Яромира. Украденная княжна (СИ) - Богачева Виктория - Страница 19

— Правь к берегу, — Харальд поднял голову и посмотрел на кормщика. — Задержимся на один день, не дольше. И сразу же возьмем курс на земли франков.

Вместо того, что кивнуть и уйти, Олаф остался на месте. Он всматривался в лицо конунга, которого не радовали ни погода, ни попутный ветер, ни спокойное море. Всюду на драккаре слышался смех и громкие, беззаботные голоса, но один лишь Харальд выглядел все более мрачным с каждым новым рассветом. Он и грести сел раньше, чем наступил его черед, и сказал, что не будет ни с кем меняться. Какие мысли он хотел вытравить из головы тяжелой работой? Что хотел позабыть?

Кормщик почесал густую, поседевшую бороду. Как будто Харальд ответит, коли он спросит. Зыркнет недобро и прогонит прочь — это Олаф знал наперед.

— Там будет Трувор, — сказал он наугад и прищурился, наблюдая за вождем. — Это последний крупный торг на морском пути. Они его не пропустят.

Лицо конунга не изменилось ни на чуть. Но зато весло он дернул на себя резче обычного, и с такой силой, что его отбросило назад на скамье. Конечно, он усидел. Еще не родился такой конунг, который упал бы на своем драккаре. Но Олафу было достаточно того, что он увидел.

— Довольно, — Харальд раздраженно посмотрел на мужчину. — Тебе нечем заняться на моем драккаре, кормщик, кроме как впустую тратить время на глупую беседу?

Даже по имени его не назвал. Олаф спокойно пожал плечами и ушел, решив, что достаточно на сегодня испытывал терпение своего конунга. Когда он занял привычное место на корме, к нему подскочил племянник Харальда — Ивар.

— Что он сказал? — с поспешностью, свойственной лишь юнцам, негромко проговорил он.

Олаф смерил его долгим взглядом.

— Поди да спроси, — хмыкнул и отвернулся, показывая, что не намерен продолжать разговор.

Ивар горячо выругался, припомнив владычицу мира мертвых богиню Хель. Олаф неодобрительно покачал головой. Ни к чему было поминать вслух правительницу подземного, темного царства. Но, видно, мальчишку с детства не приучили держать язык за зубами. А когда взялся учить Харальд на правах старшего родича, брата матери, было уже поздно.

Кормщик проследил за Иваром взглядом: тот ушел на противоположный борт, к компании молодых, зубастых волков, которые ходили на драккаре Харальда лишь вторую зиму. Племенник конунга что-то сказал им, а те недовольно забормотали.

Олаф выругался про себя и махнул рукой. Был бы на земле — непременно сплюнул бы, но на корабле за такое могли и язык отсечь. Плевать за борт — гневить Ньёрда, бога морей, ветров и покровителя кораблей. Он знал, чем был недоволен Ивар и те, кто сидел вокруг него. Они давно ждали свое серебро, и хотя Харальд никогда прежде не нарушал своего слова и добычей делился ровно так, как было обговорено, у молодых волчат руки горели поскорее его потратить. Думали, что давно уже следовало конунгу приказать править к берегу, ведь сколько торговых гаваней они оставили у себя за спиной!

Олаф покачал головой. Что-то здесь было нечисто. Он наблюдал за Харальдом уже давненько, как только они покинули залив, где встретились с Трувором. И с каждым днем увиденное нравилось старому кормщику все меньше. Конунг, конечно, был не девкой, чтобы всем быть по нраву, но Олаф опытным, наметанным взглядом подмечал за ним многие вещи, которые могли быть сокрыты от остальных.

Харальд потерял сон. Он часто вскакивал посреди ночи и уже больше не засыпал, слоняясь по палубе без дела. Он пил вечерами кислое пойло франков, чтобы уснуть, но даже это не помогало, хотя обычно эта кислятина срубала здорового мужика и тот спал без задних ног. Конунг достал из вещевого мешка старый оберег, который сделала ему еще его мать очень, очень давно, и повесил потрепанную веревку на шею.

Это беспокоило Олафа, и в голове у него роились одни смурные мысли.

К вечеру вдалеке показалась земля, и, немного подумав, Харальд нехотя решил, что те, кому любо, могут покинуть драккар и заночевать на берегу, неподалеку от поселения, окружавшего торг.

— Ставьте щиты, — велел он, стоя на носу корабля, рядом с венчавшей его головой дракона.

