Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза) - Страница 65

— Вот он. Ждет нас.

— Нужно рассказать Элизабетте, Сандро.

— Хватит об этом. Следи за полицией.

Беппе принес два бокала с вином к столику Массимо в глубине пустого бара. У них сложился свой ритуал: после закрытия Массимо проскальзывал через черный ход, съедал что-нибудь на месте и уносил домой пакет с продуктами.

— Как тебе panino? — Беппе уселся рядом, заметив, что от сэндвича не осталось ни крошки. Старый друг похудел, и видавший виды коричневый костюм сидел на нем мешком. Его неизменная папка с документами лежала рядом с хозяином, она стала еще толще.

— Очень вкусно. Мария приготовила? — Массимо отодвинул тарелку.

— Нет, Летиция.

— А как дела у Марии? Так и сидит наверху?

— Да, но уже выходит ненадолго. Выбралась на мессу. Эмедио отвел ее.

— Должно быть, это очень тяжело. Мне так жаль.

— Из-за войны все еще хуже. Она читает газеты, видит сообщения о погибших. Кто-то из них ровесник Альдо, кто-то моложе или старше. Мария оплакивает их как родных.

— Какое горе…

— Странно сидеть дома во время войны, правда?

— Да.

Беппе и Массимо встретились взглядами — солдат с солдатом. В этот раз Беппе не призвали из-за старой травмы колена, а евреям служить было запрещено.

Массимо тяжело вздохнул:

— Однако должен признаться: когда я слышу, что у нас на фронте дела идут туго, я не знаю, плакать мне или радоваться.

— Понимаю. — Беппе отпил вина. — Мы не слишком удачно начали на Средиземном море. Поражение флота при Таранто[100] — просто позор. Надеюсь, на египетском фронте дела пойдут лучше, но у меня тоже смешанные чувства.

— Ясно. — Массимо открыл папку, достал из кармана ручку и что-то написал.

— С другой стороны, больно признавать успехи немцев. Их блицкриг — такого мир прежде не видел. Гитлер оккупировал бо́льшую часть Западной Европы.

— Ага. — Массимо снова сделал пометку.

— Жалею о том дне, когда мы объединились с нацистами. Теперь мы лишь вассалы Гитлера, только и всего. — Беппе следил, как Массимо пишет в своей папке, все чаще оставляя пометки. — Что ты пишешь, Массимо?

— Важные вещи, которые следует запомнить. — Массимо развернул папку и показал Беппе строчку цифр. — Видишь, это перепись населения в августе 1938 года. Было подано пятнадцать тысяч заявлений на получение особого статуса согласно расовым законам.

— Массимо, — перебил друга Беппе. — Ты мне уже много раз об этом говорил.

— Правда? — Массимо заморгал. — Я показывал тебе фамилии лиц, которые получили особый статус на основании чрезвычайных заслуг перед родиной?

— Да. Массимо, как ты себя чувствуешь, брат?

— Как и следовало ожидать. — Массимо снова развернул папку к себе. — Я горжусь своей работой, я могу послужить на пользу общине. Знаешь, я для многих семей добился особого статуса. Его предоставили по заявлениям, которые я сам готовил или курировал. Жаль, я не смог добиться его для собственной семьи, ведь я это заслужил. Не хватило какого-то года. Жаль, я не вступил в партию раньше, как ты.

— Мы уже много раз это обсуждали. Ты не виноват. — Беппе помолчал. — Я за тебя тревожусь. Ты сам на себя не похож. Тебе нужен перерыв.

— Перерыв? — Глаза Массимо за очками вспыхнули. — Это совсем не то, что моя прежняя практика. Я нужен общине, люди страдают. Все сидят без работы и без денег, мы вынуждены ежедневно бороться за еду. — Он говорил все быстрее, слова становились неразборчивее. — Я обучил других подавать заявления. В синагоге под моим началом трудятся шестнадцать человек, но каждый раз, когда мы подаем заявление для одной семьи, тут же находится другая, которая тоже в этом нуждается. Это бесконечный процесс.

— Это ясно, но нельзя решать все в одиночку. Сдается мне, ты пытаешься искупить вину за то, что сам не получил особый статус.

— Может, оно и так, но что в этом плохого? Я не хочу, чтобы кто-то оказался в таком же положении.

— Я скажу тебе, что в этом плохого, — без малейшего осуждения продолжил Беппе. — Ты пытаешься искупить свою вину за то, чего не совершал. При этом забываешь о семье. Больше бывай дома. Там твое место.

