Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 24

Наконец, Жан вернулся.

— Государь, мыльни готовы! Пар — что надо! Так банщики сказали, сам я не дока в русской помывочной забаве.

— Веди!

Мы двинулись по переходам, вниз по лестницам. Постепенно воздух становился теплее, влажнее, доносился легкий древесный аромат. Вошли в большие сени. Здесь было светлее, чем в коридорах, благодаря нарядным узким окошкам, и царила особая, чуть блаженная атмосфера. На лавках были аккуратно разложены чистые полотенца, веники — дубовые, березовые, даже пихтовые. Огромный медный таз для обливания сиял чистотой. Пахло можжевельником и свежим деревом.

Освободился от надоевших сапог, прошел дальше, осматривая сами мыльни. Баженов не подвел. Внутри горели масляные фонари со слюдяными стеклами, отбрасывая мягкий, таинственный свет. В бане был красный угол! Возле икон в серебряных окладах теплилась лампадка. Ну надо же… Пол в бане устлали сеном, покрыли для удобства полотном. По углам разложили пучки ароматных трав и цветов, а еще мелко нарубленный можжевельник. Запах был головокружительным. Стены и потолок побелены, окна забраны фигурными решетками.

— Отлично, Жан, — удовлетворенно сказал я. — Баженов постарался.

Решил отблагодарить архитектора премией.

Я заглянул в парную.

— И натоплено, как надо.

— Благодарю вас, Государь. Цирюльника звать?

Я потрогал свой подбородок. Небрит уже несколько дней. Щетина жесткая.

— Нет, Жан.

Слуга удивленно поднял брови.

— Как же так, Государь? Вы же всегда…

— Я обещал солдатам бриться, пока не займу трон, — перебил я его. — Трон я занял. Все. Хватит. Отращивать буду. Крестьянский царь — ему борода к лицу.

Жан кивнул, осторожно спросил:

— А… банщик нужен, Государь? Размять кости, пропарить? Или… может, банщица?

Я усмехнулся, подмигнув слуге.

— Банщица, Жан. Пожалуй… Зови Агату.

Глаза Жана расширились, но он тут же взял себя в руки. Поклонился.

— Слушаюсь, Государь. Сей момент!

Он вышел, оставив меня в предвкушении. Агата. Я скучал по ней. И она, кажется, по мне. Этот месяц в Москве, эти общие ужины с Августой, ее отчаянный визит ночью… Да, Агата Львовна, княжна Курагина. Непокорная красавица, ставшая моей… Ну, не совсем фрейлиной, но и не просто любовницей.

Дверь мыльни снова скрипнула. Вошла Агата. В простом полотняном халате, с волосами, собранными в пучок. Лицо немного усталое, но глаза блестят. То ли от нетерпения, то ли от волнения. Она остановилась, словно смутившись, увидев меня одного в мыльных сенях, в этой интимной обстановке. Я стоял, опершись рукой о деревянный столб, босой, в одной рубахе и портах, чувствуя, как тепло разливается по телу от близости жарко натопленной парной.

— Ваше величество… Вы звали?

— Звал, Агата. Иди сюда.

Она подошла ближе. Я протянул руку, коснулся ее щеки. Кожа теплая, нежная.

— Устала?

— Тяжелый день. Августа много капризничала.

— Вот и хорошо. Раздевайся. Идем в парную.

Она кивнула, сбросила халат. Под ним — ничего. Только молодое, прекрасное тело. Высокая, полная грудь с розовыми сосками, тонкая талия, крутые бедра. Я уже видел это тело, но каждый раз оно вызывало благоговейный трепет и нетерпеливое желание. Она стояла передо мной, беззащитная и прекрасная.

— Идем, красавица, — я взял ее за руку, повел в парную.

Шагнули в жаркий, густой пар. Дышать стало труднее, но тело расслабилось мгновенно. Запах трав и можжевельника стал еще сильнее. Язычок пара лизнул кожу, вызвав приятное покалывание. Сели на полки. Дерево горячее, сухое. Тишина. Только шипение камней, на которые, видно, только что плеснули воды. Что у нас тут в жбане? Квас? Отлично. Я взял ковшик, тут же добавил на каменку.

— Горячо? — спросил я, глядя на разрумянившееся лицо Агаты.

— М-м-м… Да. Но хорошо.

Я лег на полóк, прикрыв глаза, расслабил члены. Почувствовал, как она укладывается рядом. Ее тело коснулось моего. Кожа к коже. Жар парной, жар наших тел. Все смешалось.

— Пропаришь меня, банщица? — прошептал я, открывая глаза и проводя рукой по напрягшимся соскам.

