Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа. История, найденная и записанная Корнелией Функе и Лионелем Вигр - Функе Корнелия - Страница 2

Джон не упомянул, что так уверен в этом потому, что гоильские самолеты тоже производились по его чертежам. Даже Уилфред Альбионский ничего не знал о прошлом своего знаменитого инженера. Новое лицо и украденное имя надежно защищали от нежелательных разоблачений, равно как и от гоилов: те, по слухам, разыскивают его до сих пор. Однако новые нос и подбородок – невысокая плата за обретенный покой. По ночам его все еще слишком часто тревожили кошмары – последствия проведенных в гоильском плену лет, – но он привык мало спать. Последние годы многому его научили. Лучше они его не сделали – он все такой же эгоистичный, тщеславный трус (иногда нужно смотреть правде в глаза), но в плену Джон понял не только это. Он безмерно много узнал об этом мире и его обитателях.

– Если генеральный штаб вашего величества обеспокоен, что авиация не является достойным ответом на военное превосходство гоилов, то смею заверить, парламент Альбиона разделяет эту обеспокоенность, – продолжал Джон. – Учитывая данные опасения, парламент позволил мне представить Лотарингии два из моих новейших изобретений.

На самом деле разрешение исходило от Уилфреда Альбионского, но лучше поддерживать иллюзию демократии: Альбион гордился своими демократическими традициями, хотя, по сути, власть там по-прежнему оставалась в руках короля и высшего дворянства. Как и в Лотарингии, однако там народ относился к знати и коронованным властителям куда менее романтически – одна из причин вооруженных мятежей, терзающих столицу прямо сейчас.

Луи снова зевнул. Наследник слыл глупцом не только с виду. Он был глупым, капризным и настолько склонным к жестокости, что это тревожило даже его отца. А ведь Шарль Лотарингский старел, хотя красил волосы в черный цвет и все еще был красив.

Джон жестом подозвал одного из гвардейцев, сопровождающих его от самого Альбиона. Морж – это прозвище Уилфреда I было настолько метким, что Джон постоянно опасался однажды и впрямь обратиться так к своему венценосному патрону – велел хорошо охранять его. Король Альбиона, невзирая на общеизвестную неприязнь Джона к кораблям, настоял на том, чтобы самый лучший инженер лично убедил Горбуна в выгодности союза. Техническую документацию, которую гвардеец передавал сейчас адъютантам лотарингского короля, Джон составил специально для этой аудиенции, опустив некоторые детали, которые он дошлет, как только окончательно решится вопрос о создании альянса. Инженеры Горбуна, конечно же, этого не заметят. Как-никак он демонстрирует им технологии другого мира.

– Я назвал их танками. – Джон с трудом удержался от улыбки, когда его лотарингские конкуренты с завистью и недоверчивым изумлением склонились над чертежами. – Против них бессильна даже кавалерия гоилов.

На второй схеме были изображены ракеты с боеголовками. Случались, конечно, минуты, когда собственная совесть отправляла Джона на скамью подсудимых. Ведь он мог бы одаривать этот мир изобретениями, которые делали бы здешних обитателей более здоровыми, а их жизнь более справедливой. Обычно он успокаивал свою совесть щедрыми пожертвованиями сиротскому дому и альбионскому обществу защиты прав женщин, хотя это сразу же пробуждало воспоминания о Розамунде и сыновьях.

– Но кто будет производить эти клапаны?

Джон вернулся к действительности, где у него не было никаких сыновей, а возлюбленная, дочь левонского дипломата, была на пятнадцать лет моложе его.

– Если такие клапаны в состоянии производить Альбион, – огрызнулся король на сомневающегося инженера, – то, думаю, и мы потянем. Или мне в будущем отправлять моих инженеров учиться в университеты Лондры и Пендрагона?

Инженер побледнел, а советники Горбуна окинули Джона холодным взглядом. Все в этом зале понимали, что означает ответ короля. Он принял решение: Альбион и Лотарингия заключат союз против гоилов. Историческое решение для зазеркального мира. Существование общего врага сплотило две нации, которые на протяжении столетий использовали любой повод, чтобы объявить друг другу войну. Старая песня.

