Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 39

— Где он сейчас?

— Арестован по обвинению в хулиганстве, — усмехнулся Глушков. — Наши люди в милиции обеспечили задержание по формальному поводу. Пока он сидит в КПЗ. Но долго держать его там мы не сможем.

Я задумался. Этот Ковальский мог стать ценным свидетелем, если правильно его использовать. Его показания могли доказать причастность людей Кагановича к диверсиям.

— Пусть посидит там еще несколько дней, — решил я. — Затем перевезите его в безопасное место. Нужно получить от него письменные показания против Строгова. А затем и против более высоких фигур.

Мы медленно возвращались к выходу из парка. Дневной свет уже угасал, зажигались первые фонари. Площадка для катания на коньках ярко освещалась прожекторами, из репродуктора доносились бодрые марши.

— Что вы планируете дальше, Леонид Иванович?

— Завтра встречаюсь с Орджоникидзе, — ответил я. — Буду просить его официально затребовать Шаляпина из ОГПУ. Затем выезжаю на Путиловский завод, проверить, как работает система противодействия диверсиям. А вы продолжайте операцию против Шкуратова и Лопухина, готовьте материалы на Валенцева.

Мы дошли до выхода из парка. У ворот стоял мой служебный автомобиль с водителем, а чуть поодаль неприметный «ГАЗ-А», на котором приехал Глушков.

— До завтра, товарищ Краснов, — он протянул руку для рукопожатия. — Будьте осторожны.

Я крепко пожал его руку:

— Вы тоже, Глушков. Помните, мы играем не просто за свои должности или научные теории. Мы играем за будущее страны.

Когда автомобиль отъехал от парка, я еще раз мысленно просмотрел ситуацию. Первые шаги сделаны успешно.

Шкуратов скоро будет нейтрализован, против Лопухина готовится удар, Валенцев следующий на очереди. Но прямого выхода на Кагановича пока нет. А без нейтрализации главного противника победа невозможна.

В машине я просмотрел свежие экономические сводки с экспериментальных предприятий. Цифры продолжали радовать.

Рост производительности, снижение себестоимости, повышение качества продукции. Особенно впечатляли результаты Горьковского автозавода, где выпуск армейских грузовиков увеличился на сорок два процента.

Выглянув в окно, я наблюдал вечернюю Москву. Ярко освещенные витрины магазинов на Тверской, спешащих по домам людей, редкие автомобили.

Судьба страны решалась не на шумных партийных съездах, не на парадах и демонстрациях, а в тихих кабинетах, в конспиративных квартирах, в закулисных интригах между несколькими влиятельными фигурами.

Автомобиль подъехал к моему дому. Я вышел и посмотрел на темное зимнее небо, усыпанное звездами.

Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я думал о Шкуратове. Сейчас, наверное, он мечется по своему кабинету, прикидывая, как выпутаться из сложившейся ситуации. Думает, как объяснить, откуда средства на строительство дачи, кем приходится ему молодая актриса.

А завтра он получит недвусмысленный сигнал — проблема может быть решена, если он займет правильную позицию в комиссии. И Шкуратов примет это предложение. У него нет выбора.

Я рассеянно перелистывал документы на рабочем столе, когда зазвонил телефон.

— Краснов слушает, — сказал я, сняв трубку.

— Леонид Иванович, это Рожков, — услышал я знакомый голос. — Срочные новости. Встретимся через час в условленном месте.

— Буду, — коротко ответил я и положил трубку.

Игра набирала обороты, и первые фигуры уже начали падать.

Ресторан «Метрополь» в этот вечерний час наполнился приглушенными разговорами и мелодичными звуками фортепиано. Старинные зеркала в бронзовых рамах отражали мягкий свет хрустальных люстр, а высокий лепной потолок придавал залу особую торжественность.

В дальнем углу ресторана, у окна с тяжелыми бархатными портьерами, расположился Алексей Григорьевич Мышкин. Его неприметная фигура почти растворялась в полумраке.

Перед ним стоял нетронутый стакан боржоми и лежала папка с документами. Внешне спокойный, он внутренне оставался напряженным, словно пружина, готовая развернуться в любую секунду.

