Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 66

— Ты о матери подумал, когда сбегал?

После вопроса Ярослава ликование княжича смыло словно по щелчку пальцев. Впервые за время, как его приволокли к отцу, он вздохнул и опустил голову, прижав подбородок к груди.

— Ей Мстиша все обсказать должен, — пробормотал он неуверенно.

— Еще и брата приплел, — князь поджал губы. — Посмотрю, как станешь у нее прощения просить.

— Матушка простит, — упрямо насупился Крутояр. — А мое место рядом с тобой.

Ярослав прикрыл на мгновение глаза. Он не знал, чего хотел сильнее: наказать паршивца или похвалить. И из клети придумал, как выбраться, и лошадь из конюшни свел так, что никто не услышал, и четыре дня отряд преследовал, и поймали ведь не сразу…

Князь дернул уголками губ в слабом намеке на улыбку, и по лицу Крутояра расползлось теперь уже подлинное облегчение. Он как раз подошел к бревну, чтобы усесться рядом с отцом, уразумев, что его никто не прогонит прочь, когда Ярослав насмешливо вскинул брови.

— Куда это ты? Раз нынче у нас в лагере отрок сопливый появился, ступай и занимайся делами. Готовь место для ночлега, расставляй навесы, хворост собирай, чтобы было, что в костер подкидывать. Еще и рубахи выстираешь. Мою да воеводы Стемида, которого не иначе как сами Боги одарили таким воспитанником.

Крутояр крепко прикусил язык. Молча склонил голову и пошел делать, что было велено.

Через три дня они достигли городища. Бывало, летом там шла самая торговля: приплывали купцы со всех концов обширных земель. С севера везли пушнину, мед, воск да железные мечи; с юга — заморские пряности, кислые вина, тонкий шелк да прозрачное стекло. Каждую седмицу был большой торг, на который стекались люди не только из соседних княжеств, но и живущие далеко за их пределами.

Осенью и, тем паче, зимой жизнь здесь замирала вплоть до весны. Торговые суда захаживали редко, иноземная речь больше не звучала повсюду, и чужаки приковывали к себе любопытные взгляды.

Как условились князь с воеводой, в городище их отряд заходить не стал. Разместились чуть поодаль, углубившись в лес. Верно, в теплой избе на лавке спать было бы им слаще, но Ярослав не хотел рисковать понапрасну. Коли ловушка не поджидала их в самом городище, то могла поджидать и на драккаре, и на берегу — где угодно.

Но все вокруг выглядело мирным. Как ни старались его люди, свежие следы чужаков отыскать не смогли.

Они прибыли чуть загодя, и потому в первые несколько дней князь не особо тревожился. Его люди отоспались и отъелись. Даже в баньку сходили, когда поняли, что в самом городище угрозы для них нет. Но вскоре вернулся кметь, которого Ярослав отправил в терем, чтобы передать Звениславе весть, что Крутояр жив-здоров. Прошла полная седмица, а ни Харальд Суровый, ни его драккары так и не появились.

Стали шептаться, что заместо ловушки столкнулись они с жестокой насмешкой.

Князь решил ждать столько, сколько сможет. Но дней оставалось немного, ведь давно уже собиралось войско, которое ему предстояло вести против Рюрика.

Сперва зазвучавшие громче и веселее, разговоры вновь притихли. Ярослав порой за день и двух слов никому не говорил, и даже болтливый княжич превратился в молчаливую тень самого себя. Стемид гонял его на мечах, чтобы не забивал голову дурными мыслями, но видел, что помогало это не шибко.

Харальд Суровый запаздывал почти на седмицу. Невозможно было морскому вождю, который ходил на драккаре много, много зим, так промахнуться со сроком, который он же и называл. Верно, не было ни Харальда Сурового, ни корабля, который должен был вернуть отцу потерянную дочь.

Ярослав был отцом, но прежде всего — ладожским князем.

И однажды утром, когда к нему подступился Стемид, сердце у которого тянуло не хуже, чем у бабы, Ярослав кивнул еще до того, как воевода заговорил.

Он знал, что тот хотел сказать.

— Собирай людей. Мы уходим, — тяжело обронил Ярослав и обернулся, чтобы посмотреть на бескрайнее море.

