Эхо древних звёзд (СИ) - "Charmonium" - Страница 28

Это убивало его. И не просто убивало — медленно, садистски разрывало на части. Каждый день без её внимания был словно удар ножом в ребра. А каждый шаг, который она делала в сторону Лео, возвращал ему эту же боль, но уже с добавлением чего-то более темного, более животного — зависти, желания уничтожить, раздавить, стереть с лица академии всё, что напоминало о нем.

Ночами он не мог спать. Его мысли были переполнены образами Лиры. Иногда она целовала его. Иногда он держал её за руку. Иногда они просто сидели вместе, молча, и этого было достаточно. Но реальность не давала ему ничего. Только воспоминания, которые он не просил иметь. Только боль, которая не имела конца.

Он начал следить за ней. Не потому, что хотел причинить вред. Нет. Просто он не мог быть вне её жизни. Он наблюдал за тем, как она ходит по коридорам, как она смеётся с другими студентами, как она прикасается к своим волосам, когда нервничает. Он запоминал каждую деталь, каждое движение. Углы наклона головы, частоту моргания, длину шага. Он анализировал её поведение, как будто это был код, который нужно взломать. Как будто, если он поймёт её полностью, до последней цифры, то сможет вернуть себе ту часть, которая принадлежала ему.

Но ничто не помогало. Ни математика, ни наблюдение, ни попытки представить, что она рядом. Кайрос чувствовал, как его психика начинает раскалываться. Он слышал голоса, которые раньше считал невозможными. Слышал шёпот, который исходил от самого себя. В зеркале он видел не себя, а отражение чего-то странного, нечеловеческого, искажённого.

И тогда он начал делать то, что раньше казалось ему слабостью. Он начал использовать своё тело, чтобы хотя бы немного компенсировать отсутствие её прикосновений. Он ласкал себя, представляя, что это её руки, её губы, её дыхание на его коже. Он закрывал глаза и думал только о том поцелуе — единственном настоящем моменте, когда между ними возникло нечто большее, чем просто игра ума.

Он кончал с её именем на губах. Слово вырывалось из горла, как предсмертный вопль. Потом он лежал, глядя в потолок, чувствуя пустоту, которая становилась всё больше. Это не приносило облегчения. Только временное забытьё, которое сразу же сменялось новой болью.

Его коммуникатор заполнили новые записи. Он снова начал писать о ней. Каждое слово было как капля крови, выпущенная из сердца. Он описывал её движения, как будто составлял карту далёкой системы. Он анализировал её эмоции, как будто решал задачу, которую невозможно решить. Он создавал теории, почему она выбрала Лео, какие переменные он не учёл, какой параметр был упущен.

Кайрос чувствовал, как его разум начинает терять контроль. Он перестал есть нормально. Перестал спать. Его глаза стали пустыми, как будто он был лишь оболочкой того, кем был раньше. Он стал объектом насмешек среди других студентов. Они называли его «призраком» или «мертвецом в форме». Даже тары начали обращать внимание на его состояние. Люминарий Солт пытался помочь. Но Кайрос не хотел выживать. Он хотел её. Хотел её так сильно, что готов был разорвать весь мир, чтобы получить хоть крупицу внимания. Хотел так сильно, что иногда ловил себя на мысли: «Что, если я сделаю ей больно? Что, если я стану тем самым человеком, которого она будет бояться? Может быть, тогда она хотя бы посмотрит на меня...»

Он не был уверен, любит ли он её. Возможно, это было что-то другое. Что-то темное, что не имеет названия. Что-то, что нельзя объяснить словами или уравнениями. Что-то, что живёт глубоко внутри, там, где нет места логике.

Он начал срываться. На занятиях он перестал слушать. Отвечал с вызовом. Бросал в преподавателей взгляды, полные ненависти. Он стал опасным. Не физически — пока ещё не физически. Но в его глазах появилось что-то такое, что заставляло остальных держаться от него подальше.

Иногда он подходил к двери спальни девушек. Стоял часами. Просто слушал, как она дышит за стеной.

