Аландский крест (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 23

— Вздор! — выкрикнул Блудов. — Все совсем не так. Доподлинно известно, что победы русского оружия заставили притихнуть наших врагов и приободрили друзей!

— Что ж, ваша позиция понятна, — кивнул я обоим. — К вящему моему сожалению, не могу не признать, что картина, описанная канцлером, кажется мне вполне реальной. Тем больше у нас поводов стремиться к заключению мира, тем паче, что победы, о коих упомянул любезнейший Дмитрий Николаевич, дают нам надежду на благоприятный исход переговоров. А потому мне очень любопытно, почему осталось без ответа письмо покойного Абдул-Меджида с предложением мира?

— К несчастью, — попытался придать себе удрученный вид Нессельроде, — его султанское величество скончался раньше, чем мы успели ему ответить.

— Не больно-то вы торопились. А почему об этом письме никто не знал, включая тогда еще наследника?

— Таково было желание покойного государя, — развел руками канцлер.

— А каковы были условия в этом предложении? — подал голос Орлов.

— Весьма приемлемые, на самом деле. Абдул-Меджид был готов вернуться к условиям Адрианопольского мира, гарантировать безопасность своим христианским подданным, отказаться от поддержки кавказских горцев и на множество иных уступок.

— Если все так, мир стоило заключить немедленно, — хмыкнул глава жандармов.

— Как известно, султан умер, а потому его предложения мало что стоят, — парировал канцлер. — Не говоря уж о том, что великие державы никогда бы не признали подобных условий!

— Если ваше министерство и далее будет так торопиться, то мы и следующего султана успеем похоронить, — не без желчи в голосе заметил Орлов.

— Как я уже говорил, мнение Блистательной Порты не будет иметь главенствующего значения, — перешел в наступление карлик. — Можно было заранее с уверенностью утверждать, что из этой затеи ничего не выйдет. То, что султан так, кхм, своевременно скончается, знать мог разве что Господь, но опыт большой европейской политики подсказывал, что ни Лондон, ни Париж не позволят туркам заключить с нами сепаратный мир. Поэтому входить с ними в сношение было бессмысленно, поскольку продемонстрировало перед союзниками нашу слабость!

— Это еще почему? — воинственно встопорщился Блудов.

— Да потому, что первым о мире просит проигравший! — назидательно ответил ему канцлер и с победным видом вернулся на свое место.

— В таком случае, нам не о чем беспокоиться, — с усмешкой парировал я. — Поскольку наша встреча с покойным Абдул-Меджидом состоялась по его инициативе!

Строго говоря, определенный резон в словах Нессельроде был. Англичане с французами в свое время сделали все, чтобы между нами и османами началась война, и теперь ни за что не позволили бы им соскочить. С другой стороны, у нас имелся хороший шанс вбить клин между ними и воздействовать тем самым на европейское общественное мнение. Но его Карл Васильевич благополучно упустил… или, что более вероятно, намеренно слил в ватерклозет!

В любой иной ситуации стоило бы ему это предъявить, но Александр настоятельно просил меня сдерживаться. Брат не хотел начинать свое царствование с громких отставок, и мне пришлось дать ему слово. Впрочем, присутствующие в большинстве своем люди не глупые и сами все поняли.

— Хотел бы я знать, а на какие условия Париж и Лондон могли бы согласиться? — осторожно спросил помалкивавший до сих пор Бибиков.

— Никакого секрета тут нет, — пожал плечами канцлер и, видя всеобщее недоумение, счел необходимым пояснить. — Еще осенью от них было получено письмо с изложенными в нем прелиминарными [3] условиями: нейтральный статус Черного моря и запрет всем странам иметь там военный флот, отказ от единоличного покровительства православным подданным Турции, свобода судоходства по Дунаю для всех европейских держав, отказ от русского протектората над Молдавией и Валахией.

— Однако! — искренне удивился наглости просвещенных европейцев министр внутренних дел.

— Стоит ли удивляться, — вздохнул Александр, — что отец не счел нужным даже отвечать на столь наглое требование.

