Чудесные рецепты крестьянки-самозванки (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 12

— Нет, я здорова.

— Сядь, я сказал.

Он откатился назад, когда я послушно опустилась на стул. Наверное, надо что-то сказать? Ах, да. Поблагодарить. Только никаких подачек я не приму. Глупо, знаю. Детскую одежду все равно выбросят, а та сумма, что мне выделили на платья — копейки для семьи Великого Князя, пусть уже и бывшего. Но я все верну. Иначе… иначе уважать себя перестану. Вот. Я еще не нищая, у меня есть деньги. И есть надежда устроиться на хорошую работу.

— Ты точно здорова? Справишься с работой по дому? — не отставал Владияр Николаевич. — С меня вранья хватит, в другой раз не прощу.

Это он о чем?

— Я здорова, — повторила я. — Так вы… позволите нам остаться?

— Не знаю. Пока работай, там видно будет. Иди, ужин готовь. И платок свой забери.

— С-спасибо… — Я медленно поднялась. — Владияр Николаевич… только…

— Что? — живо заинтересовался он. — Будут условия? Ульяна, ты еще наглее, чем я думаю?

— Не условия, просьба. — Я улыбнулась сквозь силу. — Разрешите нам с Митей поселиться на нижнем этаже. Тут есть комнатка рядом с кухней, нам хватит места.

— Почему? Чем тебя не устраивает спальня с ванной комнатой и детской? — Он скривил губы в усмешке.

— Тем и не устраивает, что это для господ, — пробурчала я.

— Объясни. — Он потемнел лицом, хотя ничего обидного или оскорбительного я не сказала.

— Митя еще очень мал. Ему трудно понять, что это все — не его. Я сама не понимала… не думала, что он так быстро привыкнет. — Я предпочла бы не оправдываться, но чувствовала, что должна сказать правду. — Он только что плакал… очень сильно плакал, потому что вы велели уходить. Полагаю, из-за игрушек. Если мы будем жить внизу, а подниматься на второй этаж будет запрещено, он привыкнет…

— Дура ты, Ульяна, — сказал Владияр Николаевич. — Или, по-твоему, мне в те игрушки играть?

— Но он привыкнет считать их своими! — разозлилась я. — А вам завтра утром не понравится каша, и мы с ним опять окажемся на улице!

Может, Владияр Николаевич и выглядел слабым, но по столу стукнул кулаком так, что я оконные стекла звякнули. Или мне это показалось. С перепугу.

— Значит, так, Ульяна. Жить вы будете на втором этаже. Митя может играть в детской и гулять в саду. Ему запрещено ходить по комнатам первого этажа без моего позволения. Запрещено шуметь в доме и ломать ветки в саду. Это мои условия. Не нравится — убирайся.

Его голос одновременно был похож на гул набата и на шипение змеи. Не знаю, как такое возможно, но я вздрагивала всякий раз, как он делал паузу.

Единственное, в чем я с хозяином дома согласна безусловно, так это в том, что я — дура. Не знаю, почему человек, не любящий детей, вдруг поменял решение, отчего с таким участием отнесся к Мите. Пожалел? Возможно. Но мне бы радоваться, кланяться в ноги, целовать ему руки. А я только и смогла, что схватить платок и сбежать на кухню, едва Владияр Николаевич закончил свою гневную речь.

А что? Ужин сам себя не приготовит.

Мите больше не надо было прятаться, поэтому он находился со мной, на кухне. Сидел у стола и что-то рисовал цветными карандашами, высунув кончик языка от усердия. Митя заметно повеселел, узнав, что уезжать не придется. Да и я, откровенно говоря, чуть успокоилась. Теперь есть время найти место, где меня примут без всякий условий.

Афанасий помог прокрутить через мясорубку телятину, а также кусочки очищенных яблок и сырого картофеля. В фарш я добавила немного молока и взбитый белок, поделила фарш на две части. Одну отставила, в другую положила соль и специи.

Чугунную пароварку я заприметила еще вчера. На дно кастрюли наливалась вода, сверху ставилась решетка. На решетке я разместила котлеты, накрыла все крышкой и поставила на огонь. На пару готовилась та часть фарша, что без соли и специй. Это для Владияра Николаевича и Мити. Котлеты из другой части я собиралась пожарить для себя и Афанасия.

Свекла в чугунном горшке уже хорошо пропеклась, и я вынесла ее на крыльцо, остудить. Потом сниму кожицу, мелко порублю, добавлю резанного чернослива и капельку яблочного уксуса.

