Чудесные рисунки боярышни-актрисы (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 9

— Ты надела кольцо, — заметил Владимир за завтраком. — Это ответ?

— Нет, — ответила Мира, отрицательно качнув головой. — Кольцо — твой подарок, верно. Но теперь еще и подарок богини. Может, тебе?

— Мне, — неожиданно согласился Владимир. — Я же его в шкатулке нашел.

— Тогда…

Мира попыталась снять кольцо, но не получилось. Оно сидело на пальце свободно, но не снималось.

— Артефакт, — задумчиво произнес Владимир, наблюдая за ее потугами. — Не одушевленный, но…

— Он тебя слушается? — предположила Мира. — А ты хочешь, чтобы я не снимала кольцо. Верно?

— Я хочу, чтобы ты сердце послушала, а не разум, — проворчал Владимир. — Выбор богини — ты, а не я. Зачем мне женское кольцо? Пожалуй, она хотела, чтобы я вернул его тебе.

— А от меня она чего хочет⁈

— Не знаю. Полагаю, подскажет, как время придет.

И Мира успокоилась. Кольцо-артефакт всяко лучше, чем кольцо помолвочное. Безопаснее. Если Владимир хочет, чтобы она за него замуж вышла, пусть предложение делает, как положено. И кольцо новое дарит. Пусть признает ее равной перед всеми.

Несбыточные мечты. Мира понимала, что репутацию не вернуть. И если бы Владимир настоял на ответе, сказала бы, что замуж не пойдет, пока идет следствие, а после придумала бы еще что-нибудь. Откровенно говоря, не предложение ей нужно и не кольцо. Ей Владимир нужен. Но ведь нельзя! Не с ее репутацией. Просто потому, что Владимир станет изгоем в обществе, если женится на актрисе.

Его выбор? Мира усложнит ему задачу. Пусть лишь в собственных мыслях.

— Поедем к тебе, соберешь вещи, — сказал Владимир после завтрака.

— Послушай, я не соглашалась…

— Я не спрашивал, — перебил он. — Здесь ты в безопасности. А сплетни уже не остановить.

Он отдал ей одну из газет, лежащих на столе в гостиной. В глаза сразу бросился заголовок: «Актриса и бастард Великого Князя! Удастся ли любовнице избежать наказания за убийство?» И солнцерисунок на две полосы.

— Засужу, — пробурчал Владимир. — За клевету.

— Сначала докажи, что я не убивала, — вздохнула Мира. — А снимок плохой. В жизни ты красивее.

И почему Волька вдруг покраснел, как юная барышня…

Глава десятая, в которой Владимир строит планы

Узнав, где Мира живет, Владимир уверился в подозрениях, что разговоры о ее богатстве — ложь. Нет у Миры никаких денег, иначе не снимала бы она убогую квартирку в деревянном домишке, насквозь пропахшем тушеной капустой и прогорклым маслом. А вещи? Всего один чемодан? У актрисы?

Владимир не считал себя знатоком театрального закулисья, но предполагал, что актриса должна иметь много нарядов — ярких, вызывающих, модных.

Мире он, безусловно, ничего не сказал. И подумал, что двоим в его квартире будет тесно. А если снять другую, просторнее, это лишь убедит всех, что Мира стала его содержанкой. Не тащить же ее к алтарю силой! Упираться эта упрямица будет до последнего.

Попросить у матушки ключи от дачи в Малаховке? Со следователем можно договориться, поселок недалеко от города. Там дом просторный, и воспоминания…

На обратном пути Мира попросила остановить ведомобиль у театра. Владимир хотел пойти с ней, но она запретила. А он послушался. И, заодно, решил проверить, не попытается ли Мира сбежать. Потерять ее он не боялся, метку поставил. Дара у Миры нет, она ее не то что снять, даже почувствовать не сможет.

Мира вернулась быстро. Губы плотно сжаты, спина прямая, голова поднята, а пальцы сжаты в кулаки.

— Наплюй, — произнес Владимир, выруливая на дорогу.

Сегодня он сам вел ведомобиль.

— Легко сказать, — выдохнула Мира.

— Или тебе нравилась… эта работа? Жалеешь?

— А если да? — с вызовом спросила она.

— Если да, так и скажи, — спокойно ответил он. — Если хочешь играть, я построю тебе театр. И все главные роли — твои. Или вот, слышала, может? Солнцерисунки в движении. Хочешь играть… в синематографе?