Депешу королю и парламенту об успехе дипломатической миссии Джон решил написать в саду при дворце Горбуна, хотя там не так-то просто было отыскать скамейку, рядом с которой не стояла бы какая-нибудь статуя. Навязчивая боязнь скульптур из камня стала еще одним неприятным побочным эффектом его пребывания в гоильском плену.

Пока Джон сочинял донесение, которое подорвет соотношение сил в зазеркальном мире, его одетые в военную форму охранники коротали время, разглядывая дам, гуляющих вдоль тщательно подстриженной живой изгороди. Своим видом эти дамы подтверждали амбициозное намерение Горбуна собрать при своем дворе самых красивых женщин страны. Джона успокаивало, что Шарль Лотарингский был худшим мужем, чем Джон. В конце концов, он не изменял Розамунде, пока не нашел зеркало. А что до его любовных похождений в Шванштайне, Виенне и Бленхайме, то спорный вопрос, считаются ли нарушением супружеской верности интрижки, затеянные в другом мире. Да, Джон, считаются.

Поставив под депешей свою подпись – незаметно для других усовершенствованным пером, поскольку ему надоело, что пальцы постоянно в чернилах, – он увидел спешащего к нему по белым гравийным дорожкам человека. Джон заприметил его еще в тронном зале, где тот стоял рядом с наследным принцем. Нежданный посетитель в старомодного вида сюртуке едва ли был выше рослого карлика. Остановившись перед Джоном, он поправил очки с такими толстыми стеклами, что глаза за ними казались большими, как у насекомого. Это сходство усиливали зрачки, черные и блестящие, как у жука.

– Месье Брюнель? – (Поклон, деланая улыбка.) – Позвольте представиться: Арсен Лелу, наставник его высочества наследного принца. Могу ли я, – он прокашлялся, словно цель его визита сидела у него костью в горле, – побеспокоить вас просьбой?

– Разумеется. А в чем дело?

Возможно, месье Лелу требуется помощь в разъяснении принцу каких-нибудь технических новинок? В столь стремительно взрослеющем мире явно нелегко быть учителем будущего короля. Однако просьба Арсена Лелу не имела никакого отношения к новой магии, как называли науку и технику по эту сторону зеркала.

– Вот уже несколько месяцев мой… э-э-э… августейший ученик, – пролепетал Лелу, – наводит справки о местонахождении одного человека, который работал в том числе и на Альбионский королевский дом. Вы тоже туда вхожи, и я хотел воспользоваться возможностью и просить вас от имени его высочества помочь в поисках этого человека.

Джон слышал жуткие истории о том, как Луи Лотарингский обходится со своими врагами. Поэтому интересующий Арсена Лелу человек вызывал у него живое сочувствие.

– Конечно. Могу я узнать, о ком речь? – (Никогда не повредит изобразить отзывчивость.)

– Его зовут Бесшабашный. Джекоб Бесшабашный. Известный, если не сказать печально известный, охотник за сокровищами. Помимо всего прочего часто работал по заказу свергнутой императрицы Аустрии.

Джон с раздражением отметил, что его рука, протягивающая гвардейцу подписанную депешу, дрожит, и это не ускользнуло от внимания Арсена Лелу. Как же легко предает собственное тело.

– Укус блуждающего огонька, столько лет минуло, а дрожь в руках не проходит, – объяснил Джон. Никогда еще он так не радовался, что сменил лицо. А ведь они со старшим сыном были очень похожи. – Передайте наследному принцу, что он может прекратить поиски. По моим сведениям, Джекоб Бесшабашный погиб при нападении гоилов на альбионский флот.

Джон был горд, что ему удалось произнести это безучастно. По его голосу Арсен Лелу явно не мог предположить, что когда-то Джон, прочитав известие, которое сейчас так невозмутимо повторил, несколько дней был не в состоянии работать. Собственная реакция тогда так поразила Джона, что насквозь промочившие газету слезы он поначалу принял не за свои.

Старший сын… Разумеется, Джон уже много лет знал, что Джекоб последовал за ним на эту сторону зеркала. Все газеты писали об успехах Джекоба в охоте за сокровищами. Тем не менее неожиданная встреча в Голдсмуте стала сильным потрясением для Джона, пусть новое лицо защитило и в тот раз, позволив скрыть переполнявшие его чувства: испуг, любовь – и изумление оттого, что он все еще испытывает ее.