Дарханы. Академия Четырех богов (СИ) - Александрова Евгения - Страница 44

— Звучит неприятно, — поежилась я. — Но как будто на кухне ничуть не лучше.

— Да, — кивнула Мэй и уставилась на девушку, несущую в руках гору грязных тарелок. — Вон, глянь на эту девушку, в сером платке — она из неодаренных, поэтому быть в городе богов может только на правах прислуги. Скорее всего, тоже сирота. Кто-то из них едет сюда, чтобы своей верной службой Четырём богам заслужить лучшую долю и доказать, что они достойны одобрения хотя бы Ойгона: поэтому закаляют свои тела и много и тяжело работают. — Мэй шумно отхлебнула из кружки травяной настой: так резко, что я даже вздрогнула от этого звука и чуть-чуть поморщилась. Но она не заметила и продолжила, снова понизив голос, словно делилась тайной: — Говорят, некоторые из них втайне надеются, что этот упорный труд и верное служение подарят им однажды магию.

— А ты думаешь, это невозможно?

Мой дар раскрывался постепенно: сначала родители не замечали, что с пламенем свечей происходит что-то странное, когда я смеюсь, громко дышу или завороженно смотрю на танцующие огоньки, но чем больше я взрослела, тем больше подозрений вызывали мои таланты, пока не выяснилось, что боги одарили меня этой странной способностью чувствовать за пределами своего тела, но не простую и понятную живую жизнь, а нечто столь сильное и опасное, как стихия огня.

Быть может и впрямь от того, что моя мама едва не сгорела в пожаре, который учинила на плантации, чтобы освободить своих людей от чужаков?

— Я не знаю, — Мэй пожала плечами, а потом быстро взглянула на меня, и веснушки на ее лице даже показались мне ярче обычного: — Но мне хотелось бы в это верить. Очень обидно служить всю жизнь и так ничего и не добиться. А нам с тобой повезло, верно? — Она легонько пихнула меня локтем, и я кашлянула, поперхнувшись. — С приходом императора магам дают небольшую работу в садах и по монастырю для поддержания работы, но самую тяжелую и трудную отдали простым людям.

— О да. Повезло, — сарказм так и сочился в моих словах, стоило вспомнить изматывающие тренировки с жестоким наставником, обязательную службу в армии и возможность сложить свою голову.

Но, говоря по-честному, я всё же чувствовала внутри некоторую гордость, что боги и вправду одарили меня не просто так. И что моя жизнь должна быть наполнена чем-то большим, чем жизнь служанки, оттирающей грязные тарелки. Звучало, конечно, вовсе неблагородно… зато честно!

— А где еще могут служить неодаренные?

— Ну, им отдали грубую работу с землей — поддерживать жизнь в созданных дарханами цветах и деревьях, кстати, часть из которых растет только здесь, на склонах гор, и даже цветет круглый год, я тебе потом покажу.

— Я видела сады на террасах, — кивнула я, вспоминая то, как мы впервые поднимались с Бьёрном от центральной площади к многочисленным кельям в скале. — Правда, издалека.

Мэй кивнула.

— Ещё слуги чинят мебель, работают с камнями и деревом, кто-то в библиотеке и архиве, как сента де Инес, переписывают без конца священные тексты, но это редкость. Даже эта… как её. ПривилегияПривелегия, вот! — Мэй с гордостью выговорила сложное слово. — Чаще всё же что-то примитивное, где не особо нужен дар. Даже у Бьёрна есть помощник, которые собирает травы для настоек, готовит бинты, ведь иногда сюда привозят больных и раненых. Могут убирать тренировочные залы, чистят нанесенные на стены символы и ритуальные предметы, готовят всё для церемоний… В общем, много чего. Ты увидишь их, они не носят одежды дарханов и чаще всего в сером.

— Слава императору, что мы избавлены от всего этого, да? — я попыталась сделать так, чтобы мой голос звучал благоговейно, но кажется, Мэй уловила оттенок фальши, однако ничего не сказала.

— Зато у нас гораздо больше сил и времени, чтобы усиленно учиться и делать этот мир лучше с помощью воли и благословения богов! — подвела итог Мэй и поднялась, отодвигая свою грязную тарелку.

Я, конечно, не обладала способностью большинства здесь хорошо считывать эмоции, но всё же даже я почувствовала, что моя новоиспеченная подруга так и не рассказала мне о чём-то особенно для неё важным.

