Скованные одной цепью (СИ) - "allig_eri" - Страница 43

Таким образом шло наше непонятное негласное сотрудничество. К чему оно приведёт? Хороший вопрос…

Бригадир Райнаб Лодж, находящийся среди успевших перебраться наверх войск, как раз обсуждал будущую стратегию боя с Гаюсом. Выслушав меня, мужчина выругался, но согласился с резонами Маутнера, отчего направился самолично контролировать войска.

Занимая высокую должность и имея авторитет среди солдат, его присутствие и правда должно значительно ускорить процесс подъёма. Впрочем, это не значило, что мужчина был доволен. Объективно, ему выпало самое неблагодарное занятие. Но, чтобы хоть кто-то смог выйти живым из ловушки, коей стала долина, необходимо было расчистить путь. Пеший поднимался на гору в два раза быстрее, чем телега, и эта истина обрекала нас на определённые действия, поскольку армия уже повесила себе на шею беженцев, не собираясь сбрасывать это ярмо.

Между тем, сам Маутнер не простаивал, сложа руки и смиренно наблюдая за процессом. Капитан приказал подготовить гору к спуску — по отвесной скале. Это сильно ускорило бы нас, ведь мало того, что сократит путь, так ещё и выиграет много времени, позволив не толкаться на перевале, пытаясь идти против течения основной массы людей.

Пережив вой возмущений и стенаний, он погнал народ вбивать крюки и пускать по ним верёвки.

Благо, нашлись ледорубы, отчего процесс ускорился. Целью было обеспечить Полосам дополнительный плацдарм и точку возможной атаки на наступающие силы врага.

Когда я вернулся — спустя два часа, — работа как раз подходила к завершению. Мотки верёвки уже спустили вниз, где торчал Фолторн — спустившийся при помощи магии воды и щупалец, которым научился у меня — и ловкий Юмон, рискнувший спуститься без страховки. Они принимали концы брошенных мотков верёвки, закрепляя и маскируя их от чужих глаз.

Сам Маутнер уже общался с подтянувшимся Гаюсом. Оба смотрели в горизонт. Дым, который я смутно видел ранее, существенно усилился. Теперь на западе темнел хороший чёрный столб, быстро поднимающийся вверх.

— Старобудово, — заметив меня, произнёс Гаюс. — Маленький, ныне брошенный посёлок. Тридцать километров отсюда. Два-три часа неторопливой рысью. Но по дороге начинаются предгорные холмы, включающие несколько весьма узких мест, а ещё русло реки Верден и лесистые участки. Имей мы больше войск и магов, можно было бы устроить там преотличную засаду.

— Нет ничего лучше старого доброго пехотного строя, прикрытого барьерами, да сотни решительных парней с ружьями в руках, — едва заметно улыбнулся я. — Значит, Зарни уже так близко?

Вопрос остался без ответа. Всё и так очевидно.

— Лейтенант, как считаешь, сколько до этого места добралось людей? — поинтересовался Маутнер. — Из беженцев, имею в виду.

Я вновь бросил взгляд на забитую долину.

— Сомнительно, что колонна успела столь основательно прохудиться с последнего раза озвучивания цифр. Как бы не наоборот, ведь многие присоединялись к нам на ходу.

Пару мгновений я помолчал, а потом пожал плечами.

— Тысяч пятьдесят, не меньше.

— Больше, — тут же возразил Гаюс. — Здесь, считай, жители всего Нанва, кроме Олсмоса и Магбура.

— И всех поселений, расположенных за Олсмосом, — поправил его капитан. — Им не было смысла идти в противоположную сторону.

— А ведь ещё есть отстающие, кого не успел вырезать Зарни, — припомнил я. — Думаю народ будет прибывать весь сегодняшний день и всю ночь. Значит, смело прибавляем пару тысяч.

— Пятьдесят пять тысяч человек… — сплюнул Гаюс. — Треть населения всего Нанва, втиснутая в одну пятую квадратного километра. Причём не считая скота, овец, коз и свиней. Знаешь, что это значит, Сокрушающий Меч?

— Что будут долго всходить наверх? — невесело хмыкнул я.

Гаюс, тоже назначенный бригадиром, остановил на мне свой проницательный взгляд. Казалось, будто бы он хотел прочитать мои мысли. Потом коротко оглянулся, осматриваясь, словно не желая, чтобы хоть кто-то мог подслушать его следующие слова.

