Джунгли, Секс и Чипсы! (СИ) - "Focsker" - Страница 62

Блять… занесите меня обратно и дайте проснуться. Я гляжу на Марию, она на меня, а во мне, в моих эмоциях — полный пиздец, а в глазах девушки радость, счастье; словно мы в ебучей современности и бабы, залетевшие в ебучем постапокалипсисе, или в том, что было до него, готовы рожать даже на картонке!

— А? — только и смог выдавить из себя я.

— Ты станешь папой для тройнят! — пищит от счастья Мария.

Сука, значит, не послышалось и не причудилось. Ой, бля… Никогда в прошлом, себя как отца не рассматривал, более того, даже как человека для отношений — мечтал и только… Сейчас, по факту, меня дрыном заборным по голове огрели, всё в труху, и мысли тоже спутаны. Я — отец? Ой, бля… от звания данного, почётного, никогда не откажусь, но что мне на хуй делать? Куда бежать, кого бить, как вообще реагировать? Земля ушла из-под ног; мне хотелось как-то выразить поддержку девушкам, да только меня к ним и на пушечный выстрел не подпустили, сказали «ты свою работу сделал». И вот тут у меня возник свой законный вопрос: «А с хуяли, блять⁈» Я ж батя, я, это… добытчик, стена, опора. Хотя с меня опора, как несущая стена из гипсокартона.

Больная голова, раздражённость. Контраста нарастающему недовольству добавил факт визита Добрыни. Он был спокоен, словно ничего не случилось; словно это небесное давление даже не тронуло его, в то время как я будто пару мешков бетона на спину закинул. Горы свалились на плечи; через призму общения с Добрынией прихожу к идее, в которой не только кошкам нужна помощь, но и мне. В шатёр затянул первую попавшуюся, словно маньяк, снял с неё ремни с колчаном со стрелами и кинжалом; после заставил всё увлажнить своим языком, сделал своё дело и… испытал облегчение. Такое, от коего можно даже в зависимость впасть. Шум в голове исчез, пропала боль в мышцах от перехода, и даже зубы перестали болеть. Будто переродился: стоило только отъебать кошку, и вот я, новый, свежий, да и руки окрепли, словно пальцы мои готовы гнуть металлические пруты.

— Лёш, — позвала меня тётушка Вера. Откуда она взялась, что за⁈ Эта женщина из позволенного, спасённого с берега дерьма, делала «настоящие конфеты». И тефтельки из рыбы, и уху, и бульончик из птички, что дали три дня назад. Она умудрялась делать то, на что не претендовали повара, обладающие Мишленовскими звёздами. Под её контролем продукты хранились дольше; блюда получались изысканными, вкусными и в то же время хранились неестественно долго. С последнего момента, когда нам с ней доводилось говорить вот так, прямо, один на один, прошло много времени, поэтому она и заявила:

— Лёш, у нас прогресс, скажи им!

За вас рад. А что мне сказать? Моего прогресса нет. У них есть, а у меня… Еба, бля… Прогресс заключается в том, что тётя Вера, используя свои «прокаченные навыки», научилась сохранять приготовленные блюда. Каким-то образом она умудрялась делать еду по настоящему очень вкусной, дольше сохранять тёплой, при этом так, чтобы она не портилась на протяжении трёх-четырёх дней. В прогрессе развития своих собственных навыков, она достигла определённых успехов, женщина перешла в раздел неприкасаемых, почётных гостей.

Был и ещё один, «прорыв». Вот там прям у реально «женщины», если не сказать, что бабушка. Даже я, при всей своей солидарности, порядочности и уважении к возрасту, мог сказать только: «Матушка, простите, но вы то куда лезете?». Ей под… много на столько, что что прям очень. И эта женщина внезапно стала магом огня с элементом, терзающим престарелый разум, кажется у неё деменция. До прибытия в лагерь Кетти все думали, что эта баба балуется огнём. Спустя всего несколько часов к её шатру приставили в три раза больше стражи. Женщина случайно умудрилась подпалить принесенное вино, одеяло, хвост молодой знахарки, приставленной за ней следить. Более того, когда я явился пообщаться, что-то в сердце «престарелой перомантши» взорвалось с такой силой, что несколько кошек, сдерживавших ту рукам, резко ослабли. Повиснув на мне женщина что-то несвязно бормотала. Меня с матом требовали покинуть шатёр, её пинками физическими, тумаками увесистыми, за волосы пытались оттянуть, затем скрутить и успокоить. Время шло, многие из «рухнувших с небес» приобретали необычные способности. Все, включая меня, становились сильнее: магия исцеления, огненная, магия укрепления, и только я, до сих пор, хер пойми как жил, развивался. Да, намеченная тенденция понятна; общепринятые принципы ясны, но вдруг есть что-то ещё?