Слово иностранное, так как придумали сие за границей, но Владимир считал, что этот вид искусства ждет блестящее будущее. И прикидывал, не стоит ли поучаствовать в продвижении изобретения в России.

Мира смотрела на него, приоткрыв рот.

— У меня рога выросли? — поинтересовался Владимир. — Или ослиные уши?

— Нет. Ты… — Она отвернулась. — Мне никогда не нравился театр. И, если спросишь, почему…

— Ты не обязана объяснять, — поспешно вставил он. — Но я охотно тебя выслушаю, если ты этого хочешь.

— Не хочу, — пробурчала Мира. Помолчала и добавила: — Не теперь.

— А чего хочешь? Чем хотела бы заняться?

Владимир был уверен, что Мира отшутится или промолчит, но она тихо ответила:

— Рисовать.

Точно. Как он мог забыть? Любаша всегда любила рисовать. Ей даже удалось кое-чему научиться, в пансионе, втайне от отца. Он, как узнал, запретил дочери заниматься живописью. Владимир даже вспомнил, как обещал Любаше, что оплатит обучение в академии искусств, когда они поженятся.

— Значит, будешь рисовать, — сказал он. — Я не отказываюсь от обещания. Если не академия, то учителей найму. Мастерскую оборудую. Будешь картины писать, как когда-то мечтала.

— Ты и об этом не забыл…

Владимир собирался сказать, что он ничего не забыл, но благоразумно промолчал. Во-первых, это не так. Что-то, наверняка, стерлось из памяти. А, во-вторых, это выглядело бы бахвальством.

— А ты… живешь скромно, — вдруг произнесла Мира. — Мне же горы золотые обещаешь.

— Зачем мне роскошь? — фыркнул Владимир. — Я могу купить дом, но не вижу в этом смысла. Зачем одному человеку десяток комнат? Разве что в рамках борьбы с безработицей.

— С чем? — переспросила Мира.

— Чтобы содержать такой дом, нужны слуги, — пояснил он. — Следовательно, это рабочие места.

— А-а-а…

— Мне хватает того, что есть. Хватало, — поправился Владимир. — Теперь можно и о доме подумать. Или, может, усадьбу прикупить? Если не хочешь жить в городе, разумеется.

— Разве твои желания не имеют значения?

Владимир краем глаза видел, что Мира развернулась к нему. И чувствовал, что она волнуется. И даже немного злится. К счастью, они доехали до места, и он остановил ведомобиль.

— Говорил же, что я эгоист. — Он посмотрел ей в глаза. — Это я для себя стараюсь, Любаша. Мое единственное желание — это твое счастье.

— Врешь. — Она выдержала его взгляд. — И не зови меня Любашей, пожалуйста. Это больно.

— Немного преувеличиваю, — улыбнулся Владимир. — О матушке и братьях я тоже беспокоюсь. Кстати, может, поживем у нас на даче? Моя квартира, и правда, маловата. Тебе там будет неудобно.

— На даче?

— В Малаховке.

— Нет. — Миру передернуло. — Где угодно, только не там. И, может, выйдем? Пока газетчиков не видно.

Дома их ждала записка от матушки. Она приглашала Владимира и Миру на обед и сообщала, что на обеде будет и отец.

Владимир помрачнел. Оставлять Миру одну он не желал, и проигнорировать встречу с отцом не удастся. Если тот решил вмешаться, то найдет, где и как вразумить сына. Проще пойти и сразу расставить все точки, но Мира…

— Хорошо, — легко согласилась она. — Я встречусь с твоими родителями.

— Матушку не стоит опасаться, — сказал Владимир. — Но отец… он может…

— Оскорбить? — подсказала Мира. — Унизить? Мне все равно, Володя. Я уже пала низко, мне все равно. А если он вправит тебе мозги, я буду только рада.

— Я и обидеться могу, — пробурчал он.

— И замечательно! — отрезала Мира. — Мне чемодан не распаковывать?

Маленькая язва. Любаша не была такой злой.

— Я зря по лестнице его тащил? — возмутился Владимир. — И не мечтай.

Мира закрылась в спальне, а он занялся перестановкой в кабинете. Спать на диване в гостиной ему не понравилось. На походной кровати будет удобнее. Если передвинуть стол и шкаф, она поместится у стены. До назначенного часа осталось время, чтобы составить кое-какие распоряжения по работе, отправить посыльного к управляющему.