Однако пока мне надо сосредоточиться на себе — и балансировать где-то на грани того, чтобы учиться достаточно хорошо и не загреметь на работы в земле или мойку тарелок — и не быть замеченной свыше, чтобы не решили, будто я уже готова идти и умирать за императора.

Недели интенсивных тренировок и занятий потянулись одна за другой. Помимо утренней практики, на которую я по-прежнему торопилась прийти первой и выполнить всё так безукоризненно, чтобы Учитель не посмел тронуть, у нас проходили настоящие испытания на прочность. Нас заставляли не просто разогревать мышцы и выдерживать долгое замирание на скалах, но и бежать немалые расстояния по пустынному нагорью за монастырем, отжиматься, повторять боевые стойки и отрабатывать удары на уроках военного искусства, на которое обязаны были ходить как юноши, так и девушки — и спуску не было ни для кого. Никаких исключений. Всё во Ойгона, покровителя тела, силы и здоровья.

— Ну что, дети хаоса и юные души. Готовы к новым испытаниям? Впрочем, мне неважно, — усмехался наставник сентар де Торн. — Запомните, а лучше вбейте себе в головы, что всё начинается с основ. Ойгон — наш важнейший проводник связи с великим Духом. Именно он поддерживает гармонию между телесной и духовной сторонами существования… Ильхас, ещё слово — и отправишься со скалы головой вниз, — не меняя интонации, продолжал учитель. — Тела у нас одни, и надо ими дорожить, как бесценным даром — это я, старик, говорю, вспомните потом. И в этом Ойгон — лучший союзник. Так что не вздумайте его недооценивать, а то однажды потеряете границы — и не вспомните, кто вы и откуда взялись. А ну за дело!

“Старик” на деле оказался сильнее всех нас: я иногда не верила своим глазам, что в таком возрасте можно двигаться так стремительно и резко — и так владеть своим телом.

Казалось, эта тяжелая изнурительная работа над собой нужна не столько для крепости тела и духа, сколько для того, чтобы у нас просто не оставалось сил думать о чем-либо кроме тренировок и учёбы. Я вспоминала, как после возвращения от дарханов Тавиан показался мне гораздо крупнее и сильнее — но списала это на то, что просто мы слишком долго не виделись. Однако теперь я начала понимать… Здесь невозможно было остаться прежним. И ты либо сломаешься, либо станешь крепче, как ствол молодого тростника — хлёсткий и гибкий.

У меня болели все мышцы, даже те, о которых я не знала. Первые дни меня преследовала навязчивая идея снова прийти к Бьёрну за помощью, пожаловаться на непроходящую боль, но, вспоминая его насмешки, я со вздохом отказывалась от этой идеи. Он никак не поможет мне. Он не владеет стихийной магией и не поможет в обучении. Он вообще… нужен был лишь для того, чтобы привезти меня к дарханам, это я навоображала себе более важную связь.

Правда тут же вспомнился его проникновенный голос и то, с какой нежностью он взял за руку с предложением обращаться за помощью. Он играет со мной? Насмехается и вновь становится ближе, демонстрирует заботу, а потом ставит на место, выстраивая между нами невидимую границу. Но это, может, и к лучшему. Мне хватило одного нарушения правил в отношениях с учителем.

Эти мысли и злость, вспыхивающая внутри, помогали в тренировках: я будто смогла научиться кидать всю силу этого огня в занятия, вкладывать в удары по набитой соломой манекенам на отработке ударов и мысленно поджигать врагов, что вздумают мне помешать. Даже тех врагов, что тренируются со мной рядом.

“Принцесса”, — мысленно шипела я шутливое прозвище Бьёрна, чувствуя, как холодный пот бежит по позвоночнику и зудит под одеждой, пока я повторяю за учителем новое еще более сложное упражнение с равновесием и удержанием силы.

Принцессы не должны учиться драться. Не должны бегать, словно лошади, наперегонки с ветром, не должны падать, получать синяки и до потери пульса выдерживать изматывающие позы с балансом.

Если первую неделю я засыпала едва ли не в слезах от жалости к себе, то сейчас просто падала от усталости и не помнила саму себя. Испытания силы и стойкости перемешивались с столь же изматывающими занятиями на даори, с учением наизучить священных книг Четырёх богов и сказаний о всех святых, кто первыми испытал их “милость”. Иногда я забывала, как говорить на привычном энарийском, начав уже и думать на ивварском, а иногда все языки смешивались в моей голове в одну кашу.