Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 30

Один только Лёха, опытный товарищ, оценивая риски, просто встал в простенке между шкафами и с философским спокойствием наблюдал за бешеным снарядом. Баллон скакал, кружился, взмывал вверх, долбил потолок, уходил в штопор и снова рикошетил от стен, как будто был одержим демонами.

И тут, сделав последнее судорожное подпрыгивание, эта железная дрянь замерла.

— Ну, сдулся, — констатировал Лёха, расслабленно выходя из-за шкафа, чтобы посмотреть, куда в итоге забросило баллон.

И в этот момент он понял, что совершил роковую ошибку, потому что именно в этот миг, баллон последних сил рванул вперед. Наш герой заторможенно смотрел, как ему навстречу неслось всё увеличивающееся дно баллона. Единственное, что он успел сделать — это немного инстинктивно присесть.

По этому баллон не сломал ему шею. Вместо этого он идеально влепился ему прямо в кумпол.

В глазах взорвалась целая вселенная искр, звёздочек и прочих спецэффектов. И Лёха с достоинством рухнул на пол.

Очнулся он от того, что кто-то методично лупил его по щекам.

— Камандиира! — раздался очень знакомый голос Алибабаевича. — Повезло! Хорошо твой башка тупой попалась, там кость одна! Толстый!

«Был бы испанский механик, он бы сотряс мозга бы заработал однозначно!» — мутно промелькнули мысли в плохо соображающей голове Лёхеи.

— Так, народ, разошлись, ему ж ничего не будет! — бодро объявил кто-то.

Лёха, наконец, сфокусировал взгляд. Над ним склонились Алибабаевич, пара механиков и ещё несколько сотрудников цеха, из числа наблюдателей, явно делавших ставки на то, когда он очнётся.

— Руссия, ты как? — заботливо поинтересовался один из них.

Лёха промолчал. Он не мог решить, что сильнее — боль в лбу или желание убивать. Но потом всё же выдохнул, с трудом приподнялся и процедил:

— Не дождётесь!

Механики понимающе кивнули.

— Хароший фонар будет, камандира! В темноте теперь свет давать будешь!

Лёха снова прищурился, ощупал лоб и хмыкнул.

— Уйди, сын нерусского народа! Это просто подготовка к встрече с приборной доской кабины.

* * *

Встал вопрос с вооружением. Пулемётов на заводе не было. Приходящие И-16 несли всего пару пулемётов ШКАС в крыльях, а ШКАСы были, мягко говоря, далеки от идеала — маленькие, с бешеной скорострельностью, но кусающие, как комары. Лёху это категорически не устраивало.

— Куда ты собрался опять, Хренов? — крикнул ему Агафон Евлампиевич, когда тот снова оседлал свою моторпердолину.

— За счастьем! — выдал Лёха, газанул, и его затёртая «пердолина» рванула в сторону порта.

В этот раз удача улыбнулась. В арсенале Картахены Лёха наконец-то сумел раздобыть пару французских пулемётов «Гочкис на 13,2 мм ». Как он это провернул — отдельная история, в которой фигурировали советские советники и их испанские визави, грозные бумаги с подписями начальников, несколько бутылок. Но дела сдвинулось с мёртвой точки благодаря купленному за наличные лично Лёхой ящику кубинских сигар и помощи одного очень общительного интенданта.

Главное, что пулемёты были в полном порядке.

Заводчане искренне обрадовались новым игрушкам, как дети мороженному.

— О! «Гочкис»! Это хорошо! — хлопнул в ладоши Хосе, главный инженер завода. — Они во французских поставках были. Пулемёт знакомый, на кораблях стоит, ленты есть, патроны есть, так что сделаем в лучшем виде.

На заводе закипела работа. Инженеры шустро сварганили из подручных материалов подачу на 300 патронов на ствол, соорудили крепления и подогнали прицелы.

Через три дня его И-16 уже стоял в ангаре, с гордо торчащими из крыльев двумя здоровенными стволами.

— Красота! Разнесенная масса конечно увеличилась, и может вираж чуть медленнее пойдёт, зато залп что надо получился. — радовался Лёха, ласково похлопав своего боевого коня по фюзеляжу.

