Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1 (СИ) - Гаусс Максим - Страница 28

Присяга прошла быстро, в первую же субботу сентября. Меня и других отслуживших срочку, засунули в наряд по роте. Я дежурный, а у меня двое сержантов-дневальных и один ефрейтор из Суворовского училища. Наряд скучный, нудный. Благо, обязанности я знал назубок, въелись с корнями.

Прошла неделя. Ничего необычного не было. С утра до вечера занятия.

А вот что касается самого обучения, тут я сильно промахнулся! Никаких специальных предметов ещё не было, все по стандарту — математика, русский язык, физика, химия… Физическая подготовка. И так полтора года… Честно говоря, такая информация сбила меня с толку. Я не собирался торчать тут так долго!

К счастью, все быстро встало на свои места — по словам ротного, первый месяц я был как все, привыкал, а затем из каждой роты таких же воинов как я, определяли на отдельный курс, повышения квалификации… Ну, так его называли. По факту же, мы полностью обучались на новую военно-учетную специальность, по сверхускоренной программе. А появлялась такая программа из-под какого-нибудь генеральского пера.

Разговор с замполитом у нас произошел куда позже, чем я рассчитывал — уже после присяги. Вызвал он меня через дневального на тумбочке… Бывало такое, что у дежурного по мелким поручениям забирали всех дневальных, тогда ему следовало самому становиться на тумбочку и выкрикивать команды.

Я постучал в деревянную дверь ротной канцелярии. Три стандартных стука, голос оттуда, приглушенный шумом вентилятора. Время вечернее, в казарме душновато.

Вошёл, доложил как положено.

— А, прапорщик Громов! — офицер отложил в сторону какой-то документ. — Это же ты тот самый, что из Афганистана?

— Так точно…

— Ну, садись, давай побеседуем?

— Смотря, о чем будем беседовать! — согласился я, потом добавил. — А впрочем, все равно.

— Вот и хорошо. А скажи мне, откуда ты знаешь курсанта Алипатова?

Мне сразу стало ясно, что тот патлатый уже был здесь и наверняка рассказал свою липовую, но страшную историю о том, как я его бедного по носу избил. В поезде, при людях.

— Я его не знаю. Пока ещё не знаю.

— А вот он знает. И отзывался о тебе не очень хорошо… Что скажешь по этому поводу?

— Может быть, поговорим о другом? — предложил я. — Вас же совсем другое интересует, не так ли?

Чертков улыбнулся.

— Ну, хорошо. Ты оказался прав… Чего тут забыл?

— В роте? В канцелярии?

— В училище! Откуда ты, почему попал именно сюда?

— А почему вы задаете такой вопрос мне?

— А кому я должен его задавать?

Терпеть не могу манеру поведения, отвечать вопросом не вопрос.

— Например, генерал-майору Бехтереву! Моему командованию, что отправило меня сюда.

— Хм… Смотрю, у тебя много государственных наград? Откуда?

— Пришлось отличиться! Я этим не горжусь.

— М-м… А поточнее?

— Товарищ старший лейтенант… — я посмотрел на него выразительным взглядом. — Вы всегда можете позвонить в мою часть и обо всем узнать лично. К тому же, личное дело в строевой части… Не хочу я об этом рассказывать, а героем себя не считаю!

Чертков слегка нахмурился.

— Вот смотрю я на тебя, Громов и думаю… Откуда ж ты такой взялся?

— Какой?

— Дерзкий. Смелый, самоуверенный. Не похож ты на курсанта, словно из другого теста. Как бы от тебя на поздних курсах проблем не было…

— Не будет. Даю слово.

— Это хорошо… Угу, это очень хорошо. Ладно, я тебе кое-что расскажу. Командованию ты точно не безразличен. Месяц спустя уже будешь жить уже не в казарме, а в офицерском общежитии, здесь же на территории училища. Это удобно. Никуда ходить не надо, проверок не будет. Главное на все построения и на занятия не опаздывать. А в феврале восемьдесят седьмого поедешь на практику. Будешь учиться работать на кодировочной и шифровальной аппаратуре, навыков нахватаешься, будешь учиться ее проверять, обслуживать. Это, между прочим, интересно!

— В феврале? — уточнил я.

