Сломанная невеста - Реброва Мила - Страница 3

– И тогда уже мы будем решать, что с ней делать.

В голосе было что-то ледяное. Что-то, от чего мне стало дурно. Я не помню, как оказалась в своей комнате. Не помню, как прошёл остаток дня. Только то, что сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всём доме. В ту ночь я не спала. Лежала в темноте, смотрела в потолок. И впервые в жизни почувствовала, что я в клетке. Что вокруг стены. Что мне никогда не выбраться из этого заточения.

***

В пятнадцать лет я в последний раз сказала “нет”. За это меня заперли в комнате на три дня. Без воды. Без еды. Без надежды.

К тому времени мамы уже не было. Она умерла, когда мне было тринадцать. Я помню тот день, но не её похороны. Меня не пустили.

– Девкам незачем смотреть на смерть.

Я не плакала. Не потому что не хотела. Потому что не могла. Я просто стояла у окна, смотрела на улицу и ждала, когда она вернётся. Но она не вернулась.

После её смерти многое изменилось. До этого меня хотели выдать замуж. Я случайно подслушала разговор братьев. Они решали мою судьбу. Но теперь разговоры прекратились. Потому что им был нужен кто-то, кто будет убирать, готовить, стирать. Мать больше не могла этого делать. Значит, теперь это моя обязанность.

Я вставала раньше всех. Топила печь. Разводила тесто для лепёшек. Подавала им воду, пока они ели. Стирала одежду. Чистила ковры. А ночью, когда всё было сделано, просто падала на жёсткий матрас, чувствуя, как тело ломит от усталости. И так каждый день. Но я терпела. До того дня. До того, как в последний раз сказала “нет”.

– Почисти мои сапоги.

Я услышала голос брата и вздрогнула. Он сидел у стены, вытянув ноги, и даже не смотрел на меня. Просто кинул приказ, как всегда. Я стояла у печи, руки были в муке. Повернулась к нему.

– Сам не можешь? Я занята.

Тишина. Тяжёлая. Глухая. Я поняла, что совершила ужасную ошибку. Он медленно повернул голову.

– Что ты сказала?

Я сжала зубы, но не стала забирать слова обратно.

– Свои сапоги можешь почистить сам.

Следующее, что я почувствовала, – резкий рывок. Он подскочил с места и схватил меня за волосы. Я вскрикнула. Он дёрнул сильнее, и я упала на колени.

– Ты что, совсем страх потеряла?!

Его голос был глухим, полным злости. Я пыталась подняться, но он не дал мне этого сделать.

– Ты теперь думаешь, что ты хозяйка в этом доме?!

Я не ответила. Просто сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как внутри всё горит от унижения.

– Запомни раз и навсегда. Ты – никто.

Он отпустил волосы и толкнул меня на пол. Я ударилась локтем, но не закричала. Я не дала ему этого удовольствия. Но когда я встала, когда подняла глаза, мне хватило одного взгляда, чтобы понять – это ещё не конец.

Меня заперли в комнате. Без воды. Без еды. Без света. Без возможности выйти, заговорить, попросить. Я не знала, сколько прошло времени. Один день. Два. Три. В какой-то момент мне стало всё равно.

Я лежала на полу. Сухие губы. Жжение в желудке. Темнота давила. Голова гудела. Я не помнила, когда в последний раз двигалась. Когда в последний раз открывала глаза. Тело не слушалось. Сознание плыло.

А потом дверь открылась. Резко. В комнату хлынул свет, ослепляя. Я не смогла пошевелиться. Я просто лежала, не понимая, что происходит.

– Ещё не сдохла?

Я услышала голос брата. Он сказал это со смехом, как будто всё это было шуткой. Как будто это не было пыткой.

– Поднимайся.

Я не могла. Тело не двигалось. Он наклонился и схватил меня за руку, рывком дёрнул вверх. Я вскрикнула, но он не обратил внимания.

– Хватит валяться. Ты опять нужна в доме.

Я поняла. Это не было наказанием. Они просто поставили меня на место. Напомнили, кому я принадлежу.

В тот день я осознала правду. Я больше не принадлежу себе, и никогда не буду. Я их бесправная рабыня. Родилась такой, такой и умру.

Мне было девять, когда я лишился всего. Когда наш дом сгорел до основания. Когда я в последний раз видел маму и папу. Когда тьма поглотила моё детство.

