Переход II (СИ) - Номен Квинтус - Страница 66

На самом деле руководству было не до «прорывов», это руководство «текучка заедала». Но не обычна, скучная текучка, а весьма и весьма напряженная. В соответствии с решением ЦК партии все торговые контракты с Венгрией, обычно «автоматически продляющиеся» с нового года, были расторгнуты, и, хотя товарищ Струмилин и говорил, что Союзу это особых неприятностей не принесет, некоторые неудобства все же возникли. Например, полностью остановилось производство автобусов во Львове, так как задние мосты львовских автобусов делались как раз в Венгрии. И неудобства это было сугубо локальным: автобусов там выпускалось пока очень немного, буквально по паре в сутки, да и они оказались, мягко говоря, не очень-то и удобными: в качестве городских они не годились из-за единственной двери, очень сильно замедляющей посадку и высадку пассажиров, а в качестве междугороднего они были слишком уж медленными (максимальная скорость на шоссе у них была шестьдесят пять «по паспорту», но по факту быстрее шестидесяти их водители разгонять уже опасались. Так что автобусы в основном использовались как пригородные — но для таких целей он был чаще всего просто великоват, обычно и Павловские автобусы вполне с пассажиропотоком справлялись. А теперь и Елецкий завод, изначально строящийся втрое более модным, начал отличные автобусы выпускать — то есть для страны ущерб от остановки львовского завода получился крайне небольшим. Но вот «локально»… Никто же не собирался платить рабочим зарплату за то, что они просто на работу приходят и ничего не делают. Местные власти решением проблемы, конечно же, занялись, но быстро решить ее было просто невозможно.

Подобных проблем еще в разных местах некоторое количество возникло, но с ними в основном руководству предприятий получалось разобраться «своими силами». А вот в «братской стране» проблем возникло исключительно много. Насчет того, что «бензин подорожает», никто в Союзе и не сомневался, вот только никто и предположить не мог, насколько он станет дороже. Потому что австрийцы, быстро сообразив, что через их страну проходит теперь единственный пусть снабжения венгров нефтью, так сильно задрали цены на транзит, что топливо у венгров (к которым австрияки еще со временно Австро-Венгрии относились чуть лучше, чем к папуасам каким-нибудь) подорожало за несколько дней втрое. Зато продукты подешевели раза в полтора, и больше всего подешевели овощные консервы, которые Советский Союз покупать перестал и девать их стало просто некуда. Еще некуда стало девать те же автобусы, мотоциклы, лампочки электрические — да и вообще три четверти промышленной продукции. «Товарищ» Надь решил, что «заграница нам поможет» и предложил буржуям выкупить у государства некоторые предприятия. «Заграница» даже облизнуться успела, но информация об этом как-то просочилась наружу, чем не преминул воспользоваться уже товарищ Герё, которому «помогали по возможности» и Виктор Семенович, и Лаврентий Павлович. А так как возможностей у них было все-таки немало. Приехавшие в Будапешт с толстыми кошельками зарубежцы с грустью констатировали, что договора о приобретении заводов подписывать уже не с кем.

То есть буржуи даже в Будапешт и не поехали, им хватило того, что они из-за границы увидели? Ведь если только в столице отправить в «неоплачиваемые отпуска на неопределенный строк» больше сотни тысяч рабочих, то определенное веселье практически гарантируется. «Праздник непослушания» начался в самом начале марта, и прошел он с огоньком: Имре Надя рабочие привязали к грузовику и таскали его по улицам часа два. А большинство его соратников в венгерской «коммунистической партии» развесили, как ми предсказывал Виктор Семенович, по столбам. Причем чаще всего даже вешали уже изуродованные тушки: рабочие с тем же энтузиазмом, как почти полгода назад убивали сотрудников своей же госбезопасности, расправлялись и с «социалистами с человеческим лицом», внезапно оказавшимся мерзким рылом. По этому поводу слегка опечалился Ернё Герё, ставший теперь новым Генсеком и одновременно председателем правительства: он-то хотел врагов по суду повесить. Но не повезло, так что он немного порасстраивался и отправился в Москву «восстанавливать порушенные отношения».