Глава 15

Одна сплошная Ебатури

Вторая половина июля 1937 года. Картахена

В армии и на флоте, начальники по складу характера делятся на командиров, а на начальников штабов. Командир — это лидер, человек, который ведёт людей за собой, принимает решения в моменте и несёт за них полную ответственность. Он действует, даже если времени на размышления нет, а исход неясен.

Начальник штаба — совершенно другой тип. Это человек точности, расчёта и порядка. Он тот, кто планирует действия, организует их, прописывает все распоряжения, составляет схемы и контролирует документооборот. Его сила — в деталях и последовательности, в том, чтобы каждый знал, что делать, а система работала, как часы.

Эти роли настолько различны, что обычно хороший командир будет плохим начальником штаба, и наоборот. Командир, привыкший действовать быстро и порой импульсивно, теряется в бесконечном потоке бумаг, требующих кропотливой работы. Начальник штаба, привыкший всё предусматривать и просчитывать, редко решается выйти за рамки плана, а значит, ему трудно быстро принимать решения и управлять людьми в непредсказуемой обстановке.

Каждый хорош в своём деле, и чтобы команда работала идеально, командир и начальник штаба должны быть не просто профессионалами, но и понимать, насколько они взаимозависимы.

Отозвав Кузнецова, Москва назначила новым главным военно-морским советником его заместителя, начальника штаба, капитана третьего ранга Владимира Антоновича Алафузова. Это назначение не стало неожиданностью, человек надёжный, опытный, Алафузов, по своему характеру, был совершенно не похож на своего предшественника. Спокойный и даже немного флегматичный, он предпочитал тишину кабинета и работу с бумагами вместо прямого общения с людьми. Как истинный начальник штаба, он умел выстроить чёткую систему распоряжений, где каждое слово было выверено, а действия тщательно просчитаны.

Его подход к управлению сразу же почувствовали подчинённые. Если Кузнецов старался лично бывать на аэродроме или в порту, чтобы руководить на месте, Алафузов действовал в основном через бумаги, приказы и совещания. Это обеспечивало порядок, но многим не хватало той энергии, которая двигала людей вперёд под руководством Кузнецова.

Лёху изменения коснулись не сразу, разве что теперь он стал гораздо чаще вылетать на поддержку разведку наземных войск, чем кораблей в море.

Таких дружеских отношений, как с Кузнецовым, у Лёхи с новым начальником не сложилось. Даже больше — ещё в бытность начальником штаба при Кузнецове, Владимир Антонович относился к Лёхе… не сказать, чтобы негативно, но скорее с некоторым опасением.

В его взгляде, полном профессиональной сдержанности, читалось что-то неоднозначное. Возможно, причина крылась в постоянных Лёхиных приключениях, которые неизбежно следовали за Лёхой, словно шлейф выхлопа от работающего мотора. Возможно, в том, что он слишком легко нарушал уставные рамки, находя способ делать так, как виделось правильным ему, а не как прописано в инструкциях.

Теперь, когда Кузнецов отбыл в Москву, а Алафузов занял его место, Лёха вдруг ощутил, что ему стало… тесновато. С Кузнецовым можно было, пусть и в определённых пределах, спорить, что-то предлагать, выходить за рамки стандартных решений. Алафузов же был человеком чёткой дисциплины. Он не спорил — он приказывал. Не обсуждал — доводил до сведения.

Обстановка на фронтах тоже менялась. Теперь каждый вылет требовал предельного внимания и точности, франкисты усиливали противовоздушную оборону, стали массово появляться новейшие «месершмитты». Лёха приспособился к новой тактике, предпочитая внезапные налёты на малой высоте и как можно более быстрый отход из зоны обстрела.

Если раньше он чувствовал себя частью больших операций, то теперь всё чаще сталкивался с одиночными заданиями или с полётами небольшими группами и честно говоря Лёху это устраивало.

Постепенно звено Лёхи начали разбирать на части сухопутные авиационные начальники. Острякова отправили куда-то под Барселону, Проскуров большую часть времени проводил на заданиях для армейцев. Сам Лёха хотя и получил приказ вылететь на Майорку и сфотографировать порт и окрестности, ждал с нетерпением, когда ему отдадут с завода его оттюнингованного «ишака». Испанские товарищи обещали завершить все свои работы в течении недели, максимум двух…