Дарханы. Академия Четырех богов (СИ) - Александрова Евгения - Страница 65

Он помолчал, давая мне возможность осознать его речь.

— Кстати, знаешь, где больше всего случаев помешательства? — его голос стал почти ленивым, как будто он говорил о чём-то скучном, но глаза изучали меня внимательно. — Среди таких, как ты.

Хотелось бросить язвительно в ответ, что может, мне надо другого учителя — того, кто хоть немного чувствует мир так, как я? Но Кьестен де Торн только пнул меня носком по стопе, заставляя выровняться в одну линию, и я плотнее сжала губы, не желая поддаваться на провокацию. Сделала вдох и застыла, скользя вниманием по дрожащим от напряжения мышцам и отдаваясь этой легкой боли — всё, что угодно, было лучше, чем вслушиваться в слова жестокого наставника.

С этого дня время поползло со скоростью улитки. Всё смешалось в единое мутное полотно: ранние подъемы, утренние практики, как в тумане — кажется, я снова пропускала часть из них — и снова и снова отдельные занятия с дарханом де Торном, чье непроницаемое лицо с тусклым взглядом, морщинами и жёстким непримиримым выражением начало мне сниться день за днём.

Казалось, он висит надо мной в воздухе, как угрожающий упасть на голову камень. Весь день меня преследовали его незримые замечания: “Стой ровно. Держи контроль. Спина. Ровнее. Выше голову, чтобы все Четверо богов видели твою макушку. Колени прямые. Выше. Ещё выше!" — и, конечно, неизбежное: "Где твоё внимание, ди Мори?!"

На пятый или шестой день я поймала себя на том, что судорожно отслеживаю “присутствие в теле” в каждое мгновение. Стоило мне отвлечься хоть на секунду, как я тут же встряхивалась и возвращалась в тотальное ощущение границ своего тела. Где кончаются мои руки? Мои ноги? Где проходит грань между мной и окружающим миром?

Я не могла думать ни о чём другом. Но вместо силы я чувствовала страх. Если потеряю дыхание хоть на миг — меня ждёт наказание. Изматывающее, беспощадное. Поза планки на вытянутых руках, пока не начнёт дрожать каждая мышца. Стояние в позе, пока не сведёт икры. Огонь в мышцах, переходящий в боль, а потом — в онемение, когда тело отказывается повиноваться.

В один из дней, когда Мэй подошла ко мне, что-то говоря, я вдруг осознала, что её слова не доходят — даже не слышу их. Только замечаю, как она тянется к моему плечу.

Прикосновение.

Как удар, как очередная проверка Кьестена.

Я резко отшатнулась, как будто меня пробило молнией.

Хранительница библиотеки сента де Инес говорила, что я должна принимать мир, чтобы он ответил мне взаимностью — но у меня, похоже, ничего не получалось!

— Прости, — бросила я тут же, видя, как неприятная тень пробегает по её лицу. — Я просто… — Я перевела дыхание, чувствуя, как перехватывает горло. — Ужасно устала. Я ни о чём не могу думать.

Кроме того, как дышать. Как держаться. Как не дать этому страху победить меня.

— Он слишком жесток, это все знают, но император его ценит, — сочувствующе заглянула Мэй мне в лицо, а я поняла, что теперь не смогу быть с ней откровенной. Хотя она была единственной здесь, кого я могла назвать своей подругой, но…

Друг она или враг?

Если тоже против императора и существующих порядков, захочет ли вмешать и меня в заговор? Или предаст, если я откажусь идти с ними на государственную измену?

— Да, — коротко выдохнула я и мимолетно взглянула в её лицо. — Как и многие из дарханов. Мы должны подчиняться императору и Четырём богам, чтобы стать на ступень выше к Великому Духу.

Мэй поджала губы, будто пытаясь удержать рвущиеся с языка слова. “Стань одной из нас, чтобы изменить всё это”. Так ведь?

— Как я могу тебе помочь? — Мэй украдкой разглядывала мои дрожащие от напряжения пальцы, которыми я завязывала пояс на талии.

— Ну, пожалуй, вижу только два варианта: или убить де Торна, или лишить меня дара, чтобы я стала свободной, — я хмыкнула, чувствуя, как привычный сарказм брата начал просачиваться и в мою речь.

