшись с кровати, обтянутой шелковым покрывалом, я подошел к высоким окнам спальни. Манхэттен еще спал, лишь редкие огни мерцали в окнах ранних пташек. Уличные фонари отбрасывали желтые круги света на пустые тротуары.

О’Мэлли уже ждал меня в столовой с утренним кофе и стопкой европейских телеграмм. Его обычно невозмутимое лицо выражало напряжение, ирландец чувствовал приближающуюся бурю не хуже меня.

— Босс, — он протянул мне чашку дымящегося кофе в фарфоровой чашке с позолоченной каймой, — новости из офиса. Сводки из Лондона пришли час назад. Британцы начали массовую распродажу еще до открытия наших торгов.

Я пробежал глазами по телеграммам, отпивая крепкий кофе. Barclays Bank, Lloyds, National Provincial, все крупнейшие британские финансовые институты одновременно избавлялись от американских активов. Объем только утренних продаж оценивался в шестьдесят миллионов долларов.

— А немцы?

— Deutsche Bank подтвердил отзыв всех краткосрочных кредитов американским корпорациям. Плюс швейцарцы присоединились к распродаже. Общий объем европейского давления может достичь ста двадцати миллионов долларов.

Я отложил телеграммы, допил кофе. Цифры впечатляли даже меня, а я знал, что произойдет. Continental Trust проделал титаническую работу по координации европейского выхода.

В половине седьмого я оделся в темно-синий костюм от Brooks Brothers, повязал черный галстук с тонкими серебристыми полосками и надел золотые запонки с сапфирами. Сегодня мне понадобится вся возможная уверенность в себе.

Паккард ждал у подъезда, Мартинс сидел за рулем с каменным лицом. По дороге в офис я наблюдал за утренним Нью-Йорком, еще не подозревающим о грядущей катастрофе. Газетчики раскладывали свежие номера на углах, торговцы кофе готовили тележки, клерки спешили к метро с портфелями под мышкой.

«Последнее спокойное утро в их жизни,» — подумал я, глядя на прохожих.

В офисе меня ждала мисс Говард с утренними сводками и кофе. Ее обычно безупречная прическа была слегка растрепана, она тоже провела бессонную ночь, отслеживая европейские новости.

— Мистер Стерлинг, — она положила на стол папку с документами, — поступили звонки от семнадцати клиентов. Все просят срочных консультаций.

— Сегодня консультировать уже поздно, — ответил я, просматривая список. — Кто не послушался наших рекомендаций вчера, сегодня потеряет все.

Я включил прямую телефонную линию с биржей, установленную специально для сегодняшнего дня. В трубке раздался голос Джимми Коннорса, моего информатора на паркете.

— Билл, обстановка хуже некуда! — его голос дрожал от возбуждения. — Европейские ордера на продажу поступают непрерывным потоком уже полчаса! Goldman Sachs, Lehman Brothers, все крупные дома готовят к выбросу колоссальные пакеты!

— Какие объемы, Джимми?

— Предварительные данные говорят о продажах минимум на пятьдесят миллионов долларов в первый час торгов! И это только начало!

В девять тридцать точно зазвенел колокол, открывающий торги на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я включил тикер и приготовился к зрелищу.

Первые минуты обманывали. Цены открылись с небольшим снижением, Radio Corporation по семьдесят шесть долларов вместо вчерашних семьдесят восемь, General Electric по двести семь вместо двести десять. Казалось, что рынок держится.

Но я знал, это затишье перед ураганом.

В девять сорок пять тикер заработал быстрее. Звук стал более частым, почти лихорадочным.

RCA — 74… 71… 67…

GE — 203… 197… 189…

STEEL — 198… 192… 184…

— Началось, — тихо сказал я, наблюдая за цифрами.

О’Мэлли подошел к тикеру, изучая ленту:

— Босс, скорость падения впечатляет даже меня. Я впервые такое вижу.

Ко мне в кабинет вошли старшие брокеры и партнеры. Прескотт молчал, не говоря ни слова. Хендерсон только и мог, что растерянно пожимать плечами.

К десяти утра стало ясно, что происходит нечто беспрецедентное. Доу-Джонс потерял уже двадцать пунктов, но главное — объем торгов. За полчаса почти миллион акций сменили владельцев. Обычный дневной оборот проходил за тридцать минут.

В половине двенадцатого я решил лично отправиться на биржу. Нужно увидеть историю собственными глазами.

— О’Мэлли, едем на Уолл-стрит. Хочу посмотреть на крах изнутри.

— Босс, там может быть опасно. Толпы, паника…

— Именно поэтому нужно ехать. История не прощает пропущенных моментов.

Мы выехали к бирже на запасном автомобиле, скромном Ford Model A вместо заметного Паккарда. По дороге я наблюдал за изменением атмосферы города.

У газетных киосков собирались толпы, люди жадно читали экстренные выпуски с заголовками о «биржевой панике». Возле банков начинали формироваться очереди, первые признаки набегов вкладчиков.

У здания биржи на Уолл-стрит, 11 собралась огромная толпа. Сотни людей, брокеры, клерки, частные инвесторы, просто любопытные, окружили массивное здание из белого мрамора с коринфскими колоннами.

Полиция пыталась поддерживать порядок, но атмосфера накалялась с каждой минутой. Кто-то плакал, кто-то кричал, требуя объяснений. Пожилой мужчина в потертом пальто размахивал сертификатом акций, выкрикивая: «Мои сбережения! Все пропало! Двадцать лет экономил!»