Корнет (СИ) - "taramans" - Страница 25

Ефим пожал плечами:

— Так и есть… Ребятишек много, кто из парней подрастает, так его сразу на службу верстают. Это на Дону — там казаки разрядами служат, а у нас… Вечно людей нет.

— А чего ж тогда не добавят казачков, с того же Дона? — недоумевал Плещеев.

— То не наша забота! Как командиры решат… Без нас есть те, у кого голова болит.

— Так что же… брали бы кого со стороны?

— Это в казаки, что ли — со стороны? — засмеялся Ефим, но сразу построжел, — Невместно то. И баб на сторону… не, тож невместно! Ничё, ваш-бродь, мы и сами справляемся…

Казак негромко засмеялся и покосился на веранду, где уже заканчивали расставлять на стол Глаша и Анька.

«Ишь ты, кобелюка! Это он про… Глашу, стало быть?».

— Ефим…, - Плещеев склонился поближе к казаку, — А если… понесет? Как быть?

Казак сморщился и задумался:

— Тут стал-быть… жениться придется. Глашка-то она что — баба справная, хозяйственная, да и обликом хороша, ласковая опять же…, - подмигнул Плещееву Ефим.

— Так женился бы и вся недолга!

Тот хмыкнул:

— Не… я погожу. КромеГлашки в станице еще вдов хватает. Так что… погожу жениться.

— А ну как поймают? Вроде бы у вас с этим делом — строго?

— Ну как? Строго, конечно… Только если с умом, шито-крыто? Чего же нет? И вот же нам где боль головная! Анька, коза драная, все носом крутит, никак жениха себе не выберет. Тот — не по нраву, этот не баский, тот вообще косой-кривой. Дождется, дед, как меня тогда — за холку да под венец!

— А я так понял, что Никитка — жених ее?

— Никитка-то? Никитка — казак хороший. Только ветер в голове, навроде того Панкрата покойного, царствия ему небесного — все чужим бабам подолы крутит. Вот Анька-то дулю ему и показывает! Кобель, говорит, на черта он мне такой сдался. Да и дед против Никитки.

— А чего?

— Так у Никитки-то с матерью из всего хозяйства — коза да кабысдох на веревке! Мазанка небольшенькая. Куда там Аньке идти-то?

— Я думал у вас помогают друг другу…

— Помогают, а как же! В горе-то — все общество на помощь придет.

— А без горя помочь? Чтобы хозяйство у приятеля поправилось?

— Так кто спорит-то? Я б и рад, но — дед… Все в хату, все в свой двор!

Так, за разговорами, подошло и время обеда. Женщины снова накрыли на стол, на веранду вышел хозяин дома. Выбрался сюда и Некрас. Покосившись на Плещеева с видом побитой собаки, денщик прошел к колодцу, пофыркал, умываясь, и, приведя себя в порядок, подсел к столу.

— Я, ваше благородие, что хотел вам предложить, — начал Еремей Лукич, — Шашка, чтовы трофеем взяли… Хороша шашка! Родовое оружие, не просто так. Горда настоящая!

Как уже объяснили Юрию, правильно эти шашки называть — «горда», а не «гурда», как повелось у русских «кавказцев». От Гордали-Юрта, селения, расположенного в горах Чечни, где и находился тогда род известнейших на всем Кавказе кузнецов-мастеров. Раньше находился, ибо по тем же рассказам последнего из этого рода убили лет сорок назад. И русские тут были ни при чем — свои «разборки» были у вайнахов.

— Так вот… стал-быть… Родовое оружие! Лет ей, должно быть, больше ста. Из рода не выходила, передавалась по своим лучшим джигитам. А тут — вот… И хотят эти горцы выкупить ее у вас. Не сомневайтесь, цену дадут хорошую! На такую цену и пять шашек отличных можно взять.

Плещеев уже был внутренне готов к этому разговору, как был готов и к продаже шашки. Ну не силен он был в сабельном бою! Точнее, Плещеев был неплох, а вот Плехов не был уверен в себе. А тут и вовсе — шашка! Вроде и похожее, клинковое оружие, но — есть нюансы!

— Еремей Лукич! А я вот не пойму — как они с вами связались, горцы эти? Они же нам враги непримиримые!

Дед хмыкнул, огладил усы с бородой:

— Они с нами не связывались. Нам дали знать… посередники.

— Посредники?

— Пусть так…

Дальше корнету объяснили, что есть люди в разных населенных пунктах Кавказа… Он хмыкнул про себя:

«Есть грамотные люди. Они не хотят, чтобы ихние портреты печатали в газете «Правда». Таки имеют право!».

