Римлянин. Финал (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 11

Это были основные причины, почему Вебер не стал брать её, а взял в осаду. Но, чтобы осада проходила без ненужных проблем, необходимо взять все бастионы, опоясывающие город и цитадель — этим и занимается сейчас легион.

Каждый бастион превращён в автономный форт, способный отражать атаки на 360 градусов, поэтому сложно брать штурмом даже бастионы…

Но если добавить в это уравнение достаточно осадной артиллерии, задача существенно упрощается и штурм превращается в рутину. Или в переговоры, как сейчас.

— Полковник Дирк ван Бастен, — представился командир бастионного гарнизона.

— Генерал-легат Хельмут Вебер, — представился Вебер в ответ.

— Прошу принять капитуляцию, — попросил ван Бастен. — Мы больше не способны сопротивляться, и надеемся на вашу милость.

— Я принимаю вашу капитуляцию, — кивнул Вебер. — Сложите оружие и выходите из бастиона в полном составе. Предупредите своих подчинённых, что мне приказано не щадить сопротивляющихся — если в ходе сдачи произойдут инциденты, правила приличия перестанут действовать и это будет иметь для вас всех летальные последствия.

Голландский полковник кивнул и отправился к бастиону.

Никаких сюрпризов не случилось — солдаты мятежников побросали винтовки в кучу перед полуобвалившимися вратами бастиона и сдались.

— Ещё четыре… — задумчиво произнёс Вебер.

Город уже взят, жители его напуганы и деморализованы, а вот крепость, видимо, намерена держаться до последнего.

Только вот снабжение отрезано, собственные запасы провианта и боеприпасов крепости ограничены, поэтому она обречена. Её даже необязательно брать штурмом, а достаточно просто обстреливать артиллерией, чтобы гарнизон не расслаблялся.

Так всё, скорее всего, и будет, потому что время есть, ведь крепость блокирована, больше не может выполнять свои функции, а это значит, что для её добивания достаточно трёх-четырёх когорт и десятка артиллерийских батарей.

Остальные силы могут продолжать движение дальше, на Лёвен и Брюссель. Но на Брюсселе всё не закончится, потому что мятежники контролируют все города — Антверпен, Гент, Брюгге и Монс. Все эти города обязательно нужно взять, но до этого, как предполагает Императорский генеральный штаб, мятежники дадут решающее сражение, возможно, что и под Брюсселем.

— Гарольд, — обратился генерал-легат к своему адъютанту. — Собери командиров когорт в штабе.

Бросать цитадель Намюра он не будет и оставит здесь часть подразделений, а сам отправится чуть дальше, чтобы посмотреть, что творится на севере.

Подкрепление прибудет через пару-тройку дней, поэтому глубоко заходить не стоит.

«Конная разведка всё проверит», — подумал Хельмут.

Император, на одном из последних совещаний с генштабом, говорил, что грядёт война нового рода — старые тактики останутся в прошлом, а главным оружием легионера станет пехотная лопата.

Объяснял он это тем, что скоро противник начнёт догадываться о причинах своих катастрофических потерь на поле боя. Кто-то свяжет это с линейной тактикой и скорострельностью новых шлезвигских винтовок, делающих по 8–12 выстрелов в минуту. А уже это наблюдение приведёт к тому, что стихийно возникающий на поле боя рассыпной строй — это не то, с чем нужно бороться, а новая тактика, пригодная для современных боевых действий.

Но императорские легионы давно уже шагнули дальше — они воюют в стрелковых цепях, потенциально беззащитных против кавалерии, но поразительно эффективных даже против пехоты в рассыпном строю.

Говорят, что у французской и английской армий появились «рыцари», то есть, кавалеристы, облачённые в пуленепробиваемую броню. Считается, что они отлично справляются с легионами императора, ведь в России «рыцари» сумели уничтожить целую когорту легионеров, пусть это и не повлияло на исход той битвы.

У мятежников никакой бронированной кавалерии нет, это слишком дорого, поэтому будущее генеральное сражение будет вестись классическими методами.

«Посмотрим, что они выкинут», — подумал Вебер.

