Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 9

— Да что со мной сдеется, царь-батюшка? — тут же откликнулся встающий на ноги и отряхивающийся Пименов. Нравился мне этот парень, шустрый не по годам.

— Вы чаво под ногами вертитесь? — заорал подлетевший Никитин, весь залитый кровью. Не только вражьей, но и своей. Из разреза на предплечье торчала нижняя рубашка и сочилась кровь.

— Не вопи! Геройские ребята! Жалую всех за храбрость старшим унтер-офицерским чином! Хотя за дурь вашу — вне каре на конников бросаться — следовало бы вас отправить нужники чистить.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — тут же отозвалась хором вся пятерка.

— Отставить нужники! Кто мне драгунов выбивать будет?

— Слушаемся выбивать драгунов! — егеря тут же принялись заряжать свои фузеи.

— Что у нас, Никитин? Ты б перевязался.

— А…– отмахнулся бледный Афанасий и почесал старый шрам на лице. — На руке — так, царапина. Я потом на кафтане кожаную полоску нашью. Как у черкесов. Мол, смотрите все: я кормлю своей плотью холодную сталь.

Он хохотнул. Я лишь покачал головой. Ордена Красного Знамени ему мало. Полоски кожаные подавай, да побольше.

К нам подетели тяжело дышавшие бодиграды. Все целые, лишь у Коробицына голова перевязана тряпицей, а другой с трудом держался в седле, зажимая ладонью простреленный бок. Немногочисленные уцелевшие враги исчезли в ночи.

— Здесь мы закончили, — констатировал я. — Что на юге?

На южной окраине села дела обстояли хреново. Муромцев здорово проредили, выживших прижали. Драгуны, подлетев на расстояние ружейного выстрела, спешились, отогнали лошадей в безопасное место, залегли, выцеливая остроконечные шлемы. Люди Никитина отстреливались из-за изб, из самих домов через узкие окна. Неприятель подбирался все ближе и ближе, норовя поджечь укрытия стрелков. Нам бы их атаковать в конном строю, но драгунов прикрывали гусары, нарезающие круги в двухстах шагах от линии боевого столкновения. На случайные пули они внимания не обращали.

— Ну что, егеря, вот и пришло ваше время? Покажите, чему научились.

— Это мы могем! — тут же отозвался бывший младший сержант, а с этого момента подпрапорщик, и дернул Пименова за рукав. — Ты эта… Арсений Петрович! Коль мы ныне в званиях равны, бери на время боя наше малое капральство под свою команду. Люди сказывали, под Волочком-то у тебе справно вышло.

«Гляди-ка какой командир растет. Того глядишь в офицеры выйдет», — подумал я без капли усмешки. Добрый боец из мальца получился.

Сенька зарделся как рак, но справился с волнением.

— Капральство, слушай мой приказ! Растягиваемся цепью, как в обороне. Нарезаем себе ложементы — 250 шагов от драгунов. И цельный огонь по супостату! Патрон беречь, впустую не палить!

Я с удивлением наблюдал, как группа егерей, будто заправские снайперы, разбежались в пределах видимости друг друга, определили для себя сектора обстрела, сняли с фузей штыки и споро накопали себе позиции для стрельбы с колена.

«Выходит, неправ я был насчет штык-ножа? Он у егерей вместо саперной лопатки. И ветки им можно нарубить, устраивая позицию на дереве. Вот так вот, попаданец: век живи — век учись. И про лопатку бы не забыть. Очень важная штука — солдатская лопатка».

Драгуны уже почти праздновали победу, гусары готовились к последнему броску на Турово и пленению самозванца, как вмешательство пятерки егерей резко переломило ситуацию. Как позже скажет Никитин, «загремели под фанфары». Под ловким огнем Сенькиного малого капральства нападающие долго не продержались. Потеряв пяток товарищей и еще троих легкоранеными, они отбежали на безопасное расстояние и разобрали лошадей, плохо различимые в темноте. Возникла патовая ситуация. Им не хватало сил нас опрокинуть. Как и нам.

— Что будем делать, Петр Федорович?

— Ждать. Что нам еще остается?