«В общем, такие люди нужны абрекам и прочим мюридам, так же как и русским оккупантам! Некоторые вопросы все-таки нужно решать миром. И вот тогда на сцену выходят эти люди, чьих портретов не найти на страницах газет. Выкуп пленных, обмен или выкуп тел погибших, вот такие — очень личные вопросы, как с этой шашкой. Даже, как я думаю, при определенном финансировании, люди могут поделиться информацией!».

«А шо такова? Шо такова? Имеем право! Не мы такие — все такие!».

Проходит время, меняется все вокруг, но вот это остается неизменным — наличие «решал» вокруг нас. И тем и этим! И ведь без таковых — тоже нельзя. Так получается?

За обедом Юрий все-таки выпил пару рюмок в опасении, что в противном случае его не поймут: сидим за одним столом, разговоры ведем, люди хорошие — по-доброму друг к другу. А ты пить отказываешься?

«Чи больной, чи подлюка!».

Некрас снова не порадовал: денщик сначала вроде бы воспрял, а затем — снова скис. Здоровье подвело, не иначе!

— Ваш-бродь! Юрий Александрович! Так оставайтесь снова у нас, а? — подмигнул Ефим, — Я сейчас бабам крикну, они баньку истопят! Попаримся, а?

«Да что ж ты будешь делать?! Правильно говорили — неправильный опохмел ведет к запою! А тут хоть запоя и нет, но… расслабуха полная навалилась. Перечить хозяевам — никак не хочется. И в баньку — хочется. А еще… сидеть вот так в спокойствие за столом, в компании хороших людей!».

Попариться в бане Плещеев хотел. Очень хотел! За то время, котороеонпровел здесь, онеще ни разу толком не мылся. В лазарете в первые дни санитар его протирал какой-то мокрой тряпкой, серой и очень невзрачной на вид. Казалось, что от нее даже попахивает неприятно. Вряд ли она была грязной, но — вот такие выверты восприятия имели место. Потом он сам обтирался. Некрас вот еще поливал ему. Но это же не баня! Это совсем не баня, это — хрен знает что!

Насколько мог помнить Плехов, Плещеев тоже перебивался с помывкой — от случая к случаю. Мог и просто в речке в теплое время года обмыться или так же, нагрев воды в котле на печи.

«Вот чтобы корнету не сходить в баню в Пятигорске? Нет, хорошо, что я сюда попал, а так бы парень вообще сгинул, лелея свои комплексы!».

Потому корнет сдался на уговоры казака быстро. Ефим дал поручения женщинам и племяннику: одним — натаскать воды, другому — растопить печь. А Плещеев продолжал «чилить» на веранде — когда в компании Ефима, а когда — один, если казак уходил что-то делать по хозяйству.

Юрий не понял, произошло ли то спонтанно или же было уговорено заранее, но ближе к ужину в дом Подшиваловых снова заявилась делегация стариков-казаков. Снова пришлось раскланиваться, соблюдать этикет, мать его.

На веранду выбрались все — и пришедшие, и обитатели дома. Речь начал снова тот дедок-казначей. Видимо, в станице Кабардинка он был немалой «шишкой»! Речь его, если кратко, состояла из уверений, что казаки добро помнят и что неблагодарными никогда не были. Остальные внимательно слушали, кивали и поддакивали в нужных местах.

Плещеев недоумевал: вроде вопросы с трофеями обговорили вчера? С шашкой — тоже решили — «ждем посредников». Чего же еще-то?

По знаку деда пришедший с ними Никита развернул немалый тюк с какими-то вещами.

— Вы, ваш-бродь, спасли в тот раз троих казаков. А казаки-«кабардинцы» добро помнят! Вот… примите от нас этот подарок, не погребуйте! — и поклонился, насколько мог низко.

Вслед за ними поклонились и все те, кто был на веранде. Плещеев-Плехов был растроган, хоть и постарался скрыть это.

— Спасибо, казаки! Только зря вы вот это… Думаю, и ваши воины сделали бы то же самое, доведись мне попасть в беду. Даже не знаю… Такие подарки — они отдарков требуют, а у меня и нет толком ничего… Разве что… Может, так поступим: вы мне деньги за вороного не отдавайте!

Но услышан он не был! Мало того, старики начали возмущаться, твердя, что жизни трех казаков Кабардинки — уже дар великий, и отдарков от Плещеева не примут. Сколько бы препирались стороны — не известно, только шепнул Ефим: