Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа. История, найденная и записанная Корнелией Функе и Лионелем Вигр - Функе Корнелия - Страница 3

Джона не удивило, что Джекоб последовал за ним. В конце концов, записку со словами, указывающими дорогу, он оставил в книжке не то чтобы нечаянно (сам он обнаружил ее в одном учебнике химии, который достался Розамунде в наследство от одного из ее знаменитых предков). Джона приводило в восторг, что его старший сын посвятил себя поискам утраченного прошлого зазеркального мира, в то время как сам он вел этот мир в будущее. А вот характером Джекоб пошел скорее в мать. Розамунде всегда было гораздо важнее сохранять существующие обстоятельства, чем их изменять. Имел ли Джон право гордиться сыном, которого бросил? Да. Он собирал все статьи о достижениях Джекоба, все газетные иллюстрации, запечатлевшие его лицо или дела. Никому, разумеется, не рассказывая об этой коллекции, даже возлюбленной. Скрыл он от нее и слезы, пролитые по старшему сыну.

– Нападение гоилов? О да, да. Впечатляюще. – Лелу прогнал муху с бледного лба. – Эти самолеты уже слишком часто помогали гоилам побеждать. С нетерпением жду того дня, когда ваши машины будут защищать нашу священную землю. Благодаря вашему гению Лотарингия сможет наконец дать достойный отпор каменному королю.

Льстивая улыбка наставника наследного принца напомнила Джону сахарную глазурь, которой ведьмы-деткоежки покрывали пороги своих пряничных домиков. Опасный человек этот Арсен Лелу.

– Позволю себе, однако, вас поправить, – с явным смакованием продолжал наставник. – Очевидно, секретные службы короля Уилфреда не столь всеведущи, как принято думать. При разгроме альбионского флота Джекоб Бесшабашный выжил. Я имел сомнительное удовольствие встретиться с ним несколько недель спустя. Бесшабашный утверждал, что Альбион его родина. Кроме того, мои расследования показывают, что в охоте за сокровищами он нередко прибегал к экспертной оценке профессора истории Пендрагонского университета Роберта Данбара. Поэтому весьма вероятно, что рано или поздно он появится при альбионском дворе. В конце концов, он зависит от коронованных заказчиков. Поверьте, месье Брюнель, я не стал бы утруждать вас, не будучи уверенным, что в этом деле вы сможете быть очень полезны наследному принцу!

Джон не сумел бы дать определение своим чувствам. Они вновь оказались на удивление сильными. Должно быть, Лелу ошибается! Вряд ли кто-то выжил, к тому же Джон просматривал списки не меньше десяти раз. Ну и что, Джон? Какая разница, мертв его старший сын или жив? Отказаться от единственного человека, которого когда-либо в жизни любил бескорыстно, – такова цена его новой жизни. Но в плену, во мраке гоильских подземелий, подобно одному из бесцветных растений, которые гоилы выращивают в своих пещерах, выросло желание Джона быть оправданным в глазах старшего сына. А вместе с ним ожила и надежда на то, что любовь, столь легкомысленно им отвергнутая, утрачена не навсегда.

Джон признавал: обычно его прощали с большой готовностью – мать, жена, любовницы… Сыновья, вероятно, прощают не так легко, особенно такие гордецы, как этот.

О да, Джон помнил, какой Джекоб гордый! И бесстрашный. К счастью, Джекоб был слишком юн, чтобы осознавать, что за жалкий трус его отец. Страх… Им определялась вся жизнь Джона: он боялся мнения других, боялся оказаться неудачником и посредственностью, боялся собственной слабости и собственного тщеславия. В плену у гоилов Джон поначалу испытывал чуть ли не облегчение: наконец-то у него появилось серьезное основание для страха. Смешно бояться, если ведешь образ жизни, где самое худшее, что может с тобой приключиться, это автомобильная авария.

– Месье Брюнель?

Перед ним все еще стоял Арсен Лелу.

Джон заставил себя улыбнуться:

– Я наведу справки, месье Лелу, и тут же дам вам знать, как только что-нибудь выясню. Обещаю.

В черных глазах жука сверкнуло любопытство. Арсен Лелу не купился на историю о блуждающих огнях. Изамбард Брюнель[1] скрывал какую-то тайну. Джон не сомневался, что стоящий перед ним человек коллекционирует подобные тайны и прекрасно умеет в нужный момент обращать их в золото и влияние. Однако и Джон обладал некоторым опытом в сохранении своих секретов.