В деревне Кетти творился настоящий мрак. Споры, крики, паника. Кто-то кого-то пиздил, эмоционально эксплуатировал, но это не важно. Отгородив своих девочек подальше от всего этого мракобесия, я старательно объяснял Марии, в каком положении остаётся наше «племя». Где-то война, кого-то убивают, кем-то пользуются; в данном случае единственное, что мы могли — не выебываться, жить жизнью, которая нам позволена, и стараться не отсвечивать. Данная затея оказалась сложной, особенно когда двое из девочек обладали ростом метр девяносто и с этим атлетическим телосложением. Именно их, обступив со всех сторон, стерегли так, что бедные девочки, что до этого боялись сходить в лес под присмотром других, выглядели крайне подозрительными. Многие так и не раскрыли свой потенциал; кто-то, как и при прошлой жизни, остался при прошлых показателях, но при этом с ударной мощностью, что в современных условиях казалось чем-то сверхъестественным.

Та же Оки, в озарении, могла подать в прыжки, любой предмет, с такой скоростью, что в полёте до цели он мог загореться. Становился настолько опасным и быстрым, что кто-то его не принимал сознательно, просто пропускал, видя в нём угрозу. Были и те, кто воспринимал как должное, как нужное, как вызов, выставляя руки и блокируя огненную подачу лучше, чем могла бы парировать бетонная стена.

Мои попытки поддержать прогресс наших упирались в суровые, презрительные взгляды, в которых читалось: «Я им должен». Естественно, долг заключался в ухаживаниях, заботе, неограниченном доступе в свою постель. В то же время кошки за всем этим глядели с другой стороны «котла», откуда-то сверху. Бдили, помогали, поили, кормили, где-то даже поддерживали и ничего лишнего. Позволяли вариться нам в личном соку, в котором я, словно свой и чужой одновременно. Хреновая ситуация, неприятная и подозрительная, в особенности зная отношения местных к «самцам». Полудня после принятия статуса исчезнувшей Кисунь мне хватило для понимания полной ситуации. В ней я — долбаёб, но не лох. Понимаю, чем здесь пахнет. Меня отгораживают от главных воительниц, от тех, кто нужен этому поселению сейчас.

— Хватит! — толкнул я ту, кто настырней всего, теснила меня от Добрыни, — Батя, бать! — крикнул я. Старый воин, с лёгкой неожиданностью, повернул голову, после ответив собеседнице, с неохотой отвернул, подошёл к нам.

— Свалили. — шикнул он, и мелкие кошки тут же рассосались, оставив нас вдвоём. — Чего ещё, Лёх? Дел много.

Добрыня выглядел напряжённым, раздражённым моим обращением, и в то же время в его глазах виделось ожидание. Дед, глядя на меня, словно спрашивал: «Ну же, давай, дай мне идею!» И я её дал…

— Бать, посмотри в небо.

— И что? — правый глаз деда вопросительно приподнялся, затем нервно дернулся.

— Облака. Их становится больше. — говорю я, а после решаюсь пояснить свой прошлый прокол. — Не так давно я простой отлив перепутал с цунами; тогда много чего случилось.

— Ага, я чуть не помер. — усмехнувшись, вставил свои пять копеек дед. — Но ты продолжай.

— Спасибо, — не без иронии ответил я, — Так вот, вода действительно отошла, потом пришла. Значит, и сейчас, возможно, тучи собираются не с пустого места; скоро пойдёт дождь, не простой, а…

— Тропический? — приподнявшись, положив руку на свою лысину, говорит старик.

— Верно. А с дождём…

— Фитильное оружие и порох станут менее эффективными. — закончил мою мысль Добрыня. — Это ты хорошо придумал. Да только… — Добрыня отводит меня в сторону, подальше от кошек и всей окружавшей его и меня стражи.