Корнет (СИ) - "taramans" - Страница 33

— Нет, в цирке я выступать не собираюсь. Пока. Надо бы еще умений подтянуть. А говоришь, бабы аж повизгивали? Это же… м-да… это же хорошо, когда бабы повизгивать начинают при одном только виде мужчины!

Денщик хмыкнул:

— Так тут уже… Мне вот Дашка, кухарка, рассказывала, что купчиха-то Парашку-горничную мокрым полотенцем по морде отхлестала.

— Это за что она ее так? — удивился Плещеев.

— Так это… поймала она Парашку, — как та за вами в окно подглядывала. Только Дашка-то говорит, Парашка ей жаловалась, что, дескать, хозяйка и сама — нет-нет, да пялится через занавески, как вы тут кренделя выписываете. Вы бы, ваш-бродь, хоть рубаху-то не снимали бы… Нехорошо как-то получается.

— Вот еще! Я на своем дворе занимаюсь, за забором. Не на улице же я голышом бегаю? А кто подглядывает… тот пусть и стыдиться! Да мне и не жалко. Интересно им — пусть смотрят! Ты, кстати, договорился с горничной по поводу уборок?

— Окститесь, ваш-бродь! Да она же уже вторую неделю у вас прибирается. Али не заметили?

Юрий хмыкнул — и впрямь не заметил. Вроде бы чище стало, но как-то мимо него прошло.

— А когда же она убирается?

— Да вот как вы бегать за околицу отправляетесь, так она и приходит.

— Ага… ну, хорошо. А за сколько подрядил? — переспросил Некраса корнет.

— Да уж недешево! Тоже мне — цаца! Аж пять рублей в месяц попросила, бесстыжая! — сплюнул на траву денщик.

— Да ладно тебе! Бабе, небось, тоже какая-то копейка нужна!

— Ага, бабе, как же! Да Захар же у нее все и отбирает. Все копит на что-то, скопидом рыжий!

Плещеев задумался, прикрыв глаза. Левая рука категорически ему не нравилась — нож летел абы как! То — нормально, впиваясь в древесину досок, почти в цель; то — куда попало, а то и рукоятью вперед. Вот правая — осечек почти не давала. Броски удавались славные — точные, хлесткие! Так, что нож приходилось выдирать, раскачивая клинок за кольцо двумя руками.

«Вроде бы настроился! Ап!» — нож в этот раз с левой руки сорвался рыбкой, смачно чавкнув, впился в щит, — «Вот так-то, блядь!».

— Ай! — раздалось сбоку.

Плещеев открыл глаза — возле тропки, ведущей к леднику, замерла горничная. Он и не заметил ее и не услышал, как скрипнула калитка в заборе.

— Здравствуй, Паша! — улыбнулся корнет.

— Ох! Напугали вы меня, ваше благородие! — положила руку на грудь женщина, — Я и не заметила вас.

«Ага! Вроде бы глазки отводит, а сама косится!».

— Извини, не хотел, красавица! — улыбнулся он как можно доброжелательнее.

«Ну, допустим, красавицей ее не назвать, но — пусть!».

— А куда же ты собралась, милая?

— Да вот… в ледник нужно…, - пробормотала Параша.

— Все бегаешь, мечешься, вся в работе. Нет бы остановиться, дух перевести, поболтать со мной…

— А о чем же с вами болтать, Юрий Александрович? — прикусила губку она.

— Ну-у-у… хотя бы о том, как ты у меня прибираешься. Не обижает Некрас тебя?

Женщина фыркнула:

— Некрас… Некрас вон — пусть Дарью обижает!

— Что же ты, милая, так взор свой от меня отводишь? Или я так уж страшен? — мурлыкал Плещеев.

— Ну скажите тоже, Юрий Александрович… Какой же вы страшный? Вы вовсе не страшный… а наоборот…

— Ну так и посмотрела бы.

— Да… не могу я. Как-то… стыжусь. А еще… вдруг кто увидит?

— Хозяйка-то дома? — прищурился Юрий.

— Хозяйка-то? Нет, хозяйка уехала. К приятельнице своей. Обещалась только к ужину вернуться.

— А Захар твой дома?

— Захар уехал по станицам, товар скуплять.

— Так кого же ты боишься тогда? — наклонив голову, оценивая осмотрел женщину корнет.

«Да нет… так-то она вроде бы и неплоха. Не красавица, но… нормально, чё!».

Женщина вроде как задумалась — кого она еще может бояться?

— Ну-у-у… Некрас вот может увидеть, как я на вас… полуголого, пялюсь!

— Так и Некраса же нет! На рынок уехал…

— Ну… на рынок-то… это ненадолго.

