Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 4

– Это так, они сообщили мне об этом, – ответил председатель, вопреки обычаю откидывая капюшон, чтобы лучше видеть говорящего. Под капюшоном оказалось лицо почтенного седобородого восьмидесятилетнего старца.

– Хорошо, – продолжал незнакомец, – а слева от тебя – представитель английской группы, председатель Каледонской ложи. Добрый день, милорд. Если в ваших жилах течет кровь вашего предка, Англия может надеяться, что погасший свет вспыхнет вновь.

Шпаги опустились: гнев начал уступать место изумлению.

– А, это вы, капитан? – воскликнул незнакомец, обращаясь к последнему из высокопоставленных призраков, стоявших слева от председателя. – В каком порту оставили вы ваш прекрасный корабль, который любите, словно любовницу? «Провидение» – добрый фрегат, а его имя должно принести Америке счастье, не так ли?

Затем, повернувшись к тому, кто стоял справа от председателя, незнакомец проговорил:

– Ну-ка, цюрихский пророк, доведший физиогномику чуть ли не до уровня волшебства, скажи, не видишь ли ты в чертах моего лица знаков, говорящих о моей миссии?

Тот, к кому были обращены эти слова, отступил на шаг.

– Ну что ж, – продолжал путник, обращаясь к соседу предыдущего, – потомок Пелайо[4], речь опять идет об изгнании мавров из Испании. Это будет нетрудно, если кастильцы еще не потеряли меч Сида.

Пятый из высокопоставленных членов общества стоял молча и неподвижно: казалось, слова незнакомца превратили его в камень.

– А мне ты ничего не хочешь сказать? – заговорил шестой, упредив незнакомца, который, похоже, забыл о нем.

– Хочу, – отозвался путник, устремив на него свой пронизывающий взгляд, который, казалось, проникал в самое сердце. – Я скажу тебе то же, что Иисус сказал Иуде, только немного позже.

Тот, к кому были обращены эти слова, сделался бледнее собственного савана; по залу пробежал шепот: присутствующие, казалось, спрашивали друг друга, чем вызвано это странное обвинение.

– Ты забыл о представителе Франции, – напомнил председатель.

– Его среди нас нет, – высокомерно бросил незнакомец, – и тебе об этом прекрасно известно, хоть ты и спрашиваешь, – ведь его место пустует. Не забывай, что твои ловушки вызывают лишь улыбку у того, кто видит во мраке, действует наперекор стихиям и живет вопреки смерти.

– Ты молод, а говоришь словно бог, – отозвался председатель. – Тебе тоже стоит поразмыслить – ведь дерзость ошеломляет лишь людей нерешительных или невежественных.

Губы незнакомца скривились в презрительной улыбке, и он проговорил:

– Так оно и есть: все вы нерешительны, потому что ничего не смогли со мною сделать; все вы невежественны, потому что не знаете, кто я такой. Я же знаю, кто вы такие, и могу одержать над вами верх лишь с помощью дерзости, но зачем дерзость тому, кто всемогущ?

– Где же доказательство твоего всемогущества – представь его нам, – потребовал председатель.

– Кто вас созвал? – спросил незнакомец, меняя свою роль спрашиваемого на роль того, кто задает вопросы.

– Высшее собрание.

– Ведь не зря же, – обратился к председателю и пятерым его приближенным незнакомец, – не зря же вы прибыли сюда: вы – из Швеции, вы – из Лондона, вы – из Нью-Йорка, вы – из Цюриха, вы – из Мадрида, вы – из Варшавы, да и все вы, – продолжал он, повернувшись к толпе, – приехали из четырех частей света, чтобы собраться в этой святыне грозной веры.

– Разумеется, не зря, – ответил председатель. – Мы явились впереди того, кто основал на Востоке таинственное царство, кто объединил оба полушария в сообщество веры, кто в братском рукопожатии соединил весь род человеческий.

– Есть ли знак, по которому вы можете его распознать?

– Есть, и Господь благоволил открыть мне его через ангелов своих, – ответил председатель.