Он стал следить за Лео тоже. Записывал его маршруты, время еды, тренировки, занятия. Он знал, когда тот будет один. Когда можно будет подойти. Когда можно будет сказать что-то важное. Или сделать что-то страшное.

Кайрос не планировал ничего конкретного. Но он знал одно: если Лира не вернётся к нему, если она продолжит жить, как будто его не существует, он найдёт способ вернуть себя в её мир. Потому что он больше не мог жить так. Без неё. Без её взгляда. Без её голоса. Без её тепла.

Он был разрушен. Разбит. Уничтожен.

Лира и Лео отрабатывали наказание, драя полы в коридорах академии. Воздух пах химикатами — той противной смесью антисептика и едкого мыла, что использовали для всех поверхностей, где могли оставить след бактерии. Но Лира не жаловалась. Не потому, что была сильной. И не потому, что привыкла. Просто рядом был Лео. Его руки двигались методично, но без напряжения.

— Ты знаешь, — сказал он, вытирая пот со лба предплечьем, — мне кажется, что эти полы на самом деле никогда не были грязными. Это какой-то психологический эксперимент. Нам дают работу, чтобы мы чувствовали себя нужными, даже когда нас унижают.

Лира усмехнулась, не поднимая головы. Её щетка скрипела по полу, оставляя за собой мокрую дорожку, которая через пару минут снова станет сухой и скользкой.

— Тогда они явно недооценивают нас.

— Думаешь? — Он остановился, оперся на ручку швабры.

Она вздохнула, выпрямилась, слегка потянув затекшую спину. Взглянула на него. На его лицо, на эти розовые волосы, торчащие во все стороны, как после удара тока. На веснушки, которые, казалось, наполнялись светом каждый раз, когда он улыбался. Она хотела ответить что-то остроумное, но вместо этого просто кивнула.

— Я бы работала. С тобой — точно.

И они продолжили. Работали, как будто это было что-то большее, чем наказание. Как будто каждое движение их рук, каждый звук воды и мыльной пены создавал новую реальность, где им было хорошо вместе.

После разговора с Хэнсоном всё изменилось.

Не сразу. Не как в романтических историях, где герой или героиня внезапно находят силы и становятся идеальными. Нет. Это было медленно, почти вымученно, как утечка времени сквозь трещины в стене. Однажды она проснулась, и вместо того, чтобы спрятаться под одеяло, она встала. Надела форму. И пошла учиться.

Лира стала лучшей. Не только в ксенобиологии или теории войны, где её знания и так поражали преподавателей. Теперь она доминировала в каждой дисциплине. Медицина. Тактика. Психология. Этика. Квантовые вычисления. Она проглатывала информацию, как голодный зверь, и выбрасывала её обратно, четко, ясно, холодно.

Но иногда, в библиотеке, когда все уже разошлись, а осталась только пара студентов, прячущих свои секреты за стопками учебников, она позволяла себе расслабиться.

Лео приходил всегда. Без слов. Без лишних вопросов. Только взгляд, легкая улыбка, и он садился рядом. Иногда начинали с работы. Иногда заканчивали тем, что забывали обо всем на свете. Они целовались тихо, осторожно, как будто боялись, что кто-то услышит их сердца, которые колотились слишком громко. Его пальцы касались её лица, её шеи, её плеча — медленно, как будто запоминали каждую точку.

Лира и Лео сидели за самым дальним столом в общем зале — том самом, где всегда было чуть темнее, будто свет не решался подойти ближе. Лампы над головой мерцали, как будто им тоже надоело однообразие вечного урока жизни. Лекции исписаны и заучены до предела, но ни один из них уже давно не читал. Они просто задавали друг другу вопросы. Простые, сложные, абсурдные.

— Что такое первичная структура белка? — спросила Лира.

— Последовательность аминокислот, соединённых пептидными связями, — ответил Лео, не отводя взгляда. Он говорил уверенно, почти механически, но при этом одной рукой лениво гладил её колено под столом. Не жестко, не пошло — скорее, как привычный жест, словно она была частью его тела, которую он проверяет на наличие.