Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 44

Так она думала до момента, когда увидела конунга.

Он сидел на скамье напротив очага и смотрел на пляшущий меж валунами огонь.

Яромира застыла прямо там, где стояла, и обернулась. Может, еще не поздно тихонько выскользнуть наружу? Ну, постоит там немного, померзнет. Не растает же! Всякое лучше, чем наедине с разгневанным конунгом.

Особенно если помнить, что виной всему — она.

Но сбегать было уже поздно, потому что Харальд поднял голову и посмотрел на нее.

И от одного его взгляда она проглотила все слова, которые грозили сорваться с губ.

И покрепче вцепилась в кинжал.

Верно, конунг пожалел о том дне, когда вступился за нее на берегу. Когда отнес на свой корабль, а не выкинул за борт. Или не отдал на потеху Трувору.

Она почему-то думала, что Ивар — самое страшное, что могло с ней приключиться. Глупая, глупая княжна.

— Сядь, дроттнинг, — велел Харальд, кивнув на скамью напротив себя, и на негнущихся ногах она подчинилась.

— Они одумаются, — сказал он спокойно. — Ты можешь не бояться.

«Я не боюсь», — едва не воскликнула Яромира.

Она и впрямь не боялась их. Сейчас она боялась Харальда. И за Харальда.

Глядя на него, она вдруг припомнила, как размышляла, что скрывалось за ненавистью конунга к Рюрику.

— Дозволь мне спросить, — облизав губы, произнесла Яромира раньше, чем успела подумать, иначе никогда не решилась бы заговорить.

— Ты вольна делать, что угодно, — он устало пожал плечами. — Ты — гостья здесь.

— Ты столь исто ненавидишь Рюрика… почему?

От взгляда Харальда уже в который раз за вечер сердце княжны ухнуло в пятки. Внутри все сжалось от ледяного страха, проползшего волной по спине.

— Однажды он вырезал мое сердце.

Харальд остановился напротив древнего камня, изрезанного рунами, воткнул меч острием в землю и опустился на колени, опираясь орукоять. Он поднял голову, вглядываясь в темно-серую, омытую дождями и исхлёстанную ветрами, шершавую поверхность, словно она могла дать ответы на вопросы, что крутились у него в голове.

— Я был слеп, — сказал конунг, обращаясь не к себе, но к Одину, чье имя и было высечено на руническом камне.

Знаки говорили ему, но он не слушал.

Он должен был выступить против Рёрика на тинге вождей. Поход в земли франков — кого он пытался обмануть?.. Себя? Богов?

Дроттнинг свалилась на его голову из ниоткуда, но только так Боги смогли до него достучаться. Лишь сразившись из-за девчонки с Трувором, он понял, что должен был сделать с самого начала.

Он должен был бросить вызов Рёрику на тинге. Не должен был прятать голову в песок. Не должен был трусливо медлить и притворяться, врать самому себе, что ему совсем не хочется вцепиться Рёрику в глотку и капля за каплей выдавить из него жизнь.

Харальд вздохнул. Свою неправоту признавать было тяжело. Казалось, он сдирал с себя кожу. Так крепко вжился, сросся с придуманной ложью. Сам в нее поверил.

Он потерял время, пока трусливо прятался, уворачивался от того, что уготовано для него Норнами. Ему пришлось пройти вперед и вернуться обратно, сойтись с Трувором в поединке, чтобы оказаться в точке, с которой он начинал свой путь на тинг несколько месяцев назад.

Но теперь он все сделает верно.

Харальд вытащил из голенища сапога нож и порезал правую ладонь. Он протянул руку и коснулся раскрытой ладонью прохладной поверхности камня, провел по выбитым на нем рунам, наблюдая, как кровь окрашивает их в темно-багряный цвет.

— Один, Великий Всеотец, — негромко сказал он, зажмурившись, — пусть моё оружие не подведёт меня в день испытания. Пусть твоё око смотрит на меня, пока я сражаюсь, а твои вороны — Хугинн и Мунинн — укажут мне путь.

Ничего не произошло, и лишь налетевший ветер подхватил слова конунга и унес их высоко в небо. Харальд встал и, зажав в ладони тряпку, чтобы унять кровь, убрал меч в ножны. На прощание он еще раз коснулся камня, уже другой рукой, и зашагал прочь с обрыва над морем, где установил алтарь Одина много зим назад, в тот самый день, когда решил, что осядет и отстроит дом на этом безлюдном клочке земли.

С той поры утекло много воды, и не один дом был здесь отстроен.

Спустившись на берег, он направился к амбару, в котором держали пленников. Накануне его люди славно пировали, и он не встретил никого, кроме стражников и рабов.

Трувор вскинул голову, едва заслышав шаги конунга. Их устроили на лежалом сене, связав по рукам и ногам друг с другом, чтобы не смогли сбежать.

— Тебе, наконец, нашлось, о чем поговорить со мной, конунг? — спросил насмешливо брат Рёрика.

Харальд и не уразумел сперва. Потом вспомнил. Как только окончилось сражение, Трувор передал, что хочет видеть его и говорить с ним. Он отказал тогда.

— Долгая же у тебя память, — хмыкнул Харальд и подошел к сидящим воинам.

Брат Рёрика ощерился. Казалось, он совсем оправился от ран. Люди конунга слишком хорошо о нем заботились и досыта кормили. Он не сидел на веслах, ничем себя не трудил и теперь выглядел лучше Харальда.

— Я поплыву в Гардарики и брошу вызов Рёрику, — спокойно сказал конунг, наблюдая, как меняется выражение глаз Трувора.

— Что?.. Для чего ты мне это говоришь… — пробормотал тот, а потом взглянул на него с ожесточенной усмешкой. — Конечно же…

Харальд кивнул. Два воина, они поняли друг друга без слов.

— И что, если я выиграю… ужель твои люди меня отпустят? — Трувор прищурился, смотря на конунга снизу вверх и ненавидя его за этот унизительный, просительный взгляд.

— Ты не выиграешь, — Харальд покачал головой. — Вы оправились от ран, — он посмотрел на каждого из воинов. — Не станем ждать. Нынче на закате мы сразимся.

— Так дай мне меч и дозволь подготовиться! Мало тебе будет чести одолеть противника, которого днями держали связанным, на короткой веревке, — пылко потребовал Трувор.

— Вам всем дадут ваши мечи, — уже в дверях обернулся конунг и ступил из амбара прочь.

Стражник, который слышал все, что было сказано, смотрел на него с немым вопросом во взгляде, и Харальд кивнул.

— Принеси им их мечи. Возьми еще людей и проследи, чтобы они смогли подготовиться к поединку.

На пути к Длинному дому ему попалась стайка мальчишек. Они тащили к берегу сеть, намереваясь порыбачить.

— Конунг, конунг! — заверещали они, завидев его, и тотчас окружили плотным кольцом, прося потрогать меч, кинжал и воинский пояс.

Сеть и рыбалка были забыты.

— А правда, что скоро ты пойдешь в Гардарики? — спросил один, самый бойкий и смелый.

— Правда, — кивнул Харальд, рассматривая задранные к нему лица.

— А правда, что ты привез с собой их дроттнинг?

— Мамка говорит, она похожа на рабыню!

— Почему она сдалась тебе, а не умерла⁈

— Она принесет нам неудачу…

— А ну тихо! — он повысил голос, и мальчишки мгновенно замолчали.

Можно было бы выпороть парочку особенно говорливых, да что толку? По малости зим они сами себя не разумели. Повторяли то, что слышали от родичей.

— Ступайте прочь! — он все же отвесил несколько подзатыльников, но больше для острастки.

Когда мальчишки, подобрав сеть, убежали к берегу, Харальд еще долго смотрел им вслед.

Он знал, что вчера его слова про союз с конунгом Гардарики не пришлись по нраву многим. Он знал, что еще долго будет гудеть Длинный дом, словно потревоженный пчелиный улей. Немало дурного скажут его люди.

Но они смирятся.

Вчера он предложил сразиться с ним любому, кто не был согласен, кто хотел себе другого конунга, и никто не осмелился принять его вызов.

И потому Харальд был уверен, что пройдет время, и разговоры затихнут. Вскоре он уведет войско, а когда вернется — с победой и захваченным добром — те, кто нынче болтал громче всех, будут стыдливо опускать головы к земле и не посмеют поднять виноватых взглядов.