Сколько он уже вглядывался в тихие, шипящие волны? Надеясь и кляня себя за слабость. Но дольше оставаться они не могли.

Ярослав почти жалел, что не повстречал никого из викингов. Да пусть была бы и ловушка! Пусть и от Рюрика. Ох, как славно они скрестили бы мечи. Как в доброй битве он бы выбил из себя всю дурь, которая напрасно рвала ему душу?..

Из городища отряд ладожского князя уехал в гнетущем, мрачном молчании. На небе сгустились темные тучи, и собирался дождь, а им предстояло еще добраться до следующей общины, в которой они смогли бы остановиться.

Ярослав ехал первым и смотрел прямо перед собой, не оглядываясь, и лишь побелевшие костяшки на кулаках, которыми он стискивал поводья, выдавали, как нелегко князю далось решение.

Стемид правил следом за ним, чуть сбоку, и порой бросал на Ярослава взгляды украдкой. Такое лютое у него было лицо…

Звонкий голос запыхавшегося княжича разрезал гнетущую тишину, как молния разрезает небосвод во время грозы.

— Отец! — закричал Крутояр и ударил пятками в бока кобылы.

Он скакал самым последним и чуть поотстал, потому что не мог удержаться и постоянно оборачивался, чтобы поглядеть на море в самый последний раз.

— Отец, там драккары!

Резко дернув поводья, Ярослав повернул коня и помчался навстречу сыну, который махал рукой, указывая на две крошечных точки вдали. Чтобы разглядеть их, приходилось щурить глаза, пока те не начинали слезиться.

Соскочив на землю, Ярослав подошел к самому краю отвесной скалы, на которую они уже успели забраться. Немного помедлив, Крутояр нерешительно остановился чуть сбоку и позади отца. Заметив, тот усмехнулся и потрепал сына по плечу, прижав к себе.

Так они и стояли вдвоем, продуваемые ветрами, и смотрели, как из крошечных точек драккары становились все больше и больше, и вот уже вскоре стали видны их паруса.

И тогда Ярослав замер, напряженно вглядываясь в узор на ткани.

Паруса были чужими.

Он знал цвета Харальда Сурового. Видел, когда тот гостил на Ладоге несколько зим назад.

И на драккарах были не они.

Харальд смотрел на Ярлфрид, забывшуюся тревожным, некрепким сном.

Умаялась…

И он, дурень, хорош!

Когда прикидывал, сколько дней им потребуется, чтобы добраться до людей, совсем позабыл, что идти он будет не со здоровыми, крепкими хирдманами, а с девкой! Которая, к тому же, была упряма невероятно, и ни словечком не обмолвилась, что устала, что тяжело ей поспевать за широким шагом конунга, что натерла ноги, что прихрамывала, что ушибла на камнях лодыжку…

И он, который позабыл уже, как с девками порой бывает… тяжко… сам у нее ничего не спрашивал.

В ушах явственно звучал насмешливый голос кормщика Олафа: дурень, ой, дурень!

Нынче же, когда остановились на ночлег в небольшой рощице недалеко от берега, Харальд заметил, что дроттнинг от него все норовила отвернуться. Усесться бочком, отгородиться спиной. Словно что-то хотела спрятать. Заподозрив неладное, он заставил ее показать, и тогда-то увидел стертые в кровь ступни, со старыми и новыми ранками, покрасневшие и распухшие пальчики на ногах.

Дурень — это он еще ласково себя назвал.

Ярлфрид было больно, а она молчала и шла за ним. Не то боялась сказать, не то не хотела тревожить, не то мыслила, что осердится на нее, выругает.

А сердиться ему было впору лишь на самого себя.

Харальд согрел воды, оторвал от своей рубахи несколько длинных полос на повязки, смыл кровь с ее ступней и крепко их перемотал. А теперь сидел у медленно догоравшего костра и смотрел на спящую Ярлфрид.

Они и половины из намеченного им не преодолели, а ведь прошло ни много ни мало пять дней. Оставалось еще столько же, если не больше, а время утекало сквозь пальцы.

В том, что старый кормщик Олаф будет ждать его в условленном месте столько, сколько потребуется, Харальд не сомневался. Но он спешил, потому что не хотел упустить гаденыша Ивара. Но чем медленнее они шли, тем больше у племянника было шансов ускользнуть от возмездия.