//Российская империя, г. Санкт-Петербург, 25 августа 1749 года//

Михаил Васильевич Ломоносов тонул в бумагах.

Все горизонтальные поверхности его кабинета уставлены кипами папок, а сам он сидел за своим письменным столом и изучал всё это.

Он до сих пор разгребает последствия деятельности Эрика аф Лингрена, шведа, выпившего крови больше, чем все комары вместе взятые.

Аф Лингрен проводил какие-то загадочные финансовые махинации, нацеленные на сокрытие доходов казны — ему очень нужны были деньги, поэтому он пользовался абсолютной властью малолетнего Ивана Антоновича, временно русского императора Иоанна III.

И этот бардак, устроенный в финансовой документации империи, разгребать ещё долгие месяцы, потому что решительно непонятно, каким документам можно верить, что подлог, что не совсем подлог, а что составлено добросовестно, но опирается на подложные исходные данные…

Параллельно с этим, Михаил Васильевич занимается реформой управления финансами, наказанием выявленных преступников и старательно дистанцируется от неразрешённого религиозного вопроса.

Последнее — головная боль Ломоносова, так как единственное верное решение конфликтует с поставленной императором задачей.

Ему поручено покончить с Патриархатом, восстановить Синод и довести до логического конца секуляризацию.

Первое и второе он уже сделал, а вот секуляризация…

Попы с трудом стерпели восстановление расформированного мятежниками Святейшего правительствующего синода, ведь у них только что был Патриархат, а подготовку секуляризации восприняли в штыки — ходят неясные слухи о том, что попы готовы поднимать против «немцев» русское крестьянство.

Ломоносов секуляризацию приостановил, потому что страна воюет в Европе и нельзя своими руками развязывать новый мятеж в Российской империи — его поставили сюда не за этим.

Проблем хватает и без этого.

— К вам обер-прокурор Кречетников, — заглянул Геннадий, личный секретарь Михаила Васильевича.

— Проси, — разрешил главный консилиариус Сената Российской империи.

Правительствующий Сенат, после серии совещаний с императором, был разогнан. Его Императорское Величество решил, что проще собрать Сенат заново, чем пытаться заставить работать этот.

— Приветствую вас, Ваша светлость, — поклонился Кречетников.

Михаила, за результаты работы в Швеции, наградили титулом герцога Штирийского. Это ничего не значит, титул сугубо формальный, а Штирией управляет назначенная императорская администрация. Император сказал, что это нужно для увеличения политического веса — пока что, придётся мириться с существованием некоторого количества ещё не до конца изживших себя феодальных аристократов, поэтому важно, чтобы ставленник императора был при титуле. И Михаил стал формальным главой герцогства, в котором никогда не был.

— Приветствую, господин обер-прокурор, — кивнул он. — С чем пожаловали?

Ломоносову на все эти титулы плевать, ему в тысячу раз ценнее то, что он занимается изменением жизней людей в положительную сторону — своими реформами он рушит старый мир, закостеневший в безнадёжно устаревших догмах.

Император дал ему эту возможность, и теперь Российская империя стремительно меняется.

«Но каков же содомит этот аф Лингрен…» — с негодованием подумал Ломоносов. — «Так накрутил тут всего, что чёрт ногу сломит…»

— Пожаловал обсудить секуляризацию, Ваша светлость, — сказал визитёр.

Пётр Никитич Кречетников — сын ныне покойного Никиты Семёновича Кречетникова, действительного статского советника, президента Ревизион-коллегии при Екатерине Петровне.

Пётр, как и младший брат, выбрал военную карьеру, но потом, после возвращения императора, был отправлен в отставку, как и абсолютное большинство офицеров и генералов. Надобность в них отпала, так как за оборону Российской империи теперь отвечают императорские легионы.

Но Михаил знал его отца, поэтому, когда поднялся вопрос о выборе кандидата в обер-прокуроры синода, он вспомнил о Петре Никитиче и предложил его. После тщательного рассмотрения, император одобрил кандидатуру и теперь двадцатидвухлетний поручик в отставке стал обер-прокурором Святейшего правительствующего синода.