— Так он на рынке всегда в трактир заходит — пиво пьет…

— Да? — женщина вздохнула вроде как безнадежно: причины стесняться кончились!

— Пойди-ка сюда! — позвал он ее.

— Куда это?

— А вот сюда…, - и Юрий боком, боком — подался в сторону приоткрытых ворот каретника.

— Сюда? А зачем?

С удовлетворением Плещеев отметил, что горничная, как та крыса под дудочку крысолова, медленно двинулась следом за ним.

— Иди-иди… Что скажу-то…

— Да? А что скажете-то? — «Эге! Да она как дышит-то? Все она понимает. Видно, самой хочется!».

— А вот иди сюда… Ну же, смелее. Я же не кусаюсь!

Дождавшись, когда женщина войдет в проем ворот, он, приобняв ее за талию, втянул в сарай.

Женщина ойкнула, но даже руки не подняла, чтобы как-то воспротивиться ему.

— Пашенька! А хочешь… я тебе рубль серебряный подарю? — «да-да… рубль в штанах, в которых я занимаюсь гимнастикой, оказался совершенно случайно!».

— Рубль? Серебряный? А за что? — казалось, что женщина впала в некое состояние гипноза — вроде бы и двигалась, и даже разговаривала, но находилась в оцепенении.

— Ну как за что, красавица? Как за что? — Юрий мелкими приставными шагами продолжал увлекать женщину в угол сарая, где был расположен здоровенный ларь.

— Ах! Так за что рубль-то? — напомнила ему оцепенело горничная.

— Рубль? Так за улыбку твою, за щечки, за губки алые…

— Ах, Юрий Александрович… Что же вы делаете? — «и опять ни слова против!».

Одной рукой придерживая ее за талию, второй он, судорожно перебирая ткань юбок, пытался нащупать край, чтобы поднять его. Удовлетворенно хмыкнул, нащупав искомое, и стал поднимать ей подол. Чуть опомнившись, женщина попыталась опустить юбки, но вяло и совсем неубедительно.

«А кожа на ноге у нее очень даже приятная. Чулок нет… Ну, тут чулки, как я понял, носят только благородные дамы! А может, нет — я в этом еще не разобрался!».

Женщина стояла, опустив голову, не шевелясь. Также одной рукой он впопыхах развязал шнурки пояса штанов, коленом отодвинул ее ногу в сторону.

«Эгей! Да она же вся… влажная уже!».

— Ах! — застонала Паша и, чуть затаив дыхание, мелко затряслась.

«Вот ни хренаж себе! Она что — уже кончила? Обалдеть! Но я-то — еще нет!».

Все увеличивая амплитуду движений, он начал входить в нее все сильнее и сильнее.

— Ах… Ах…, - доносилось у него от груди, куда уткнулась головой горничная.

— Подними голову! — попросил он шепотом.

— А зачем? — также шепотом отозвалась она.

— Я… я поцеловать тебя хочу!

Губы у нее были сомкнуты. Поцелуй у него получился поверхностный и посредственный, прямо скажем! Но языком он попытался раздвинуть их…

— Открой глазки!

— Не могу…, - сдавленно протянула она, — Я стесняюсь!

— Ну же, милая! Посмотри на меня! — и, дождавшись чуть приоткрывшейся щелки ресниц, — Приоткрой губы, хочу целовать тебя горячо!

— Не так шибко… Юрий Александрович! Большой вы для меня…

«М-да… я это уже тоже почувствовал! Ну ничего… как говорит медицина, там мышцы, а им свойственно растягиваться!».

— Обними! Закинь руки мне на шею. Вот, так-то лучше!

«Как там сказал поэт: «Лицом к лицу — лица не увидать?». Х-м-м… а вот так… когда смотришь на нее, прижавшись вплотную… она кажется вполне симпатичной! И рот… небольшой, но губы вполне чувственные. И глаза, которые казались глуповато-коровьими, сейчас, в полумраке сарая, предстают глубокими, чуть раскосыми и загадочными. А вот ножки у нее и впрямь — очень неплохи! Длинные, оказывается, у нее ножки, приятной полноты. И кожа на ножках — чудо как хороша!».

Сдерживая себя, дождавшись, когда женщина обмякнет второй раз, он на ушко спросил:

— Пашенька… а это… в тебя — можно? Не понесешь нежданно?

Женщина подняла голову и вполне осмысленно сказала:

— Можно… Навряд понесу. Уже пять лет с этим рыжим живу… и ничего!

«Ну что же… Тогда — вперед!».

Но все же он подождал, пока она снова начнет дышать горячо и прерывисто. Чтобы постараться прийти к финишу вместе!