Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза) - Страница 16

— Идем. — Энцо вывел его из аудитории, они дошли до вестибюля и остановились; студенты обходили их, покидая здание университета.

Сандро все не успокаивался:

— Разве вы не слышали, Энцо?

Тот посмотрел на часы.

— Мне пора домой, а тебе — забрать следующее задание.

— Вы не удивлены?

Энцо пожал плечами:

— Нет — в наше-то время. В любом случае профессор считает себя агностиком, а его жена — католичка.

— Ну и что? Дело-то не в том. — Сандро никогда не задумывался, еврей ли профессор Леви-Чивита. Теперь он догадался, что, судя по фамилии, математик все же еврей.

— Иди сюда, поговорим в более уединенном месте. — Энцо взял Сандро за руку и отвел к стене. — Это все его политические взгляды.

— Профессора? Кому вообще какое дело до его взглядов?

— Шесть лет назад профессоров университета заставили дать присягу фашистскому правительству. В противном случае их увольняли, — негромко сказал Энцо. — Из тысячи двухсот человек отказались лишь двенадцать. Одним из них был старик Вито Вольтерра[56] — он был членом парламента и социалистом; конечно, он отказался. В итоге его уволили.

— А при чем тут Леви-Чивита?

— Ходят слухи, что он написал руководству университета письмо, где заявил, что математика вне политики и он не считает нужным демонстрировать свои политические убеждения. Говорят, это вызвало большой переполох, и в итоге Леви-Чивита дал присягу только потому, что не хотел увольнения.

— Но ведь он прав. Политика и математика никак не связаны. Можно сделать вывод: он агностик в религии и придерживается независимых взглядов в политике. Так что его позиция логична.

— И все же есть подозрения, что он склоняется к левым убеждениям. Его прошлое свидетельствует против него. Все знают, что в 1925 году он подписал Манифест[57] Бенедетто Кроче против фашизма, опубликованный в газетах.

— Ну и что? — Сандро знал о печально известном манифесте от своего отца, который его не одобрял. — Сотни профессоров, журналистов и людей искусства подписали это письмо. Леви-Чивита ведь не был единственным.

— Я просто тебе объясняю: фашисты не восхищаются профессором так, как мы с тобой.

Сандро не знал, что ответить: ведь он и сам был фашистом.

— Но при чем здесь то, что он еврей?

— Большинство евреев настроены против фашизма, верно?

— Вовсе нет, — выпалил Сандро, но запнулся. Он уже хотел было рассказать, что он еврей и фашист, но не стал. Неизвестно, принадлежит ли Энцо к фашистской партии, но, скорее всего, да. К тому же, скорее всего, сам Энцо не еврей, раз он никак не отреагировал на оскорбление. Наверняка на факультете математики есть и другие евреи, студенты и профессора, просто Сандро никогда об этом не задумывался. Теперь до него дошло, как могут переплетаться политика и религия, несмотря на отсутствие между ними логической связи.

— Мне пора. Забери свое следующее задание у меня из почтового ящика. Увидимся. — И Энцо поспешил к выходу.

Сандро вернулся в вестибюль и пошел налево, в почтовое отделение, небольшую квадратную комнату, уставленную от пола до потолка деревянными почтовыми ящиками. На каждом было маленькое стеклянное окошко с подписанным на табличке именем преподавателя. Сандро открыл почтовый ящик Энцо, достал конверт с заданием и убрал себе в рюкзак. Он уже собирался выйти из комнаты, но остановился.

Сандро изучил таблички на почтовых ящиках с названиями факультетов и нашел нужный. Он выудил из рюкзака блокнот и карандаш, вырвал страницу и написал:

Сандро свернул записку, положил ее в почтовый ящик и ушел.

Марко потел под летним солнцем, которое вовсю припекало; плотная черная ткань рубашки казалась тяжелой и колкой, но на беседу в Fascio — местное отделение фашистской партии — нужно было прийти в форме Балиллы. В тот день в кладовке бара комендаторе Буонакорсо предложил Марко должность своего помощника, а Беппо не преминул воспользоваться шансом пристроить сына в партию. Марко работа заинтересовала, хоть он и знал, что будет лишь portaborse — носителем портфеля. В глубине души он не интересовался политикой, потому служение фашизму его не слишком влекло, однако Марко знал: там платят лучше, чем в баре.

Марко пронесся по оживленной Пьяцца Навона к Палаццо Браски — величественному особняку аристократического семейства Браски, где располагалась штаб-квартира Fascio.

Грандиозное Палаццо в несколько этажей возвышалось на южной стороне площади. Его стены были сложены из крупных серых камней, а фундамент — из узких кирпичей янтарного цвета. Сводчатые изящные арки спереди и позади строения вели во внутренний двор, достаточно просторный: там могли с удобством разместиться даже старомодные конные экипажи.

Марко никогда не был внутри; ко входу с вооруженной охраной он подошел с некоторой опаской. Обменялся фашистским приветствием с караульными и проследовал дальше, к другой паре охранников, что стояли по бокам стеклянной двери, и снова им отсалютовал. Они справились, как его зовут, и провели к стойке, где зарегистрировали в журнале, а затем велели подняться на самый верхний этаж. Марко в глубине души чего-то опасался, шагая по великолепной лестнице серого мрамора, каждая ступенька которой была инкрустирована черными мраморными же треугольниками в золотистом обрамлении. Он едва не споткнулся, засмотревшись на внушительный купол потолка, украшенный крупными цветами; в центре его находилось круглое отверстие, оно напоминало стеклянный глаз неба, что словно присматривал за посетителем.

Добравшись до верхнего этажа, Марко подошел к еще одной стойке регистрации, располагавшейся в небольшой комнате с полом из разноцветного мрамора и потолком, украшенным бордюром со львами, ангелами, римскими богами и богинями. Наконец его провели в большой кабинет: там, позади полированного резного стола, на котором высились стопки аккуратных бумаг, стоял комендаторе Буонакорсо, а по бокам от него — два других офицера, один помоложе, другой постарше.

— Да здравствует Дуче, — сказал Марко, салютуя им.

Неуловимо улыбнувшись, Буонакорсо, облаченный в темный мундир, тоже отсалютовал и подошел к нему, протягивая руку.

— Вольно, Террицци. Ну вот, знакомься. — Он указал на них. — Слева от тебя — команданте Спада, справа — команданте Терранова. Господа, это юный Марко Террицци.

— Террицци, — пробурчал команданте Спада, плешивый военный с изрезанным морщинами лицом, кустистыми седыми бровями и короткими седыми же волосами ежиком. Вид у него был недовольный, а спина скрюченная, как у креветки.

— Добро пожаловать, Террицци. — Команданте Терранова протянул руку, и Марко ее пожал.

У этого офицера были большие светло-карие глаза, крупный нос, полные губы и густые каштановые кудри. Он был крепко сложен, и мундир плотно облегал его, натягивая пуговицы; держался Терранова расслабленно и доброжелательно, легкая улыбка обнажала неровные передние зубы.

— Садись, пожалуйста, Марко. — Буонакорсо указал ему на изысканные стулья по ту сторону стола.

— Спасибо. — Марко уселся, Буонакорсо и остальные тоже.

Буонакорсо одобрительно кивнул:

— Марко, я рассказывал этим господам, как ты гордишься своим происхождением — я слышал, что ты говорил это в баре своего отца. Вдобавок мы побеседовали с капитаном Финестра из твоего отряда Балиллы, и он сообщил, что ты пользуешься успехом среди сверстников и вдобавок настоящий спортсмен. Хотелось ли бы тебе работать у нас, Марко?