— Теперь, после столь громких побед, оно тем более не актуально, — согласился Бибиков.

— В том, что турки были готовы пойти на попятный, — подытожил государь, — нет ничего удивительного! Благодаря трудам великого князя Константина и доблести его подчиненных вторгшиеся в наши пределы неприятельские силы совершенно разгромлены. Более того, наш флот теперь безраздельно властвует на Черном море, а высадившийся в Трапезунде и Батуме десант освободил эти древние византийские земли от власти агарян.

Возражать на это никто не посмел, включая скривившегося как от касторки канцлера.

— Видит Бог, — продолжал Саша, — нет никого, кто стремился бы к миру больше, чем я. Но, если враг не желает мириться, нам ничего не остаётся, кроме как готовиться к отражению нового нашествия. Знать бы еще, где оно последует?

Ответом ему было дружное молчание. Господа министры вовсе не желали высказывать свое мнение и тем самым брать на себя ответственность.

— Полагаю, неприятель может ударить, где угодно, — решился, наконец, ответить князь Долгоруков. — От Белого моря до самой Камчатки, однако же реальный урон может быть нанесен нам лишь на двух театрах — Балтийском и Черноморском.

— Это более чем вероятно, — согласно кивнул ему император, после чего добавил давно приготовленную заготовку. — Полагаю, все согласятся, что, где бы ни пришлось сражаться, лучше кандидатуры на пост командующего, чем Константин Николаевич, у нас нет! Он лучше всех знает технические и оружейные новинки, ему верят солдаты и офицеры, а потому рад уведомить всех присутствующих, что именно он встанет во главе обороны столицы и всех прилегающих территорий от Великого княжества Финляндского до Остзейских губерний.

— А кто же примет Крымскую армию? — насторожился военный министр.

— Она также останется в ведении моего брата.

По залу заседаний едва слышно прошелестел удивленный шепоток. В принципе, мое назначение на Балтику было ожидаемым и понятным, но вот сохранение под началом и Крыма невольно вызывало вопрос — а не треснет ли у его императорского высочества лицо? Как бы заслуженных генералов в России-матушке много, и кушать всем хочется.

Собственно говоря, примерно такого же мнения придерживался и мой августейший брат, собиравшийся отдать эту должность Реаду или Горчакову, но мне удалось его переубедить. Ни тот ни другой, по моему мнению, ее бы не потянули, а назначение более молодых и перспективных из числа отличившихся во время боевых действий могло до смерти обидеть все еще числившихся на службе старых маразматиков.

В конце концов, было принято «Соломоново решение».

— Делать нечего, Костя. Номинальным начальником придется остаться тебе, а реальное руководство в твое отсутствие будет осуществлять начальник штаба. Если не ошибаюсь, сейчас это Павел Петрович Липранди?

— Он.

— Что ж, батюшка его хвалил. Что же до чина, ближе к лету произведу его в полные генералы от инфантерии, да и дело с концом.

Мне оставалось только согласиться. В сложившейся обстановке лучшего решения не имелось. Впрочем, от всех причитающихся мне за исправление этой должности выплат я немедленно отказался в пользу недавно основанной «эмеритальной кассы» морского ведомства.

На ней стоит остановиться подробнее. Все дело в том, что пенсионное обеспечение в Российской империи оставляет желать лучшего, вследствие чего у выходящих в отставку офицеров или чиновников мгновенно проседает уровень жизни. Собственно говоря, именно по этой причине все эти старики и держатся за службу, ибо поместья есть далеко не у всех, а на половинном жалованье и одному не больно-то разгуляться. Что уж тут говорить об имеющих семью и дочерей на выданье.

В результате получается бардак. Выгнать заслуженных маразматиков жалко, те, в свою очередь, не дают ходу молодым, а страдает армия, медленно, но верно превращающаяся в богадельню и памятник самой себе. Единственный выход ­– увеличить ветеранам пенсионы, вот только где взять на это деньги? Причем выплаты нужны не единовременно, а системно. Вот для этого и завели эти самые «эмеритальные кассы», в которые все участники должны были перечислять 6% своего жалованья.