Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 24

— Он больше тебя не тронет, — мрачно сказал Харальд.

Яромира недоверчиво вскинула брови, но заставила себя смолчать. Этому Ивару не хватило самой малости, чтобы лишить ее жизни. И ничего его не остановило: ни конунг на носу корабля, ни прочие викинги. Так откуда же взялась уверенность, что он не выкинет что-то похуже?

В лесу у Яромиры хотя бы был подобранный заостренный камень. Здесь же она была полностью безоружна. И зависима.

— Куда ты везешь меня, Харальд конунг? — спросила она, встретив его тяжелый, давящий взгляд.

Ей было страшно даже кивнуть в сторону моря, что билось о борта драккара. Никогда прежде она не видала такого бескрайнего, опасного простора. Никогда прежде не бывала так далеко от родного берега… который остался где-то позади.

— Не думай об этом, дроттнинг, — угрюмо отозвался он, и Яромира почувствовала, что в груди стало тесно от охватившей ее злости.

Она стиснул зубы и тут же об этом пожалела: заболело горло. Наверняка уже завтра проступят синяки — следы хватки Ивара…

— Дай мне кинжал, — попросила она наугад.

Знала, что откажет, но попытаться стоило.

Конунг же… рассмеялся. Даже не зло, не с издевкой. А так, словно она сказала что-то невероятно забавное. Словно он не верил, что она говорила всерьез. И его смех прозвучал для Яромиры обиднее, чем что-либо иное.

— Ты порежешься, дроттнинг, — сказал он, и княжне захотелось вцепиться ему в горло.

Не в силах ничего поделать и сказать, она сердито отвернулась, хлестнув растрепанной косой себя по плечам. Краем глаза она заметила, что Харальд не сходил со своего места. Она не хотела ни говорить ни с ним, ни видеть. Насмешка конунга все еще стояла в ушах, заставляя щеки краснеть.

Когда конунг все же ушел обратно на нос корабля, и Яромира вновь осталась в своем закутке одна, она тоскливо выдохнула и прижалась щекой к влажному борту. Болела шея там, где ее касались жёсткие пальцы. Болели ссадины на лице. Болели исхлестанные ветвями в лесу руки. Она закрыла глаза, чувствуя, как палуба мерно покачивалась на волнах.

«Я хочу домой. Домой».

Харальд, забравшись на скамью, отдавал приказы, и викинги садились и брались за весла. Корабль разворачивался, но Яромире это ни о чем не говорило. Она не знала, куда ее везут. Что задумал сделать с ней конунг.

«Выброшусь в море, — подумала она с отчаянной яростью. — Лучше утонуть, чем так…».

Ничего хорошего от конунга она не ждала. Половина его людей исходила ненавистью лишь от одного ее вида.

Он был не лучше остальных.

Постепенно о княжне в самом дальнем углу драккара позабыли. Угрюмые викинги работали на веслах, и им уже не с руки было оборачиваться да глазеть на забившуюся за занавесь девку. Казалось, про нее помнил лишь конунг. Порой Яромира ловила на себе его взгляды, но сама упорно отворачивалась и никогда не смотрела в ответ.

Ивар сидел на скамье у самого носа, и еще ни разу никто его не сменил, хотя остальные гребцы успели отдохнуть не по одному разу.

Яромира, закутавшись в чей-то чужой плащ, который она нашла на нехитрой подстилке, даже смогла пригреться. Она почти задремала, когда поняла, что что-то изменилось. Воздух пропитался тревогой, а по скамьям, на которых сидел гребцы, поползли нехорошие шепотки.

Сперва она перепугалась за себя, но очень скоро поняла, что дружина конунга шепчется не о ней. Высунув голову из укрытия, княжна увидела, что Харальд и тот старик с недобрым взглядом, поднеся ладони к глазам, всматривались в горизонт. С замиранием сердца облизнув враз пересохшие губы, она обернулась в ту сторону.

Сперва она не увидела ничего. Бескрайняя гладь воды оставалась все такой же бескрайней, а вдали вдоль горизонта собирались облака. Яромира протерла глаза и прищурилась, силясь разглядеть то, на что уставились викинги.

Спустя время ей все же это удалось.

Там шел корабль.

