Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 5

10 августа 1976 года (11 марта 1985 года), околоземное космическое пространство , линкор планетарного подавления «Неумолимый», парадный императорский ангар для приема транспортных кораблей с официальными делегациями и представителями правящих домов

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Оказалось, что время до решающих событий у нас еще есть, целых четыре часа. Портал открылся к первому, протокольному заседанию Пленума: сейчас собравшиеся будут слушать доклад мандатной комиссии, потом произносить длинные траурные речи, поминая покойного, затем будет обед, ибо держать голодными советских небожителей совсем не можно. И только на втором заседании, которое откроется в четырнадцать часов, Михаила Сергеевича Горбачева будут венчать на царство, что для нас совсем не айс.

И еще одна новость. Григорий Романов собственной персоной обнаружился в президиуме пленума, а отнюдь не в санатории в Паланге. Только вид у него не боевой, а как у побитой собаки, и это наводит на определенные мысли. Задаю энергооболочке вопрос, в чем собственно, дело, а та в ответ лишь пожимает плечами: мол, так было записано на скрижалях. Интересно, а что еще там записано настолько же неправильно, из-за чего можно вляпаться в весьма неприятную ситуацию?

А вот Горбачев цветет и пахнет. Скорее всего, думает, что для него уже все предрешено. Сейчас небольшие формальности — и должность генсека в кармане, потом дело за малым — перетрясти состав Политбюро, выбросить ненужного Романова и ввести своих людей. Лигачев, Рыжков, Шеварнадзе, Чебриков уже на низком старте. Но эту малину мы Мише Меченому непременно обломаем, такая у нас работа.

Вмешиваться в события прямо сейчас не имеет смысла, так же, как доставлять в Москву Кунаева и Щербицкого. Ничего в серьезных раскладах они не изменят, зато суеты и хлопот от их изъятия с мест пребывания может быть выше головы.

Нам еще националистических волнений в Казахстане не хватало, и всего лишь потому, что кто-нибудь пустит слух, что Москва, то есть русские, арестовали и похитили их любимого первого секретаря. А такой слух непременно пойдет, если Кунаев внезапно и бесследно исчезнет из своей резиденции в Алма-Ате. Конечно, с моими возможностями подавить такой бунт проще пареной репы, но нам оно прямо сейчас и нафиг не надо.

И то же касается бесследного исчезновения за рубежом главы официальной советской делегации. Инфаркты и истерики, в том числе на официальном уровне, неизбежны. Если учесть, что командирован Щербицкий не куда-нибудь, а в США, то все тамошние спецслужбы встанут на дыбы, а преждевременно предупреждать Рейгана о своем прибытии я не нанимался. Хоть это же почти мой мир, необходимо как следует осмотреться по сторонам, прежде чем кидаться в бой.

И как раз в этот момент товарищ Сталин (как и все ипостаси этого человека, наделенный Истинным Взглядом) медленно, расстановкой заговорил:

— Не нравится мне вся эта публика, причем активно. Видал я таких в гробу, посылал за Можай пачками и расстреливал без счета. Почти половина из этих людей является самыми прожженными карьеристами без всяких политических убеждений. Если это высшая советская элита, тогда понятно, почему Советский Союз должен распасться всего через шесть лет, когда эти окончательно дорвутся до власти. Тьфу ты, Иудушкины* внуки, Никиткины детки!

Примечание авторов:* слово «Иудушка» в постреволюционной фразеологии означало Троцкого.

И вот что удивительно: после этого «тьфу ты» от Вождя и Учителя месье Горбачев по ту сторону окна с некоторым недоумением утер со лба неожиданный плевок. До первого ряда зала от президиума расстояние такое, что не доплюнет и чемпион мира по харчкам на дальность, но вот же, прилетело.