Он поднялся со скамьи. Не помешает напомнить честолюбивому человечку-жуку, кто здесь важнее.

– Проявляет ли ваш августейший ученик интерес к новой магии, месье Лелу?

Джекоб часами мог слушать объяснения отца о работе выключателя или тайнах аккумулятора. Тот самый сын, который с такой страстью посвятил себя возвращению в этот мир Старой Магии. Или это все же неосознанный вызов отцу? В конце концов, Джон никогда не скрывал, что его интересуют исключительно рукотворные чудеса.

– О да… разумеется, – услышал он голос Лелу. – Наследный принц ярый сторонник прогресса.

Арсен Лелу изо всех сил старался говорить убедительно, но его смущенный взгляд подтвердил то, что говорили о Луи при альбионском дворе: кроме игральных костей и девиц любых сословий, ничто не в состоянии увлечь будущего лотарингского короля дольше чем на несколько минут. Правда, совсем недавно, если верить шпионам, у принца развилось пристрастие к самому разному оружию – что тревожно, учитывая его склонность к жестокости, но, безусловно, на пользу планам Альбиона модернизировать вооружение обеих армий.

А ты будешь учить их строить ракеты и танки, Джон… Нет, дело не в том, что у него нет совести. У всех она есть. Но у него в голове звучало так много голосов, прислушаться к которым намного легче: тщеславие, жажда славы, успех и, наконец… месть. За украденные у него четыре года. Допустим, гоилы обращаются с пленными не так отвратительно, как король Альбиона, не говоря уже о методах Горбуна. И тем не менее Джон признавал, что жаждет мести.

Дом, где вырос Джекоб, вздымался в небо выше замковых башен, которые пугали Лиску в детстве. Да и сам Джекоб казался в этом мире другим. Лиса не могла сказать, в чем разница, но чувствовала ее так же отчетливо, как разницу между звериной шкурой и человеческой кожей. Последние недели объяснили ей в Джекобе многое, чего она не понимала все эти годы.

С серого фасада на нее таращились каменные лица – ни дать ни взять окаменелости из гоильских городов. Но среди нагромождения стали и стеклянных стен, дымки выхлопных газов и непрекращающегося автомобильного шума тот, другой мир казался Лиске чем-то вроде одежды, которая у них с Джекобом втайне всегда при себе. Люди, дома, улицы… всего по эту сторону зеркала было с избытком. И слишком мало леса, чтобы от этого избытка защититься. Добраться до города, где вырос Джекоб, оказалось непросто. Границы его мира охранялись строже, чем остров фей. Поддельные документы, фотография, где ее лицо выдавало растерянность, от которой ей было не избавиться, вокзалы, аэропорты – так много новых слов. Лиса смотрела сверху на облака, на улицы, ночью похожие на огненных змей. Ничего этого она никогда не забудет. И все же она радовалась, что зеркало, через которое они сюда пришли, не единственное и скоро она будет дома.

Вот зачем они здесь появились. Чтобы вернуться и, конечно, повидаться с Уиллом и Кларой. С тех пор как они оказались в этом мире, Джекоб ему звонил несколько раз. Он сделал все, чтобы нефрит в коже брата исчез, но понимал, что не в силах отменить пережитое Уиллом по ту сторону зеркала. Насколько произошедшее изменило Уилла? Джекоб никогда не задавал этого вопроса вслух, но Лиска чувствовала, что он его очень волнует. Признаться, сама она больше задумывалась над тем, с каким чувством Джекоб вновь свидится с Кларой. Хотя после всех испытаний, через которые Лиса с Джекобом вместе прошли за последние месяцы, они настолько сблизились, что казалось уже почти не важно, целует ли он других. Почти.

Джекоб придержал перед Лисой дверь, такую тяжелую, что в детстве он едва ли открывал ее без посторонней помощи. Протиснувшись в дверь близко к Джекобу, Лиска почувствовала исходящее от него тепло родного дома. Того дома, который оставался у нее даже по эту сторону зеркала. По лицу Джекоба было видно: он рад, что она здесь. Обе его жизни соединились. Он уже много лет спрашивал Лису, не хочет ли она пойти с ним. Теперь она жалела, что всякий раз отказывалась.