Матвей Федорович Шкуратов появился ровно в назначенное время. Коренастый, с тяжелым взглядом из-под нависших бровей, председатель Центральной Контрольной Комиссии двигался между столиками с уверенностью человека, привыкшего к власти. Подойдя к столику Мышкина, он на мгновение замер, будто раздумывая, затем решительно опустился на стул.

— Не люблю таинственности, товарищ, — Шкуратов говорил тихо, но властно. — Вы назвались секретарем наркома, но я вас раньше не встречал.

Мышкин позволил себе легкую улыбку.

— Я действительно работаю с Серго Орджоникидзе, но в несколько ином качестве. Моя специализация — особые поручения и сбор информации.

Шкуратов нахмурился, его тяжелые веки опустились еще ниже.

— Что за информацию вы собираете? — спросил он, машинально оглядываясь по сторонам.

Вместо ответа Мышкин медленно открыл лежащую перед ним папку и аккуратно выложил на стол несколько фотографий. На одной из них виднелась добротная двухэтажная дача с мезонином и просторной верандой, окруженная высоким забором. На другой Шкуратов находился в компании молодой женщины в модном платье с короткой стрижкой.

— Прекрасная дача в Серебряном Бору, — негромко произнес Мышкин. — По нашим данным, ее строительство обошлось примерно в сорок тысяч рублей. Внушительная сумма для государственного служащего с окладом в пятьсот рублей. А эта милая дама, Валентина Сергеевна Актриса Камерного театра, если не ошибаюсь? Официально представлена как ваша племянница?

Лицо Шкуратова потемнело, на щеках выступили красные пятна.

— Кто вы такой? — процедил он сквозь зубы. — И чего добиваетесь?

— Я уже представился, — спокойно ответил Мышкин. — А добиваюсь простого объективности в работе вашей комиссии по контролю за экономическим экспериментом товарища Краснова.

— Так вы от Краснова! — Шкуратов подался вперед, его голос стал жестче. — Шантаж? Против члена ЦК?

Мышкин оставался невозмутимым.

— Никакого шантажа, товарищ Шкуратов. Просто обмен информацией. Мы знаем о вашей даче и о Валентине Сергеевне. Вы знаете о результатах эксперимента Краснова. Разница лишь в том, что информация о промышленном НЭПе открыта и подтверждена фактами, а вот данные о вашей недвижимости и личной жизни…

Он сделал многозначительную паузу.

На столик упала тень. Оба собеседника одновременно повернули головы. Рядом стоял официант в безукоризненно белом костюме.

— Извините за беспокойство, товарищи. Что будете заказывать?

— Ничего, — резко ответил Шкуратов. — Мы уже уходим.

Когда официант удалился, Шкуратов заговорил, понизив голос почти до шепота:

— Что вы хотите конкретно?

— Три вещи, — Мышкин загибал пальцы. — Первое. Вы прекращаете поддерживать обвинения в идеологической вредности эксперимента. Второе. На следующем заседании комиссии вы выступаете с предложением сосредоточиться на экономических показателях, а не на идеологических оценках. Третье. Вы предоставляете нам информацию о планах Кагановича относительно дальнейших действий против Краснова.

Шкуратов медленно откинулся на спинку стула. Его лицо постепенно приобретало обычный цвет.

— А если откажусь?

— Тогда эти материалы попадут к товарищу Сталину, — просто ответил Мышкин. — В виде анонимного письма обеспокоенного партийца о злоупотреблениях в ЦКК.

Наступило молчание. Шкуратов барабанил пальцами по столу, обдумывая положение. За соседним столиком какой-то энтузиаст громко рассказывал собеседнику о достоинствах новой фотокамеры «ФЭД».

— Если я соглашусь, — наконец произнес Шкуратов, — что будет с этими материалами?

— Они останутся у нас, — честно ответил Мышкин. — Как гарантия нашего соглашения. Но не будут использованы, пока вы выполняете условия.

Еще минута молчания. Затем Шкуратов тяжело вздохнул.

— Хорошо. Но учтите, если я почувствую, что меня подставляют, последствия будут для всех непредсказуемыми.