– Значит, этот знак известен вам одному?

– Только я знаю его.

– Вы никому о нем не рассказывали?

– Никому на свете.

– Тогда опишите вслух, каков он.

Председатель заколебался.

– Опишите, – повелительно повторил незнакомец, – опишите, потому что час откровения настал.

– На груди у него, – заговорил председатель, – будет висеть алмазная пластина, на которой горят три первые буквы девиза, известного ему одному.

– Что это за буквы?

– L. P. D.

Быстрым движением незнакомец распахнул редингот и жилет, и на тонкой батистовой сорочке словно огненная звезда засияла алмазная пластина с тремя горящими рубиновыми буквами.

– Это ОН! Неужели ОН? – воскликнул потрясенный глава собрания.

– Тот, кого ждет мир! – тревожно зашумели приближенные.

– Великий копт! – послышался гул трехсот голосов.

– Ну что? Теперь вы поверите, если я вторично скажу вам, что я тот, кто есть? – торжествующе воскликнул путник.

– Да, – упав ниц, в один голос отвечали призраки.

– Повелевайте, учитель, и мы будем повиноваться, – склонив голову к земле, проговорил председатель и за ним его приближенные.

На несколько секунд воцарилось молчание, во время которого незнакомец, казалось, собирался с мыслями. Затем он заговорил:

– Господа, чтобы ваши руки попусту не уставали, спрячьте шпаги и выслушайте меня со вниманием: вам предстоит многое узнать из моей краткой речи.

Все затаили дыхание.

– Истоки великих рек почти всегда божественны и поэтому никому не ведомы. Подобно Нилу, Гангу или Амазонке, я знаю, куда иду, но не знаю откуда. Помню лишь, что в тот день, когда глаза моей души раскрылись на окружающий мир, я находился в священном городе Медине и бежал по саду муфтия Салаима. Я любил этого достойного старца, словно отца, хотя отцом он мне не был: смотрел он на меня с нежностью, но разговаривал всегда почтительно; так вот, этот старец трижды в день удалялся и уступал место другому старцу, чье имя я произношу с благодарностью и трепетом. Имя это – Альтотас, и носит его великий ум, вмещающий все человеческие знания; семь высших духов наставляли его тому, чему учатся ангелы, чтобы понимать Бога. Он был моим учителем, но он также мой друг, и друг весьма почтенный, потому что вдвое старше самого дряхлого из вас.

Торжественная речь незнакомца, его величественные жесты, голос – мелодичный и в то же время суровый – заставили слушателей содрогнуться. Путник продолжал:

– В пятнадцать лет я был уже посвящен в главные таинства природы. Я знал ботанику – но не ту жалкую науку, которой ограничен ученый в своем уголке Земли, а шестьдесят тысяч семейств растений, живущих во всей вселенной. Возлагая руки мне на чело и направляя в мои закрытые глаза луч небесного света, учитель подарил мне сверхъестественное ви́дение, и я научился погружать свой взор в морские пучины и различать зловещие, неописуемые заросли, тихо покачивающиеся в илистой воде и скрывающие под своими гигантскими ветвями невиданных, мерзких и бесформенных чудовищ, о которых Господь позабыл в тот же день, когда создал их, уступив в этом на миг мятежным ангелам.

Сверх того, меня занимали языки – живые и мертвые. Я изучил все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я читал таинственные иероглифы на страницах каменных книг, называемых пирамидами. Я вместил в себя все человеческие познания – от Санхуниафона[5] до Сократа, от Моисея до святого Иеронима[6], от Зороастра[7] до Агриппы[8]. Я изучал медицину, и не только по Гиппократу, Галену[9] и Аверроэсу[10], но и с помощью великого наставника, имя которому – природа. Я проник в тайны коптов и друзов. Я собирал семена, приносящие гибель, и семена, приносящие счастье. Когда самум или ураган пролетал у меня над головой, я умел бросить в него зернышко, и оно несло с собою смерть или жизнь – в зависимости от того, проклял я или благословил тот далекий край, к которому было обращено мое грозное или улыбающееся лицо.