Так как вчерашний мусс Владияру Николаевичу не понравился, на десерт я приготовила ягодное желе. Землянику и смородину купила на рынке, желатин нашла на полках кладовой. А у шкафа-ледника, установленного на кухне, обнаружилась очень удобная функция: встроенный артефакт позволял мгновенно остужать продукты, помещенные в специальную камеру.

Готовка отвлекла от невеселых мыслей, и ужин я подала вовремя. На котлеты и свеклу Владияр Николаевич взирал с неменьшим подозрением, чем на кашу. И пробовать не спешил. Наконец, он поднял на меня взгляд.

— Ты нарочно? — спросил он. — Только не говори, что Афанасий не предупредил, что я терпеть не могу вареный лук. Не поверю.

Я с трудом подавила вздох.

— Владияр Николаевич, попробуйте, — сказала я ласково, как говорила бы с Митей. — Если найдете в фарше лук, я тут же уволюсь. Обещаю.

Он поджал губы, но подцепил вилкой кусочек котлеты, отправил в рот, прожевал.

— Но… — Он уставился на меня с интересом.

— Когда вкусно, благодарят повара, — подсказала я. — Приятного аппетита, Владияр Николаевич.

Афанасий неодобрительно покачал головой, а я повела плечом и вернулась на кухню. Интересно, сколько раз эта сцена повторится, прежде чем Владияр Николаевич признает, что я умею готовить вкусно невкусные блюда? Впереди еще морковная запеканка, тыквенное пюре, рыба на пару, суфле и… рецепты из маминой тетради. Я опять о них забыла! Посмотреть бы, что надо приготовить для хорошего настроения.

Митя, расправившись со своей порцией, стал проситься во двор. Оказалось, еще днем он увидел там качели.

— Ты ногу натер, — напомнила я. — Других ботинок у тебя нет.

— Так я босиком, — убеждал он.

— Мокро уже босиком, вечерняя роса выпала. И грязь занесешь в ранку. Завтра пойдешь. И нужно спросить у дяди Афанасия, можно ли тебе на качели.

— Ну ма-а-ам… — заныл Митя. — Ма-а-а…

Похоже, он решил, что если получилось выплакать разрешение остаться в доме, то и сейчас можно добиться своего.

— Маму надо слушаться, — строго произнес Афанасий, появляясь на кухне. — На качели можно, но после того, как я их проверю. Веревки могли прогнить. Ты же не хочешь упасть и разбиться?

Вот уж кого Митя слушался беспрекословно. Сейчас же кивнул и замолчал. Вообще, он был послушным сыном, но иногда мог настоять на своем. Все же я мать, я его жалела, а твердой отцовской руки ему не хватало.

— Ульяна, ты чай пила? — спросил Афанасий.

— Нет, уборкой занимаюсь, — ответила я. — Потом Митю уложу. А после, может, и выпью.

— Заканчивай тут, укладывай Митю, а после приходи в столовую. Владияр Николаевич велел тебя к чаю пригласить. Я пока самовар поставлю.

Самовар Афанасий топил по всем правилам, еловыми шишками и пахучей древесной стружкой. И воду для него носил сам из лесного родника.

— Зачем это? — недовольно поинтересовалась я. — Мы же все обсудили.

— Вот у него и спросишь, зачем, — рассердился Афанасий. — Если совести хватит. Сама-то часто других благодаришь?

— Вы правы, — смутилась я. — Простите. Я вас не поблагодарила…

— Меня не надо, — отрезал он. — Это я «спасибо» сказать должен. Как ты в доме появилась, так хозяин словно ожил. А то совсем уж живого мертвеца напоминал. Вот с ним поласковее будь, не со зла он такой.

— Постараюсь, — пообещала я.

Митя уснул быстро, но, когда я спустилась по лестнице, Афанасий уже принес в столовую самовар. Я слышала голоса: Владияр Николаевич и Афанасий о чем-то беседовали. А когда подошла ближе к двери, то поняла, что речь обо мне. Вернее, о нас с Митей.

— … не твой сын, случаем? — услышала я обрывок фразы. — Эта курица не помнит, с кем…

— Владияр Николаевич! — воскликнул Афанасий. — Зачем вы так? Это на вас не похоже.

Я замерла, прислушиваясь к беседе.

— Да, прости, — согласился Владияр Николаевич. — Негоже так о женщине говорить. Но она сказала, что не помнит. Так не твой?