Однако «порушено» было уже столько много, что было уже не совсем понятно, как хоть что-то в этих отношениях теперь налаживать. Пантелеймон Кондратьевич с работы буквально не уходил, и Виктору Семеновичу с Лаврентием Павловичем пришлось очень много различных проблем решать. Очень-очень много, а люди с возрастом производительность труда заметно сокращают и часто очень сильно переутомляются. Очень-очень переутомляются, поэтому Алексей даже не сильно удивился, когда ранним утром четырнадцатого марта, в самом начале седьмого, к ним прибежала Лена, чтобы сообщить очередную новость. Он лишь мысленно стал прикидывать, сколько лет он «дополнительно дал» этому удивительному человеку, ведь в свое время Алексею Павловичу попала на глаза бумажка, в которой говорилось, что товарищу тогда в любом случае оставалось прожить максимум пару лет из-за того, что он, скорее всего, слишком много радиации успел хапнуть. И получалось, что добавил он не так уж и много, а мысли его ушли в направлении «а что бы еще можно было сделать». Поэтому, когда встрепанная Сона зашла на кухню и недовольным голосом поинтересовалась, какого хрена Лена в такую рань в гости завалилась, Алексей как-то очень спокойно ответил:

— Лаврентий Павлович умер, сегодня ночью. И я надеюсь, что венгры нам за это заплатят. Я очень постараюсь, чтобы они заплатили, лично постараюсь…

Венграм Алексею мстить за Берию не пришлось: Лена, которую включили в комиссию по расследованию причин смерти Лаврентия Павловича, ему сказала, что Берия умер «из-за общей изношенности организма»: он не только лучевую болезнь в Спецкомитете заработал, но и сильное отравление тяжелыми металлами. Последнюю неделю жизни Берия провел в Центральном госпитале КГБ, а за неделю до этого он ей присвоил очередное звание подполковника (звание полковника мог присвоить уже только Верховный Совет) и работу участкового врача она потеряла, став заместителем начальника этого госпиталя. Но переезжать в предложенную ей квартиру рядом с госпиталем Лена не захотела (так как возле Тимирязевки «район был зеленый и детям тут лучше») и с Вороновыми постоянно общалась. И она объяснила, почему, например, Лаврентий Павлович под разными предлогами от обеда у Вороновых отказывался: он последние полгода сидел на очень жесткой диете. Но и диета помогла ему до последнего лишь определенную работоспособность сохранять, но все равно он «по-прежнему, занимаясь всеми делами сразу», работать уже не мог. И по венгерскому вопросу никакой работы уже вообще не вел, так что «за Берию» венгров наказывать было бы неправильно.

Впрочем, они, как оказалось, сами себя сильно наказали. За прошедшее с момента бунта время в Мукачево был выстроен и запущен небольшой, но важный завод, на котором уже в СССР стали изготавливать задние мосты для львовских автобусов, а после нового года туда из Венгрии перебралось около сотни бывших рабочих с завода, выпускающего «Икарусы» — и венгерский завод так и остался без заказов, а его рабочие — без работы. Тем более, что междугородних автобусов уже в Ельце выпускалось больше, чем Венгрия могла произвести, а на «второй площадке» этого завода готовилось производство уже городских автобусов ЗиС-128. И Алексей в подготовке этого автобуса тоже «поучаствовал», предложив на них ставить раздвижные двери той же конструкции, какая использовалась в последние годы жизни Алексея Павловича «в другой реальности». Конструкцию специалисты оценили, и теперь группа инженеров работала над тем, чтобы такие же двери ставить и на готовящиеся к производству на ЛиАЗе автобусы ЗиС-158. На самом московском заводе эти автобусы делались со «старыми» дверями, но в Москве выпуск автобусов намечалось прекратить уже к лету — но в целом с автобусами в СССР проблем уже не предвиделось и шансов у венгров выйти на этот рынок оказались нулевыми.