Ждать нам пришлось долго. До самого рассвета. Драгуны вяло перестреливались с нами. Гусары попытались обойти село с востока, попали под беспокоящий огонь наших снайперов и вернулись на место. А потом и вовсе вдруг резко снялись и ушли на юг в сторону Оки вместе с драгунами и остатками пикинеров. Причина их ретирады открылась довольно быстро. К Турово примчался отряд конных егерей вместе с Почиталиным. Не вышло у Румянцева стереть меня с лица земли, как у белоказаков — Чапаева.

— Что у Оки, Ваня? Как там дела у Подурова?

Почиталин быстро ввел меня в курс дела. И про наши большие потери среди казаков. И про захваченных пленных, с которыми не все было ладно. Подуров, опасаясь еще нескольких прорывов, умчался в сторону Серпухова, оставив за старшего Жолкевского. Вот тут-то бригадир показал себя с новой, неожиданной стороны. С пленными его люди обращались жестоко. Никто раненых не перевязывал. Охаживали плетьми. Нескольких показательно зарубили.

— Выходит, поляку плевать на русские жизни? — задумчиво пробормотал я себе под нос, наливаясь гневом.

Оглядел своих утомленных до крайности бойцов.

— Никитин! Бери тех, кто может в седле держаться и айда со мной к Оке. У меня появилось срочное дело.

(1) На тулье драгунской треуголки крепился так называемый каскет из железа для защиты головы от сабельных ударов. Иногда каскет носился и под треуголкой.

(2) Донецкий пикинерный полк не имел ничего общего с донцами. Свое название получил от реки Северный Донец. Комплектовался из днепровских казаков и пандуров Славяносербии, сербов-переселенцев.

ПОНРАВИЛОСЬ НАЧАЛО 5-ГО ТОМА? ПРОДА УЖЕ СКОРО! СТАВЬТЕ РОМАН В БИБЛИОТЕКИ.

Временный лагерь, созданный на скорую руку, практически в темноте и под звуки лесного боя, поразил меня своей организованностью и продуманностью. И караулы на дальних и ближних подступах, и четкое распределение прибывающих-отбывающих соединений, и отсутствие обычной в таких обстоятельствах суеты и военной неразберихи. Недаром я подсунул Подурову и его подчиненным рукопись «Обряд службы» Румянцева, исчерканный моими пометами. Есть толк, есть! Одна быстрая передислокация ненужных уже в этом районе войск чего стоила! Бодро шагавшие к «старой крепости» у каширских бродов войска приветствовали меня радостными криками.

Жестким, если не сказать жестоким, диссонансом этой приятной моему глазу картине оказался вид лагеря военнопленных. Солдаты Румянцева, совершившие сложнейшую вылазку и попавшие в полон — кто по доброй воле, кто по нужде, кто по ранению — были загнаны в узкую расщелину. буквально впритык. Не имея возможности даже прилечь. Стояли и с тихой, безысходной тоской ждали своей участи. Обезглавленные трупы их товарищей, брошенные на глазах у всех, ничего хорошего им не обещали. Их так запугали, что толпа хранила безмолвие — скорее можно было расслышать писк комаров, чем чей-то стон.

— Довоевались, злодеи!

Жолкевский, разодевшийся в шитый золотом польский жупан с разрезными рукавами, был непохож на себя прежнего. В глазах некая спесь и брезгливость. Губа оттопырена. Весь из себя шляхтич на Сейме. Впору от такого услышать: «Не позволяем!» (1)

— Тебе, пан, наша форма не по нраву? — спросил я, с трудом пряча поднимающуюся в душе ненависть. Рука стиснула плеть. Но продолжения не последовало — сам себе наказал, что прежние времена в прошлом. Иначе отходил бы этой плетью наглую рожу. И золотой вышивке на плечах досталось бы.

Жолкевский что-то увидел в моих сузившихся, побелевших глазах.

— Что не так, Государь?

— Не так? Все не так!

Коробицын, безошибочно считав мой гнев, тут же приблизился вплотную к поляку и впился в него глазами.

— Не разумеем, — растерялся Жолкевский.

— Значит, не разумеешь? Кто тебе позволил, пан, русского человека мучить?

— Так-то враг, быдло!

Командующий моего главного узла обороны искренне не понимал, с какого рожна я к нему прицепился. Победили. Мы молодцы! Где награда? Отчего лаешься, ясновельможный пан король?

— Нет, пан, то не быдло! Быдло осталось в прошлом. Как и ваши шляхетские привилегии. Не взразумел⁈