— Но я не могу просто все бросить.

— Я не говорю бросить. Я говорю — сократить. — Беппе закрыл папку Массимо. — Ты все время думаешь о работе.

— Вот и Сандро так говорит, — нахмурился Массимо.

— Твой сын прав. Давай поговорим лучше о нем, а не об этой твоей папке. Как поживает Сандро?

— Мы с ним редко видимся. Я в синагоге. Он с Розой или в школе. Теперь он заправляет нашим домом.

— О чем это ты?

— Сандро взял на себя заботы о наших счетах, чтобы я мог работать.

— Но это не его задача, — возразил Беппе. — Ты — глава семьи Симоне. Вспомни, кто ты. Займи в семье подобающее место. И все сразу устаканится. Это пойдет тебе на пользу.

— Может, я так и сделаю. — Массимо выпрямился и заморгал. — Как Марко?

— Служит в Палаццо Венеция, ему там нравится, по вечерам гуляет с девушками. — Беппе помолчал. — Еще раз прости за то, что он наговорил у вас дома. Мне за него так стыдно.

— Ну конечно, он не всерьез. Ты уже извинился. Наступили мрачные и тяжелые времена. Кругом страдания и война.

— Но войны заканчиваются. Уж мы-то знаем. Мы это пережили.

— Да, заканчиваются, — поджал губы Массимо. — А потом начинаются снова.

Когда пришла пора, Беппе выпустил Массимо через черный ход и запер дверь. Он уже собирался подняться наверх, как вдруг в дверь бара заколотили. Беппе обернулся и увидел через стекло тощую фигуру Кармине Веккио в темной форме ОВРА.

Беппе подошел к двери, отпер ее и встал на пороге, преграждая путь.

— У нас закрыто, — невозмутимо сказал он.

— Подкармливаешь еврейчика? Я тебя видел. Я тебя знаю! — Глаза Кармине сверкнули злобой.

— Я кормлю всех клиентов. В тот день, когда это станет незаконным, можешь посадить меня в тюрьму.

— Симоне — не просто клиент, он твой друг. Думаешь, выйдешь сухим из воды, раз Марко работает в Палаццо Венеция?

— Мой сын тут ни при чем. Ты давно затаил на меня злобу. Как был гнильем, так и остался.

Кармине ткнул в него пальцем.

— Не сомневайся: я до тебя доберусь!

— Давай. Попробуй.

— И до твоего дружка-еврейчика.

— Его трогать не смей!

Кармине хмыкнул:

— Симоне — твоя слабость. У тебя все на роже написано.

— Предупреждаю тебя, не лезь к нему!

— За мной ОВРА. Что ты мне сделаешь?

— Лучше тебе не знать, — стиснув зубы, выдавил Беппе. Он вдруг понял, что хочет убить Кармине голыми руками — прямо здесь и сейчас. Этот порыв был выработан в бою, рефлекс воина защитить собрата по отряду. На войне Беппе такое проделывал. Много раз.

— Я тебя не боюсь, Беппе.

— Потому что ты идиот. — Беппе шагнул назад и закрыл дверь, наблюдая за Кармине через стекло. Беппе всегда считал, что есть битвы, которых мужчине нужно избегать, и битвы, в которых нужно сражаться.

Кармине только что примкнул к последним.

Элизабетта и Нонна сидели за обеденным столом, потягивая на ночь anisette. В доме царили тишина и покой, бриз, что залетал в открытое окно, раздувал кружевные занавески. Рико спал на своем стуле, а Ньокки — на своем. Сиденья были застелены белыми салфетками, чтобы избежать попадания кошачьей шерсти на подушки, но это было бесполезно.

Нонна кивнула:

— На этой неделе мы хорошо потрудились. Работаем без убытка, так что держимся на плаву.

— И хвалить за это нужно вас, — улыбнулась довольная Элизабетта.

— Разве я возражаю? Вовсе нет! — засмеялась Нонна, и Элизабетта тоже развеселилась. «Каса Сервано» спасся благодаря стратегии Нонны — она решила подавать только фирменное блюдо, пасту. Остальные позиции убрали из меню, и Элизабетта обменяла все, что у них было, на муку и яйца. Другие члены их торгового союза последовали примеру Нонны и стали готовить собственные фирменные блюда. Беппе больше ни разу на встречу не пришел, хотя и оставил им свой список поставщиков.