Двойник короля 13 (СИ) - Скабер Артемий - Страница 10

Теперь меня называли так даже свои. Новый титул создавал дистанцию и с теми, кто прошёл вместе со мной через огонь и воду. Странное чувство: одновременно льстило и раздражало.

Спустились в подвал. Воздух здесь был прохладным и влажным, со слабым запахом плесени и чего-то ещё — металлического, словно ржавое железо. Шаги эхом отдавались от каменных стен, создавая гулкое, тревожное звучание.

Факелы в настенных держателях бросали неровный, рыжеватый свет, отчего тени казались глубже и опаснее. Сыростью тянуло из углов, а каменные плиты под ногами были скользкими от конденсата.

Через новое зрение я видел, как тускло мерцают магические печати на дверях камер, — защита от того, что находится внутри, или от тех, кто мог бы прийти снаружи. В воздухе висела едва заметная паутина энергетических нитей — следы давних заклинаний, наложенных ещё при постройке подвала.

Прошёл мимо бывших апартаментов Саши, хмыкнул про себя. Остановился перед одной из дверей и ловким движением руки выпустил магию льда.

Тело Лампы сковало мгновенно, тонкая ледяная корка покрыла его с головы до ног, кроме нескольких участков. Так, чтобы он не мог двигаться, говорить, а только слушать. Жёстко, но необходимо. Пусть рыженький узнает правду, какой бы горькой она ни была.

Я открыл дверь резким движением, и петли протяжно скрипнули, словно жалуясь на грубое обращение.

— Господин! — тут же упала в ноги рыженькая девушка, едва я переступил порог. — Вы пришли лично проверить? Какая честь… Сам граф Магинский снизошёл до меня. Очень приятно. Как там мой Лампа?

Одежда на девушке была измята и запылена, волосы спутались, но в глазах горел странный огонь — смесь страха, надежды и чего-то ещё, холодного и расчётливого. Тонкие, почти по-детски пухлые губы дрожали, подбородок был напряжён, а руки нервно теребили подол платья.

Девушка выпрямилась так, чтобы её грудь была лучше видна. Прикусила губу, смущённо посмотрела и отвела взгляд. Да она заигрывает….

Её источник — слабенький, третьего ранга — пульсировал нестабильно, выдавая волнение. Но не ужас, не отчаяние, а тревожное ожидание. Словно она готовилась к чему-то, репетировала свою роль.

— С ним всё в порядке, — помог ей подняться, придерживая за локоть.

Кожа девушки была холодной и влажной, как у лягушки. Или мне это лишь показалось? Через новое зрение я видел, как энергия в её источнике на мгновение застыла, когда наши руки соприкоснулись, а потом забегала быстрее, словно перепуганные мальки в пруду.

Иголочка правды была зажата между пальцами моей свободной руки. Хотелось, чтобы я оказался не прав. Рыженький не видит, что я сделал. Если она всё хорошо ответит… Значит, моё чутьё меня подвело, и это будет один из редких случаев в обеих жизнях.

Я незаметно воткнул иголку в Евдокию. Девушка замерла, как статуя. Её глаза расширились, зрачки сузились до размера булавочных головок. Мой яд подействовал мгновенно. Я видел, как по каналам её источника побежала тонкая алая нить, отравляя волю и развязывая язык.

Первый раз наблюдаю, как именно работают моя магия и иголка «правды». Возникла пауза, пока изучал. Тряхнул головой.

— Расскажи, почему Лампа решил перескочить ранг, хотя это очень опасно? — спросил, глядя ей прямо в глаза.

— Я его направила, — открыла рот девушка и сразу же захлопала глазами, не понимая, почему слова вырываются против её воли. — Толкала, подговаривала.

Тень паники пробежала по лицу. Евдокия попыталась прикрыть рот рукой, но тело отказывалось подчиняться. Я видел, как она борется с желанием говорить, но яд правды уже работал, разрушая преграды между мыслями и словами.

— Зачем? Это могло его убить, — уточнил, не сводя с неё взгляда.

— Он должен стать сильнее, полезнее роду, тогда вы будете его больше ценить, платить, — слова вытекали из неё, как вода из пробитой бочки. — А значит, если бы он на мне женился, я могла бы получить ко всему этому доступ. Из того, что услышала, поняла:вы его очень цените. Умер бы он, а я бы была на вашем содержании.

