Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза) - Страница 48

— Помнишь меня, Беппе? — спросил тощий.

— Кармине Веккио, — спокойно ответил отец.

— Ну что, теперь я выше тебя по званию, удивлен?

— Мне прихлебатели не начальство.

Марко тяжело сглотнул, такое ОВРА с рук не спустит.

— Bah! — Веккио затянулся сигаретой. — Да ты не изменился, старая кляча.

— Благодарю, — без улыбки отозвался отец.

— Не сметь! — рявкнул Веккио, из ноздрей у него вылетели струйки дыма. — Мог бы проявить уважение ко мне, а также к моему коллеге Стефано Претианни. — Он жестом указал на громилу, но тот никак не отреагировал. — И кстати, ты не в том положении, чтобы просить за своего дружка-еврея.

Отец Марко и ухом не повел.

— Это не просто просьба, он имеет заслуги перед родиной. Массимо Симоне — верный фашист. Он служил нашей стране в…

— Да что ты знаешь о верности, Беппе? Твой сын Альдо снабжал оружием предателей прямо у тебя под носом. И один Бог знает, на что на самом деле способен Марко.

Тот порывисто вскочил на ноги.

— Я предан партии, как и Массимо Симоне. Он заслужил особый статус!

Отец поднялся и встал рядом, он хранил самообладание, не отрывая взгляда от Веккио.

— Опять ты, Кармине, затеваешь ненужную драку, а я все так же не поддаюсь.

— Какую ненужную драку, Беппе? Как было в Капоретто? Поэтому ты трусливо сбежал?

— Ничего подобного.

— Докажи.

— Я не обязан тебе ничего доказывать.

— Вы, Террицци, меня не проведете. Я буду присматривать за вами в оба глаза. За вами обоими.

— Наслаждайся зрелищем.

Отец отвернулся и вышел, а Марко последовал за ним. Террицци вышли из кабинета, пересекли прихожую и миновали пост охранников. Спустились бок о бок по величественной мраморной лестнице — они были примерно одного роста и телосложения, каждый безошибочно угадал бы в них отца и сына. Но после произошедшего Марко задумался. Да знает ли он отца на самом деле?

Они спустились на первый этаж, прошли через арку и покинули Палаццо Браски. Пьяцца Навона заполонили спешащие по делам пешеходы; отец и сын остановились, чтобы попрощаться.

— Мне пора обратно в бар. — В солнечном свете глаза Беппе смотрели сурово.

— Я останусь здесь, — сказал Марко, ему было неловко. При других обстоятельствах он бы обнял отца, желая отблагодарить за то, что он помог ему снова получить работу. Но отношения были испорчены, так что это было невозможно. — Кстати, откуда ты знаешь Кармине Веккио?

— Это не важно.

— Как считаешь, Симоне дадут особый статус?

— Должны. Я немало заплатил.

— О чем ты? — удивился Марко.

— Что, по-твоему, было в том конверте, сынок?

Массимо сидел в кабинете, обхватив голову руками. На столе перед ним лежал новый свод расовых законов. Согласно сегодняшнему королевскому указу, членом фашистской партии он больше не являлся. Его выдворили из рядов фашистов. Он перечитал основное положение манифеста, надеясь, что постановление изменится. Однако все осталось по-прежнему, напечатанным черным по белому:

«Граждане Италии, которые, согласно закону, относятся к еврейской расе, исключаются из НФП, Национальной фашистской партии».

Массимо никак не мог осознать то, что видел собственными глазами. Его, юриста, этот закон сбивал с толку. Фашисты его предали, хотя он и другие евреи помогли Дуче прийти к власти. Массимо верил в Дуче, даже любил. Но и Дуче его предал. Газеты называли это «чисткой».