А я раньше думала, что это прерогатива мальчиков, но оказывается, у нас это семейное. Вспомнив Тавиана и его обращение “кроха” на нашем последнем совместном ужине, я даже почувствовала, как защипало в глазах.

Кажется, в следующий раз, когда я встречу брата, то посмотрю на него совсем другими глазами.

Мэй взглянула на меня в упор, но ответить не успела: меня позвали на следующее занятие по глубоким медитациям, которые я, признаться, выносила с трудом: уж лучше зубрить даори и выводить раз за разом хитрые символы, чем проводить часы в молчании. Удав в этот раз оказался мне не менее жёстким, чем де Торн. Но теперь я шла на практику с мрачной решимостью: кто знает, вдруг меня настигнет вселенское спокойствие и ясное понимание, зачем я здесь.

На следующее утро была назначена очередная личная практика с де Торном, и я ждала её с обреченностью. Полуголые тела учеников уже не казались мне вызывающими: за время, проведенное в монастыре, я смирилась с тем, что нас учат не только контролировать свое тело, но и намеренно размывать границы личности — именно это происходило утром, когда Кьестен заставлял нас сбрасывать всё лишнее, включая одежду.

Вдох через нос, выдох через рот, почувствовать, как расширяется грудная клетка, как расходятся в стороны рёбра. Как ветер гуляет по оголенной коже, как чувство прохлады уходит, когда ты перестаешь чувствовать свои пределы, соединяясь с миром.

И даже тренировка в паре способствовала тому, чтобы ощутить другого как самого себя и тем самым проникнуть в глубь таинства человеческого сознания и живой магии, царящей вокруг нас.

Почувствовать дыхание Великого Духа, пронзающего бытие.

Снова вдох через нос, медленный выдох через рот.

— Мы больше, чем наши тела — мы бессмертные души, заключенные в телах для проживания нового опыта, — звучал в голове голос Удава сентара Иллиана ди Вира. — Почувствуйте это на кончиках пальцев, вдохните жизнь и выдыхайте все ложные установки, которые вас ограничивают… Будьте свободным потоком…

Иногда чувство слияния с течением энергии мне действительно нравилось. И этим утром я пыталась его воспроизвести — вернуться в момент практики, когда на время переставала быть собой и когда даже огонь не казался мне опасным: нельзя обжечь того, кто не имеет тела.

Даже огонь будто стал лучше подчиняться мне, и я в какой-то момент решила, что надо заявить, что мне достаточно уроков с наставником. Что я уже научилась контролировать себя достаточно, чтобы не срываться на мелочах.

Но Кьестен де Торн, будто нарочно почувствовав во мне изменения, подверг очередной проверке, заставив выйти вперед и повторить то, что мы делали с ним в личной практике. И на сей раз был ещё более жесток, даже не пытаясь защитить от насмешек.

Я думала, Бьёрн — мое личное испытание.

Я была не права.

Боги, как же я была не права!

— Зажги огонь, — приказал он вдруг, оставив в покое мои силовые навыки и контроль тела. — Проверим, на что ты на самом деле способна.

И указал на одиноко торчащую сухую ветку — одну на многочисленных мелких кустарниках, окружавших скалы и стелющихся в щелях между валунами и мелким сухим песком.

От одной мысли, как здесь вспыхнет всё, не сумей я удержать стихию, закружилась голова. И потом, я могла соединяться с уже существующим пламенем, но не разжигать его из ничего.

Де Торн считает, что я для него цирковая собачка из передвижного цирка, готовая устраивать фокусы на потеху публике?

— Я плохо его удерживаю, — упрямо подняла я голову, замирая посреди склона и тяжело дыша. Стараясь не думать о том, что сотни глаз смотрят на меня в насмешливом ожидании. — Не стану этого делать.

— Хочешь оспаривать приказы? — подозрительно склонил он голову набок.

Обвинение в том, что он видел мое общение с заговорщиками или подозревает меня в связях против императора, снова вспыхнуло в его выражении лица.

Кажется, каждый его поступок был ради того, чтобы пошатнуть мое равновесие и убедиться, что я скрываю что-то противозаконное. Быть может, он давно следит за Мэй и её компанией? Так пусть бы цеплялся к ней, а не ко мне!