Девушка покраснела еще больше, улыбнулась. Взяла в руки веник. Сначала осторожно, потом смелее. Легкие, поглаживающие удары по спине, по ногам. Листья пахли еще сильнее. Потом перевернула меня, прошлась веником по груди, по животу. Ее движения становились увереннее, чувственнее. Она наклонилась надо мной, ее волосы рассыпались по моей груди. Веник упал. Руки Агаты скользнули по моему телу. Коснулись паха.

— Ты… хочешь? — прошептала она, и в голосе ее не было ни тени смущения, только предвкушение и страсть.

— А ты не видишь? Хочу, моя красавица! Очень хочу.

Я обнял ее, притянул к себе. Наша кожа была влажной и горячей от пара. Ее губы нашли мои. Поцелуй был долгим, глубоким, жарким. Ее тело прижалось ко мне. Я чувствовал каждый изгиб, каждое теплое, влажное местечко. Руки скользили по ее спине, по бедрам, возвращались к груди. Большие, упругие полушария, влажные от пара, с набухшими сосками. Я ласкал их, целовал. Она застонала, прижимаясь сильнее,.

Мы забыли обо всем. О троне, о войне, о мире. Только жар парной, наши тела, наши желания. Она двигалась, ее руки скользили по мне, ее дыхание стало прерывистым. Я чувствовал, как нарастает напряжение, как оно вот-вот прорвется. Я потянул ее на себя, и она податливо села сверху, обхватывая ногами мои бедра. Наши тела соединились. Влажные, горячие, скользкие от пота и пара. Она двигалась, я помогал ей, поддерживая за талию. Стоны, выдохи, горячее дыхание в ухо. Мир сузился до этой тесной, жаркой парной, до этого движения, до этого слияния. Я чувствовал, как она приближается к пику, как ее тело напрягается, как она сжимается вокруг меня. Сам был на грани. Еще немного… Еще…

Выдох. Стоны. Блаженство.

Мы лежали на полке, прижавшись друг к другу, тяжело дыша.

— Хорошо… — прошептала Агата, уткнувшись лицом мне в шею.

— Очень хорошо, моя банщица.

Полежали еще немного, не в силах пошевелиться. Потом встали, облились холодной водой из кадки. Тело вздрогнуло от контраста — кожу словно иголочками закололо, — но потом почувствовало приятную свежесть и легкость.

Вернулись в сени. Здесь было прохладно и уютно. Баженов и здесь постарался. Лавки были широкие, удобные, на них лежали мягкие матрацы и подушки. Мы легли, прижавшись друг к другу. Агата закуталась в большое полотенце, я — в такое же. Чувство блаженства разливалось по всему телу.

Я потянулся к графину, оставленного слугами на столе среди прочей мыльной снасти. Налил нам холодного вина. Ароматного. Выпили, наслаждаясь каждым глотком.

— Устала? — спросил я, поглаживая Агату по плечу.

— Немного. Но так хорошо… Словно заново родилась.

— Вот и я так себя чувствую. Как будто сбросил с себя все заботы мира.

— Ты… правда собираешься отращивать бороду? — спросила она, глядя на меня с любопытством — Колется!

— Привыкнешь. Хочу быть ближе к народу.

Мы помолчали, прислушиваясь к тишине и собственным ощущениям. Лежали рядом, укрытые полотенцами, расслабленные, немного опьяневшие. Мир за пределами этих мылен казался далеким и нереальным.

И тут дверь сеней снова скрипнула.

На пороге, освещенная светом фонарей, стояла Августа. В одной исподней рубашке, тонкой, полупрозрачной. От влажности и тепла мылен ткань облепила ее тело. Она остановилась, увидела нас, лежащих на лавках, и глаза ее широко распахнулись. Смущение, удивление, а потом яркий румянец залил щеки, шею…

— Государь!.. Я… я не знала… Простите! — Она тут же развернулась, собираясь уйти.

— Стой! — окликнул я. — Куда же? Раз пришла мыться — иди мойся.

Она замерла на пороге, не решаясь ни войти, ни уйти. Посмотрела на Агату, потом на меня. В глазах — смесь смущения и любопытства. Агата, закутанная в полотенце, спокойно наблюдала за сценой.

— Но… Ваше Величество… Я…

— Иди сюда, Августа, — я снова повторил. — Не стесняйся. Здесь все свои.

Она медленно, нерешительно вошла. Дверь за ней тихо закрылась. Остановилась в нескольких шагах от нас. Стояла, прижимая руки к груди, пытаясь прикрыть то, что уже нельзя было скрыть.