Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 38

Упоминание Степана Ивановича оптимизма Безбородко не добавило. Но он сдержался.

Я кивнул ему на прощание и пошел на выход. Потом вспомнил о Фонвизине. Как-никак живой классик и человек передовых взглядов. Такими людьми не разбрасываются.

— Денис Иванович! Не составите мне компанию во время короткой прогулки?

От Коллегии иностранных дел до Тайной экспедиции всего два шага. Она располагалась в здании Сената. Шешковский ждал моего визита у самого входа, на улице. Спокойно поговорить с Фонвизиным при нем не получится. Поэтому я отдал команду: конные егеря спешились и окружили меня двойным кольцом.

Фонвизин, одетый в стиле дорого-богато — соболиный камзол, украшенный живыми цветами, башмаки с большими пряжками из серебра, — имел вид записного франта и любителя хорошенько поесть. В свои тридцать он уже обзавелся намеком на второй подбородок. Еще он щурился, но очков или лорнета не носил. Стеснялся?

— Господин Фонвизин, вы хотели со мной что-то обсудить. Я слушаю.

Денис Иванович мяться как кисейная барышня не стал. Пообтерся в кабинетах власти, нет в нем трепета неофита в политике. Сразу перешел к делу.

— Не знаю, известно ли Вашему Величеству, я, в бытность секретарем у великого Панина, я подготовил несколько проектов государственного переустройства, желая установить державу нашу на прочном основании, возвысить роль третьего сословия, покончить с крепостью. Увы, мои предложения были отвергнуты.

Зашел с козырей. Молодец, такой подход мне нравится.

— Так под моею твердой рукой именно эти идеи и многие другие уже воплощаются в жизнь.

— Я горячий поборник всего того, что вы делаете, и решительный ненавистник ваших методов. Отпустите меня за границу! Оставаясь преданным патриотом России, готов послужить послом при любом европейском дворе. Уверен, скоро отставки министров и прочих наших представителей при иностранных дворах последуют одна за другой.

Мне осталось лишь демонстративно хмыкнуть:

— Вы правда хотите покинуть страну, когда начинается самое интересное?

— Интересное? Это вы о чем? О своем карнифексусе? И где его установят в Петербурге? Прямо на Дворцовой площади?

Фонвизин раскраснелся и превысил границы дозволенного. Но я был спокоен как удав.

— Я говорю о Земском собрании. О том самом парламенте, о котором вы мечтали.

Денис Иванович замер с поднятой рукой, будто собирался меня ударить. Он всего лишь сильно жестикулировал, однако мои слова его поразили до столбняка. Мои бодигарды надвинулись на него, собираясь вмешаться. Остановил их жестким окриком и продолжил свою мысль:

— Нужно готовить созыв всесословного народного собрания, которое превратится в высший законодательный орган страны. Опыт Уложенной комиссии свидетельствует о высокой созидательной силе народа. Отдельные наказы, которые поступили на рассмотрение Комиссии, оказались настолько радикальны, что Екатерина испугалась. Я же нахожу их слегка ограниченными, но теперь, когда пали сословные барьеры, уверен, что инициатива депутатов окажется куда более решительной в плане глубинных преобразований.

Фонвизин отмер, отпустил руку, глубоко задумался:

— Вы готовы превратить Россию в страну ограниченной монархии? Дать народу Конституцию?

— Почему нет? Если не сейчас, то в ближайшей перспективе. Постепенно. У нас война не закончилась внешняя. На южных границах неспокойно. Но конечная цель видна вполне отчетливо.

Наивный Фонвизин считал, что английский парламентаризм — это идеальная конструкция. Можно подумать, Хартия вольностей по рукам и ногам связала монарха. Три раза ха-ха! Любой сильный король или королева, имея голову на плечах, в состоянии скрутить в бараний рог обе Палаты. Пример еще не родившейся Виктории — тому доказательство. Но не будем лишать человека иллюзий.

— Итак, что вы скажите?

— Мне нужно подумать.

— Я не тороплю. Хоть и стоило бы. Выборы в губернских городах вот-вот начнутся. Прощайте. Если надумаете, вы знаете, где меня найти.

Развернулся, не дожидаясь ответа, и пошел к Шешковскому. Бедный Фонвизин, растерянный и немного жалкий, проводил меня тоскливым взглядом. Он, сам того не замечая, срывал один за другим цветочки с веточки фиалки, которой он украсил свой камзол.