Повинуясь его слову, мужчины развернули щиты белой стороной, которую было видно издалека. Знак мирных намерений.

Войдя в прибрежную бухту, они сразу же заметили паруса драккара, на котором в море ходил Трувор. Где-то глубоко внутри Харальд таил недостойную надежду, что их пути разминуться. Но этого не случилось, и он готовился к нежеланной встрече.

Вдалеке уютными огнями светился торг. Наступал вечер, и купцы убирали свой товар, чтобы уже утром, задолго до рассвета вновь вернуться на те же самые места. Над холмом, где раскинулось поселение, клубился дымок и сыто пахло снедью. Теплым печевом, зажаренным мясом.

— Баб и девок не портить, за все платить сполна. Донесут, что вы обидели кого-то — скормлю Ньёрду, — Харальд расхаживал по палубе, хмуро поглядывая на стоящих рядами хирдманинов.

Пристальнее всего всматривался в Ивара, который, будто нарочно, старательно от него отворачивался.

— Завтра же вернемся в море. Как закончится торг, — сказал Харальд напоследок.

Задерживаться на берегу он не хотел. Наблюдая, как его хирд* по шаткому мостку покидал драккар, конунг хмурился. Вскоре на палубе остались лишь он и Олаф, который, никуда не спеша, сматывал потрепанные веревки.

— Я останусь здесь, — сказал он кормщику.

— Ивар стал забываться в последние дни, — невпопад отозвался Олаф, а вот конунг усмехнулся.

— Ему не хватает хорошей трепки в битве. Первый же налет, и его спесь исчезнет, как утренний туман над водой.

Олаф не был столь благодушно настроен. Он пожал плечами и погладил воинский пояс.

— Я, пожалуй, останусь с тобой. Если не прогонишь, — искоса поглядел на Харальда, который покачал головой.

— И никакой кислого пойла сегодня! — решительно добавил кормщик. — Заварю ягод, как полагается, добавим меда…

Посреди ночи конунг проснулся. Его разбудил не сон, как случалось в предыдущие дни.

Где-то поблизости громко и надрывно кричала девушка.

Харальд резко сел, выравнивая дыхание. По обнаженной спине катился пот.

С тихим плеском вода мягко билась о борта драккара, и ночную тишину разрезал лишь громкий девичий крик.

Он не помнил, что ему снилось. Но, очнувшись, увидел, что сжимал рукоять меча, с которым не расставался даже во сне.

Девушка продолжала кричать, и конунг нахмурился. Ему не было дела до чужой рабыни или жены. Его волновало лишь подчинение своих хирдманинов.

Но этот крик почему-то не шел у него из головы.

Потом он услышал смех.

Мужской смех и мужские голоса.

Держа в руке меч, Харальд встал на ноги, выпрямился во весь рот и огляделся. Звук исходил от берега. Никто там не спал, несмотря на поздний, самый темный час. Догорал наспех сложенный костер, и в его отсветах конунг увидел с десяток мужчин. Они стояли полукругом, со стороны леса, а прямо по центру, словно пичуга в клетке, металась девушка — она была на добрую половину меньше самого хилого мужика. Они выдавливали ее с берега в холодную воду, окружив плотным полукольцом. Ей некуда было бежать, они преградили ей путь. Оставалось лишь одно: отступать назад.

И она пятилась, и испуганно озиралась по сторонам.

Харальд скривился, разглядев людей из хирда Трувора. И не удивился. Они промышляли насилием, и умудрились сыскать себе в этом дурную славу даже среди викингов. А это что-то, да значило.

Конунг прищурился и подавился воздухом, когда увидел, что в кругу стоял Ивар. Сын его старшей сестры. Зарвавшийся щенок, посмевший нарушить приказ своего вождя. Харальд ясно сказал: не насильничать, девок и баб не обижать.

А по бокам от Ивара толкались два хирдманина, с которыми тот сошелся в последние недели, как покинули они Длинный дом на севере.

Перехватив поудобнее рукоять меча, Харальд подошел к мосткам и даже в кромешной темноте, рассеиваемой лишь тусклым пламенем костра, плавно сошел с драккара. Он ни разу не запнулся, не споткнулся. Он бегал по мосткам еще босоногим мальчишкой, с завязанными глазами и со связанными за спиной руками. Он бегал в лютый шторм и под огромными волнами, когда вода смывала все на своем пути, утягивала людей прямо в объятия грозного Бога Ньёрда.