Дверь в кабинет была закрыта, но Массимо слышал, как на кухне разговаривают Джемма и Сандро. Закон их огорчил, но не опустошил, как его. Если он не фашист больше, то кто? Массимо не знал. Для него состоять в партии было не просто политическим решением. Партия была мерилом жизни, словно сама являлась законом, организованной системой правления, которая позволяла людям полностью реализовать свои способности.

Он вспомнил Марш на Рим — самое начало расцвета партии. Это было всего шестнадцать лет назад. У него с тех времен еще остались галстуки. И даже туфли. В тот год родился Сандро, и тогда Массимо был полон надежд, ведь он стал новоиспеченным отцом новорожденного сына и видел, как во главе его страны также становится новый отец. В ту пору он верил, что его жизнь складывается удачно, тем более что эпоха была благоприятная, особенно для римлянина.

Его взгляд бродил по кабинету: дипломы в рамках, стеллажи, заполненные учебниками и книгами по налоговому законодательству. То были артефакты прошлой жизни налогового адвоката, словно фрагменты мраморной колонны с Римского форума. Массимо превратился в развалину.

В окне он поймал собственное отражение. Он выглядел перепуганным и именно так себя и чувствовал. Массимо снова вспомнил об особом статусе, который ему не удалось получить. Если бы он добился успеха — мог бы остаться членом партии, но подвел себя и свою семью.

Массимо молился, чтобы Беппе и Марко смогли переломить ситуацию.

Элизабетта и Нонна по вечерам завели обычай выпивать по рюмочке anisette — сладкой анисовой наливки. Наступили трудные времена: все только и говорили, что о надвигающейся войне. Дела в «Каса Сервано» шли неважно — поток туристов почти иссяк, а евреи Трастевере пострадали от расовых законов, к которым местные обитатели питали отвращение.

Элизабетта все время думала о Сандро, у нее было разбито сердце: он больше ее не любил. Она-то любила по-прежнему, плакала ночами, тосковала по нему и тревожилась. Марко она избегала, не желая напрасно его обнадеживать, ведь теперь Элизабетта знала, что Сандро — ее единственный. К счастью, Марко все время пропадал в Палаццо Браски.

— Какой ужасный день. — Нонна опустилась на стул у орехового стола, на который проливала свет лампа из молочного муранского стекла. Окно было открыто, но теплый ветерок едва шевелил кружевные занавески. Ночью на Виа-Фьората обычно бывало тихо, вот и теперь слышалось лишь мурлыканье Рико: кот лежал в мягком кресле на салфетке, что защищала сиденье от шерсти. Он закрыл глаза, подогнул лапы, живот его был набит остатками branzino — морского окуня.

— Все наладится, Нонна.

— Но сначала станет куда хуже, девочка.

Элизабетта потягивала анисовую наливку из крошечной резной рюмочки — у Нонны таких была добрая сотня. Оказалось, старушка коллекционирует всевозможную стеклянную посуду: у нее было без счета наборов старинного фарфора, а также разных горок, комодов и шкафов для хранения этой коллекции. Шкафы стояли в каждой комнате маленького веселого дома, в них бок о бок громоздились наборы фарфора Royal Doulton, лиможского и минтонского фарфора, майолики, «Каподимонте» и многое другое. Выглядело несколько чудаковато, но дом становился удивительно уютным.

Постучали в дверь. Элизабетта поднялась, пересекла гостиную и открыла — у порога стоял Марко в форме, с широкой улыбкой на лице, держа под мышкой большую, празднично завернутую коробку.

— Buona sera, Элизабетта! — Марко приобнял ее свободной рукой и поцеловал в щеку.

— Какой сюрприз! — взволнованно сказала она. — Рада тебя видеть.

— Элизабетта, где твои манеры?! — крикнула из столовой Нонна. — Кто там? Почему не приглашаешь войти?

— Входи, пожалуйста, Марко. — Элизабетта открыла створку пошире, и Марко вошел в гостиную, молча осмотрев громоздкие шкафы. Она проводила его в столовую.