Не стал на него оглядываться — предложение сделано, крючок заброшен. Сразу переключился на Шешковского.

— Ну что, Степан Иванович! Как твои делишки? Всех злодеев в Неву перекидал раков подкормить?

Моя шутка возымела неожиданные последствия. У Шешковского задергался глаз — точно так, как было в моем кабинете, когда я его вместе с Хлопушей накуканил с убийством Павла.

— Что с тобой? Кого ты упокоил, из-за кого разволновался?

— Да была тут одна парочка, — Тайник дернул головой, показывая на дверь за спиной, ведущую в помещения Тайной экспедиции.

— Счеты сводишь?

Шешковский вдруг набычился.

— Меня б они не пожалели, окажись я на их месте.

— Степан Иваныч, успокойся. Я тебе не ругаю и жизни не учу — умного учить, только портить. Так и будем на улице стоять?

— Да что там смотреть, Ваше Величество? Канцеляристы сидят, бумажки перебирают, отчетики составляют. Души крапивные, без души работают. Вот в Петропавловке… — он мечтательно закатил глаза. — Может, прокатимся?

— Да на что там смотреть? На дыбу? — повторил я за ним. — Все ли присягнули в вверенном тебе ведомстве?

— Все, как один. Ну, окромя тех двух…

Я удовлетворенно кивнул:

— У соседей твоих, у дипломатов, не все так гладко. Опасаюсь я утечек и прямого предательства. Приставь к ним соглядатаев.

Шешковский напрягся, припоминая, и процитировал:

— В отношении секретного департамента и дел, его касающегося, Коллегия постановила: «приказать всем служителям этой экспедиции и архива ни с кем из посторонних людей об этих делах не говорить: не ходить на дворы к чужестранным министрам и никакого с ними обхождения и компании не иметь». Давно сие уже установлено и не раз подтверждено.

— И как, помогло?

Тайник пожал плечами.

— Люди слабы. Искусам и дьявольскому наущению поддаются.

— У вас служба перлюстрации есть? Через оную хорошо рыбка ловится, — я считал недоумение в глазах Иваныча и добавил. — «Черные кабинеты», нет?

Шешковский отрицательно покачал головой.

— Ну, пошли к тебе, объясню.

— Лучше здесь, Ваше Величество. У стен есть уши. Коли дело важное, давайте тут мне растолкуете.

Я удивился: похоже, не все так гладко в царстве застенок.

Спорить не стал и изложил концепцию тотальной слежки за словом и мыслью, которая в следующем веке будет доведена до совершенства. Вскрытие и чтение частной и дипломатической переписки во всероссийском масштабе. Телефонов нет, соцсетей нет — люди привыкли делиться наболевшим, своими планами, добытыми сведениями в письмах. Золотое дно для службы безопасности.

Поднявшийся холодный ветер с Невы теребил локоны парика Шешковского, бросал ему в лицо дождевые капли. Но он ничего не замечал. Слушал меня как миссию.

— Письма вскрываются давно, но чтобы так, поголовно…

— Вызовешь начальника Санкт-Петербургского почтамта, определишь с ним бюджет, нужный штат, подготовишь секретный указ и мне на подпись.

— И Рижскую почтовую контору! Рижскую тоже нужно.

Пришел мой черед вздыхать:

— Ригу еще нужно взять.

(1) Речь идет о третьем Исаакиевском соборе, выдающемся долгострое (1761–1802), про который шутили: «Сей храм трёх царствований изображение: гранит, кирпич и разрушение»

Странная история: я и покойная Екатерина — абсолютно разные люди и уж точно не муж и жена. Да вот поди ж ты, оба, не сговариваясь, выбрали в Зимнем один и тот же кабинет для работы, Зеркальный. Камерный, с двумя окнами в сад и дверью, выходящей на крытую террасу с колоннами. Катька два дня проводила здесь, разбирая иностранную почту. Я же отсюда не вылезал, условно говоря, двадцать четыре на семь — условно, ибо спал все же в другом месте. И с бумагами работал, используя очень удобное стоячее бюро, чтобы дать роздых спине. И посетителей принимал, но не стоя, а уже сидя за основательным столом красного дерева, заваленного папками с документами.