— Ну да… Время пролетит незаметно, сам удивишься.

— А куда именно на практику отправляют?

— А вот как раз и поедешь к себе поближе, на границу Афганистана с Таджикской ССР, либо Туркменской ССР. Ну, что скажешь?

— А под Москву нельзя? — я спросил это просто так, без какой-либо конкретной цели.

— Нет, так нельзя… — тут он вдруг зазвонил телефон и тот резко сменил поведение — Ладно, Громов, иди… Мы с тобой еще не один раз побеседуем!

Что-то подсказывало мне, что это действительно так!

Едва я вышел из канцелярии, как нос к носу столкнулся с Патлатым. Правда, тот уже постригся и патлатым не был ни с какой стороны, но образ к нему приклеился, однозначно.

— Пусти, Громов… — просипел он.

— Разве я тебе мешаю?

Тот не стал отвечать, протиснулся бочком и постучав, вошел в канцелярию… Ты смотри, Алипатов уже пристроился и тут, быстро же такие приспосабливаются!

Интересно, чего эта гнида задумала и чего ей в канцелярии нужно?

Учёба в высшем военном училище шла размеренно, неторопливо.

Тут каждый день был похож на предыдущий, все по одному и тому же сценарию. Вернее, по регламенту.

Подъем в шесть утра, сразу же построение и зарядка. Затем рыльно-мыльные процедуры, уборка спального расположения казармы и прилегающей территории. Потом завтрак. После завтрака утренний осмотр, проверка внешнего вида, затем развод на занятия. Там мы находились до часу дня, затем следовало возвращение в казарму, построение на обед. Перед этим, три-четыре круга по плацу и обязательно со строевой песней. Это обязательное требование. Каждая рота имела свою строевую песню и была обязана исполнять ее на «отлично». А достигалось это постоянными ежедневными тренировками.

Старший лейтенант Чертков, как замполит и лицо, ответственное за то, чтобы с песней в подразделении все было хорошо, первое время ругался, потому что никак не мог понять, почему это все три взвода первой роты поют как-то тихо и не дружно. Один отставал, двое других торопились. Кто-то тихо, кто громко, кто-то кашлял.

— Да я один громче спою! — возмущено кричал он. — Громче песню! Громче! Я один, а вас девяносто! Не стыдно?

Но как бы он ни старался, из этого все равно ничего путного пока не получалось. Вернее, получалось, но очень медленно, со скрипом. В то время как одна половина роты разрывала глотки, другая выкладываться не хотела, потому что особого стимула-то и не было. Многие упорно не хотели понимать, зачем вообще это нужно, ходить и одну и ту же песню горланить. Причем, тоже самое делали и другие роты, с таким же эффектом. Старшие курсы — там все понятно, болезнь давно ушла. Наверняка это знакомая история для многих, подобное же было и в моей прежней жизни. Ничего, вылечиться… Упорство и труд все перетрут! Дух соперничества тоже возьмет свое, особенно конкурсе смотре песни и строя.

А учитывая, что нашей строевой песней была популярная, хорошо знакомая чуть ли не каждому, 1978 года появления, со временем, исправление ситуации было просто гарантировано. По нескольку раз в день, то с правой части строевого плаца, то с левой, слышалось недружное:

'Идёт солдат по городу

По незнакомой улице

И от улыбок девичьих

Вся улица светла

Не обижайтесь, девушки

Но для солдата главное

Чтобы его далёкая

Любимая ждала'

Кто-то по-прежнему не попадал в такт, несмотря на тренировки, а кто-то неосознанно, кто-то же только рот открывал… Как первая рота на минувшей присяге вообще прошла со строевой песней, было непонятно. Но начальник училища замечания вроде бы не сделал, значит, случилось чудо.

Далее по распорядку, после нескольких кругов строевым шагом, мы шли на обед в столовую. И каждый раз рота получала в тык от дежурного по столовой, что приходила на две-три минуты раньше установленного графика. Старший прапорщик Дурский, с вредным характером, жёстким обветрившимся лицом и выпученными как у жабы глазами, громким голосом всегда возмущался так, что даже молодые летехи терялись. Впрочем, все это быстро входило в привычку и уже никто особо не реагировал, когда тот снова начинал старую песню.