— К счастью, — ответил я, — такие там не все. На первых порах работать можно даже с частью вменяемых карьеристов и умеренных националистов, только держать их следует в ежовых рукавицах. Еще должен сказать, что впечатления от делегатов февральского пленума семьдесят шестого года у меня тоже были совсем иными. Из тогдашних участников осталось немного, и крайне мало тех, кто помнит Войну и Победу. Возможно, в этом зале уже сидят те первые секретари обкомов и горкомов, которые всего шесть лет спустя публично, на камеру, станут жечь свои партийные билеты, а это такие беспринципные мрази, расстреливать которых требуется при любой власти. Предавший единожды предаст и снова, а потому повинен смерти!

— Совершенно верно, товарищ Серегин, — сказал Сталин. — Простить можно неопытность, глупость, нераспорядительность, но вот предательство, даже потенциальное — никогда. Но мы видим, что часть из этих людей готовы предать страну, если это покажется им выгодным, а часть одобрят это предательство, если от него им перепадет кусок послаще и покрупнее.

— То, что мы видим, — возразил я, — это лишь поверхностное явление, вроде прыщей при ветрянке, первопричина кроется как в потерявшей ориентировку идеологии, давно превратившейся в догматику, так и в двадцатимиллионном «теле» партии, где друг на друге сидят и погоняют и коммунисты, и либералы, и христиане, и националисты всех мастей. Очевидным этот диагноз станет через четыре года, на съезде Народных Депутатов СССР в восемьдесят девятом году, где все эти демплатформы повылезали на поверхность из недр КПСС и принялись прилюдно смердеть. О том, как это было, можно спросить у солдат и офицеров танкового полка, для них это событие произошло совсем недавно. При этом мнения тогда разделились: старшие офицеры были за ортодоксов из Политбюро, а капитаны-лейтенанты и солдатская масса — за «демократов». Из всех замполитов полка только двое оказались годны для того, чтобы словом и личным примером нести в массы идеи Маркса и Ленина. И неудивительно, что как раз их подразделения оказались боеспособными и дееспособными, хоть сразу в бой, а остальные еще долго пришлось приводить в чувство. И только у меня в Тридесятом Царстве бойцы и командиры полка протрезвели от наведенного морока, поумнели, и теперь уже не поддадутся ни на один дешевый развод.

— Интересно, — встрял в разговор Ильич, — а в этой партии вообще есть здоровые силы, или вся она целиком состоит из коллективных товарищей Зиновьевых?

Вот, чья бы корова мычала. Сам товарищ Ленин семена этой отравы в партию и бросил — это казалось ему вполне демократичным и представительным. Мол, в дискуссии должны присутствовать самые разные точки зрения. Вот и додискутировались, что называется, даже не до мышей, а до насекомых.

— Здоровые силы в КПСС тоже имеются, и таких людей даже большинство, — ответил я, — но они разобщены внутри партии, не имеют лидера и организационно не оформлены во фракцию, а потому пробиться непосредственно к власти для них невозможно. В бюрократической системе карьерист бьет по всем статьям человека дела. И еще. Эти люди — отнюдь не из числа будущих основателей и членов КПРФ. Они являются как раз теми коммунистами, которые после краха КПСС сохранили партийные билеты, оставшись при этом беспартийными. Вывод из этого прост и жесток: нам мало привести к власти правильного генерального секретаря. Чтобы он мог нормально работать на благо идеи и страны, необходимо организовать тщательную чистку партийных рядов от проходимцев, карьеристов, националистов, прилипал и приспособленцев всех сортов, с оформлением всех вычищенных по первой категории. Иначе никак.

— Двадцать миллионов — это слишком много, — веско сказал вождь. — Пять-шесть миллионов было бы достаточно. И еще товарищ Серегин прав в том, что партию непременно нужно чистить: от прохвостов, от карьеристов, и еще от тех, кто, достигнув высоких постов, зарос спесью и утратил единство с народом. Необязательно это должна быть первая категория, иногда достаточно просто сказать: «Пошел вон, пес!».

— Ну вот, — сказал я, — товарищ Сталин высказался, значит, дальнейшие пустые разговоры пора прекращать. Вот возьмем кое-кого за жабры, тогда и договоримся до упора. А сейчас я хотел бы знать, стоит брать эту публику прямо сейчас или немного погодить.