— Это, конечно, тоже. Но ещё — и я могу тебе это сказать наверняка — там не осталось никого, чтобы сражаться. Мы слишком сильно истощили свои ресурсы, включая человеческие. Все, кто желал защитить свою страну — уже в армии. Среди солдат. Остальные — не приспособлены для этого. Хуже того. Мы дали загнать себя в ловушку, словно скот, идущий под нож.

— Поосторожнее, Гаюс, — нахмурился я. — Не те мысли, которые нужно озвучивать.

— Может быть, — неопределённо проговорил он. — Однако в чём я не прав? Там, внизу, собрались лишь мягкие и трусливые люди. Привыкшие, что кто-то другой подставляет за них шею. Будь всё иначе, то сайнады сражались бы за каждое село, за каждый дом — оплачивали бы кровью каждый свой шаг. Пленники откусывали бы себе языки или нападали на врага с бешенством росомахи. Но люди оказались «завербованы» Дэсарандесом, оказались «перебежчиками», а ещё раньше — отправились на службу архонтам, защищать свой дом. Остатки — нытики и слабаки. Поэтому-то теперь сайнадские ублюдки заявились сюда, словно охотники, выслеживающие зайца в загоне. И животинка даже не в силах убежать по-умному.

— У Логвуда есть план, — возразил Маутнер. — Вспомни Фирнадан, вспомни Верден. Везде, казалось бы, нет ни шанса, но мы побеждали.

— У имперцев есть пословица: «На Хореса надейся, да сам не плошай». И хоть я ненавижу прислужников Двуликого, но в этих словах есть свой смысл, скажешь нет? — мрачно произнёс Гаюс. — Не сомневайся, я с вами до конца и положу жизнь, если в том будет нужда. Однако текущая ситуация мне не нравится.

Дальнейший разговор прервал сапёр Грайс.

— Капитан! — подошёл он ближе. — Сержант Лотар, стал быть, говорит: всё готово. Можно спускаться вниз, если очень надо.

— Вот и хорошо, спускаемся. Заодно проверим надёжность креплений, — улыбнулся Маутнер.

Грайс закашлялся.

— Но ведь кому-то и сверху нужно остаться, верно? Следить, мало ли что?

— Намекаешь на себя, Грайс? — выгнул он бровь.

— Я в штаб, — Гаюс развернулся к нам спиной и, не дожидаясь ответных слов, направился к башне, где располагалось всё руководство Первой.

Проводив его взглядом, я направился догонять остальных.

— Капитан, — окликнул Маутнера. — Понимаю, что при нужде мы также легко поднимемся обратно, в обход бесконечной колонны, но есть ли нам смысл спускаться сейчас?

— Нужно помочь подготовить будущую оборону, — бросил он мне. — Или ты считаешь, что мы успеем поднять всех беженцев до появления сайнадских тварей?

— Странно, что они ещё не прискакали, — поморщился я.

Спуск проходил быстро и умело. Из куска верёвки вязалась простая, но никогда не подводящая упряжь, которую переплетали с главной верёвкой. Опытные солдаты съезжали прыжками, отталкиваясь ногами от скальной стены. Неопытные страховались остальными, включая меня с Фолторном, которые свободно использовали воду и создаваемые из неё объекты.

Вообще, насколько я слышал, хорошо вышколенные бойцы могли опуститься на дно пропасти в несколько сотен метров глубиной меньше чем за десяток минут. К счастью, верёвками и упряжью нужно было пользоваться лишь в самом начале — примерно три сотни метров отвесной скалы, а вот следующие полторы тысячи одолевали уже осторожней, спускаясь между густо растущими деревьями. Лес, покрывавший склоны, что охватывали долину, состоял в основном из растущих над обрывами сосен, а те умели втиснуть корни в самую крошечную скальную щель, цепляясь за камни, словно скупец за последний медяк.

К счастью, никто не сорвался и не пострадал. Даже новички являли собой тренированных солдат, прошедших через множество самых разных происшествий, а потому имели крепкие тела и ловкие руки.

Вниз мы добрались в тот миг, когда на дороге начали разыгрываться первые из малых трагедий, представляющих собой замешательство, сутолоку и жёсткие солдатские команды. А потом одна из телег, медленно ползущая во главе группы беженцев, оказалась молча и грубо сброшена вниз. Две трети вырубленного в горе́ пути вели через лес, а идущая зигзагом дорога была разделена полосами деревьев. Именно потому телега не обрушилась на головы идущих ниже, а только ударилась о ствол дерева и переломилась пополам. Те, кто был внизу, отчётливо видели высыпающиеся из неё узлы, сундуки, ящики, какие-то свёртки. Некоторое время ветер даже доносил женские причитания, когда владельцы телеги принялись оплакивать свои оставшиеся богатства.