Я помню огонь. Он был везде. Он скользил по стенам, прыгал по полу, пожирал ковры, мебель, шторы. Он гудел, как живое существо, лакомясь нашим домом. Он уничтожал всё, что было нам дорого.

Я проснулся от дыма. Густого, едкого, заполнившего всё вокруг. Я не мог дышать. Я кашлял, пытался найти воздух, но только глотал гарь. В темноте метался, натыкался на стены, бился о края кровати. Я не понимал, что происходит.

А потом услышал мамин голос. Резкий. Испуганный. Но сильный.

– Бека! Алим! Джалил! Быстро выходите!

Я не знал, куда бежать. Вокруг пекло. Пламя лизало стены, как будто оно само было живым. Жар обжигал кожу, даже если я ещё не касался огня. Пол трескался. Ткань скручивалась под языками огня. Было страшно. Так страшно, что я хотел просто закрыть глаза и исчезнуть.

Но чьи-то сильные руки схватили меня за плечи.

– Бека, дыши! Ты слышишь меня?!

Я почувствовал свежий воздух, когда меня вынесли наружу. Я кашлял, захлёбываясь, пытался глотнуть воздуха, но лёгкие будто сжались. Я видел небо, но оно было красным от пожара. Я видел Рашида, который дрожал так же, как я. Я видел Алима, который стоял рядом, прижимая к себе Джалила. Крепко. Как будто боялся, что и его тоже может забрать огонь.

Мы были живы. Но родителей не было.

А потом начался кошмарный шум. Соседи прибежали, но уже было поздно. Воду таскали ведрами, но она не спасала, только шипела на раскалённой древесине. Пламя поглотило дом полностью. Я искал их глазами. Я не хотел верить. Но когда огонь потух, когда кровля рухнула, превращаясь в горстку золы, мне стало ясно… Они не выбрались.

Я не заплакал. Я не мог. Я только смотрел, как место, где я жил, смеялся, играл с братьями, превращается в груду пепла. Я не мог пошевелиться. Мне казалось, если я вздохну, если издам хоть звук, меня тоже разнесёт по ветру, как золу.

Рашид стоял рядом. Я чувствовал, как он напрягся. Как сжал челюсти, сдерживая себя. Как его руки дрожали, но он не позволял себе сломаться. Тогда я понял – он теперь вместо отца. Но это не значит, что ему не больно.

Потом были похороны. Чёрные платки. Люди, говорящие тихо, с сочувствием. Руки, которые жали плечи, слова, которые ничего не значили. Я не слушал их. Я просто стоял, вцепившись в руку Рашида, и смотрел, как их тела исчезают в земле. Как будто их никогда не было.

После похорон дядя сказал, что заберёт нас к себе.

– Вы дети. Вам нужен дом.

Рашид смотрел на него холодно. Я видел, как его плечи напряглись, как он сжал кулаки.

– Они останутся со мной.

Дядя не ожидал такого ответа.

– Ты молодой. Тебе двадцать три. У тебя нет ни работы, ни денег, ни дома.

– Будет.

Его голос не дрогнул. Он стоял прямо, будто его невидимой силой держала эта решимость.

– Я сам позабочусь о братьях.

Дядя попытался возразить, но его слова ничего не значили. Рашид уже решил.

Мы остались на пепелище. Жить нам было негде. Но рядом с домом была пристройка, старый сарай, где когда-то держали инструменты и сено. Мы перенесли туда, что могли спасти из-под завалов.

Соседи пришли на помощь. Кто-то принёс доски, кто-то матрасы, кто-то еду. Женщины укутывали нас в одеяла, мужчины застеклили окна, кто-то привёз нам печь. За несколько дней сарай превратился в комнату, где можно было жить. Пусть не с комфортом, пусть без уюта, но вместе.

Но мы знали, что это временно. Сарая было мало. Мы хотели свой дом. Такой, как был раньше. Нет. Лучше.

Рашид сказал:

– Будем строить сами.

Джалил разложил бумаги, начертил план. Алим замерил землю, начал готовить площадку под фундамент. Я бегал по соседям, узнавал, где можно достать материалы подешевле. Мы делали всё сами. Ложили кирпичи, смешивали раствор, возводили стены. Рашид тратил все силы на стройке. Алим следил за деталями. Джалил подсчитывал расходы. Я таскал всё, что только мог поднять.