К этому моменту Харальд уже соскочил с борта на палубу и коротко что-то приказал. Часть гребцов оставила весла и принялась вздевать кожаную броню с металлическими пластинами. Другая часть взялась за щиты.

И лишь когда второй корабль приблизился на два полета стрелы, Яромира разглядела его паруса. И узнала их, потому что видела накануне на берегу.

С корабля с такими парусами и сошли люди, которые загнали ее в ловушку.

Которые хотели забрать ее себе, но Харальд отбил ее первым.

И едва ли они преследовали его, чтобы поблагодарить.

На четвертый день пути, у самой границы ладожских земель, отряд князя остановился на ночлег в небольшом поселении. Оно было последним из тех, что находились под защитой Ярослава. Уже на утро им предстояло перейти реку и оказаться в чужом княжестве.

Князя в этих краях привечали нечасто, и люди расстарались. Натопили баню так жарко, что и после третьего пара из нее все выскакивали алые с головы до ног и сладко ныряли в по-осеннему холодную заводь. Староста велел вытащить наружу столы и накрыть там пир, и жители принесли, кто что мог, но непременно все самое лучшее.

Чеславе подобное было в диковинку. Она нечасто сопровождала князя в мирное время. Обычно он оставлял ее в тереме, вместе с княгиней, когда по весне или по осени объезжал свои земли. Когда же в ладожское княжество приходила война, то было уже не до пиров и не до чествований. Они нигде не останавливались и проносились мимо всех поселений, и лишь изредка брали что-то из рук высыпавших на дорогу людей, которые хотели проводить в дальний путь дружину.

Потому-то нынче Чеслава и поглядывала удивленно по сторонам, наблюдая, как женщины все несли да несли на ломившиеся от снеди столы новые горшки и миски. Князя здесь любили.

Банька после четырех пыльных дней пути заставила воительницу размякнуть и расслабиться. Коли постараться, то и вовсе можно было забыть обо всем, что произошло. Про пропавшую княжну, про вече да варягов, прочно обосновавшихся в Новом Граде.

Чеслава покосилась на князя: тот сидел во главе стола и толковал о чем-то с местным старостой. Дружинники негромко переговаривались, осторожно прикладывались к чаркам с хмельным медом: Ярослав посулил наказать, коли кто переберет, и проверять на себе никто не желал.

За столом сыскался бы только один понурый, хмурый кметь. Мрачный Вячко сидел поодаль ото всех, на самом-самом краю лавки. Почти не ел, а пил еще меньше. Чеслава приглядывала за ним краем глаза, но не подходила и не заговаривала.

Было такое горе, которое человек должен переживать сам.

— Отец! — тишину опустившегося на поселение теплого осеннего вечера разрезал звонкий голос Крутояра.

Мальчишка, запыхавшись, бежал наверх по крутому холму, следом за ним семенила местная ребятня. Княжич вместе с ними ловил рыбу в реке, но что-то или кто-то их всех встревожило и вспугнуло.

— Там всадники… — остановившись напротив столов, выпалил он и согнулся пополам, упираясь ладонями в бедра. — На том берегу… и дым валит.

Люди всполошились. Ярослав поднялся со скамьи и подошел к сыну, а следом за ним встала и вся дружина. Они были без оружия, без брони — нашто вздевать ее после бани. Теперь же Чеслава нервно поглядывала в сторону избы старосты, где они сложили свои мечи и щиты. Подозвав жестом Вячко, она указала себе за спину и что-то негромко шепнула на ухо. Кметь понятливо кивнул и ускользнул прочь, никем не замеченный: все глядели на княжича и толпившуюся вокруг него детвору.

— Какие всадники? — спросил Ярослав.

Чеслава глубоко втянула носом воздух. Почудилось ей, или и впрямь едко запахло дымом?

— У них на знаменах двузубцы, — скороговоркой выпалил Крутояр.

В ладожском тереме он подслушал немало чужих, не предназначенных для его ушей разговоров, чтобы знать, что двузубцы на своих знаменах вышивали варяги.

Вновь Рюрик.

— Куда они скачут? — Ярослав помрачнел на глазах.

— Туда, — Крутояр махнул рукой в противоположную от себя сторону. — Мы их сбоку увидали.