Её руки начали дрожать, глаза наполнились слезами, но не от раскаяния, а от стыда и страха разоблачения. Теперь она понимала, что я знаю правду, и это приводило девушку в ужас.

— Понятно, — кивнул, чувствуя горечь во рту. — Ещё что-то?

— Та сучка! — выдохнула Евдокия с внезапной яростью, её лицо исказилось. — Ольга, она начала догонять моего мальчика в умениях. А ещё может ноги перед вами раздвинуть и стать полезнее, чем Евлампий. Нужно было её обойти, показать на её место!

Ревность, значит. Обычное человеческое чувство, превращённое в оружие. Покосился на застывшую фигуру Лампы. Сквозь лёд не было видно его лица, но я представлял, что сейчас творится в душе рыженького.

— Тебе-то какая разница? — хмыкнул, отступая на полшага.

— Большая! Я обычная дворовая девка, у меня никакого будущего, — лицо девушки сморщилось от бессильной ярости. — Родители рабы, я рабыня. А так могла бы стать человеком. Хотела использовать Лампу, подняться, деньжат поднакопить. Он же верит во всё, что я ему говорю. А там привела бы себя в порядок и, глядишь, за имперского аристократа бы выскочила, когда он скоропостижно скончался.

Слова лились потоком, обнажая корыстную, расчётливую натуру. Никакой любви, только холодный расчёт и желание выбраться из нищеты любой ценой. Даже если эта цена — жизнь другого человека.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не от страха, а от отвращения. Бедность была всегда… Во всех мирах. Пример — мои родные родители, которые продали сына Совету аристократов. Им было плевать, что со мной сделают, как я буду жить. Детей и так много… Главное — пожить сладко. Видел я, и как богатые прогнивали насквозь. Проблема тут не в деньгах, их наличии или отсутствии, а в конкретном человеке.

— И не жалко тебе парня? — задал ещё вопрос, хотя уже знал ответ. Чисто из любопытства. Насколько глубоко может зайти её цинизм?

— А чё желеть-то? — плакала моя служанка, понимая, сколько она уже всего наговорила. — Хочешь жить — умей вертеться. Кто же знал, что он такое ничтожество и у него ничего не получится? Лучше бы помер… Так бы на чувствах жалости я бы от вас чего получила.

Слёзы текли по её щекам, оставляя грязные дорожки на нечистой коже. Но плакала она не от раскаяния, а от страха за свою шкуру. Маска влюблённой девушки окончательно спала, обнажив существо, готовое на всё ради выживания.

— Умоляю, господин… — рыдала девка, сползая на колени. — Не убивайте!

В её глазах плескался животный ужас. Она уже представляла, как я достаю кинжал и перерезаю горло. Или того хуже — отдаю монстрам на растерзание.

Я смотрел на Евдокию сверху вниз и не чувствовал ничего, кроме усталости. Не стоило тратить на это силы, но Лампе нужно увидеть правду, какой бы горькой она ни была.

— Знаешь, — посмотрел ей в глаза, — в мире много тварей, но ты будешь похуже многих, а я, поверь, немало их встретил на своём пути.

Мои слова звучали спокойно, почти обыденно. И от этого спокойствия девушку затрясло ещё сильнее. Она ожидала криков, ударов, пыток, но не ледяного равнодушия.

Вышел из камеры и закрыл дверь. Заглушил рыдания и мольбы, доносившиеся изнутри. Растопил лёд, сковывавший Лампу. Рыженький ожидаемо плакал. Тело дрожало от рыданий, плечи вздрагивали, а по щекам текли слёзы, замерзая на полпути тающими кристаллами.

Дядя Стёпа взял контроль на мгновение и кивнул мне с пониманием.

— Я тоже так думал, — произнёс старик между всхлипами. — Но он меня не слушал. Что с ней сделать?

Его голос звучал глухо, будто из-под земли. Дядя Стёпа не испытывал жалости к девушке, только холодное презрение, но и радости от страданий Лампы я не увидел. Скорее, что-то вроде усталой снисходительности — так взрослый смотрит на ребёнка, набившего шишку, о которой его предупреждали.

— Пусть сам решает, — пожал плечами. — Но в моём роду её больше не будет.

Я оставил «два в одном» притираться друг к другу. Пусть разбираются со своими проблемами сами. У меня таких задач — сотни.