Каторжник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 30

Впрочем, наша неугомонная компания за исключением Изи, который уже мысленно открывал первый филиал, не дала старику насладиться заслуженным отдыхом. Всем не терпелось из первых уст узнать местные порядки и перспективы…

— Захар, а как тут это золото-то распроклятое нашли? — уныло спросил Тит, видимо, уже прикидывая, сколько кубометров мерзлой земли ему предстоит перелопатить. — Ей-богу, уж лучше бы и не находили!

— Да-a, это ты, паря, верно сказал — ответил тот, поворачиваясь к нам и подпирая голову тяжелым и, чувствуется, много бывавшим в деле кулаком. — А затеялось все это с орочонов[3]. Не ведали они, нехристи, что накличут злополучие. Тридцать лет назад дело было, я ишшо совсем молодой был. Раз, сказывают, завезли орочоны в Нерчинск самородки. Ну, там их, понятное дело, спрашивают: «Где нашли?» — «На Каре-речке», — отвечают, дышло им в душу!

Захар закашлялся так, что покраснел до лысины, смачно сплюнул на пол и продолжил:

— «И давно, — спрашивают, — камешки эти собираете? Много ли их там?» — «Давно, — говорят, падлы. — Раньше желтолицым продавали, а теперича они не идут, вот, к вам принесли». Бисовы дети, ***** ****** мать! — Захар поморщился, будто проглотил паука.

Видимо, ненавидел он этих орочонов лютой ненавистью.

— Ну, начальство-то не дураки сидят, смекнули, что к чему. Орочонам, как водится, по шее надавали да отправили восвояси. А на Кару снарядили экспедицию с инженером. Павлуцкой фамилия из самой столицы! Душевный был человек… послал нас в эту задницу! И я туда попал, на санях его возил. А куда денешься? Приехали мы сюда, в долину эту змеиную. Шалаши поставили, туда-сюда… копать начали. Снег метешь, метешь — рубаха мокрая. До земли доскребешься, а она — мерзлота, камень! Ломом-пудовиком тюкаешь, аж искры из глаз! А я-то парень молодой, силенок мало… Тайга кругом, жрать нечего, комарье это проклятое… Мрак!

— Ну а золото-то? Нашли? — не терпелось кому-то.

— Что «золото-то»? — злобно зыркнул старик. — Нашли, язви его! Прибежал с речки старатель один, патлы во все стороны, сам трясется, орет: «Золото!!! Крупинки в лотке! Видать хорошо!» Его начальство осаживает: «Да брешешь, собака! Перепил с утра? Иди похмелись!» — «Никак нет, ваше благородие, вот те крест! Водосвятие служите! Целовать буду!» Ну и все. Пошла наша жизнь прямиком в преисподнюю! Спирту дали — пей не хочу, только землю рой да песок промывай. Инженер по утрам орет: «Гайда на работу, орлы!» — а сам знай нахваливает. Обхождение в энто время у нас было самое галантерейное! Никого не били, с утра уже все полупьяные, а к вечеру и лыка не вяжем. А золото прет и прет!

Захар примолк, мечтательно глядя в черный потолок барака.

— Да-а. Жи-ли… Думали, праздник вечный будет. А не подумали, дураки, что не нам с господами чай пить. Года три еще золотишко… вот так… сквозь пальцы текло. Прах его возьми! Мы-то и не воровали почти, потом спохватились, да поздно! Начальство лиходейное прочухало, что к чему — пошли строгости. Золоту цену назначили, народу работного нагнали, а потом и вас, каторжных. Ну и все: за каждый золотник тут шкуру спускать стали. Не одна сотня нашего брата тут померла, царство им небесное!

— Дак ты вольнонаемный, выходит, был? — удивился Софрон. — А как же в кандалы-то угодил?

— Как-как… Известно как! Говорю ж, водка рекой текла! Ну, я по пьяни и учудил делов… А каких — тебе, сопляку, знать не положено!

Захар демонстративно отвернулся к стене, давая понять, что лекция окончена, и скоро захрапел. А я лежал, глядя в темень, и думал: «Вот же угораздило. Не Нерчинск, так Кара. Не мытьем, так катаньем. И гешефт этот еще… Чувствую, весело будет».

Утром началось наше знакомство с прелестями каторжного труда. Два мрачных типа притащили нам тулупы — драные, вонючие, явно снятые с предыдущих «счастливчиков», теперь уже пребывающих в лучшем из миров. Выдали рабочие рукавицы — «кокольды» — и «баклушки» — деревянные колодки на ноги, чтоб острые камни не порвали обувку раньше времени, если она у кого еще осталась. Инструмент — под стать одежде: тупые долота, пара молотков, четыре кайла с расшатанными ручками, две деревянные лопаты и один заступ, которым, наверное, еще Хабаров отбивался от маньчжуров. Шикарный набор для передовиков производства!

Двери барака распахнулись, и мы вышли в залитую солнцем морозную долину Кары, в звенящий от холода воздух, и отправились на «разработки».

Как нам доходчиво объяснил мастер Климцов, нашей артели из восьми будущих героев труда полагалось за день вскрыть одну кубическую сажень мерзлого грунта. То есть долбить кайлом камень, лед и прочую мерзлую дрянь, а потом деревянными лопатами кидать все это в «таратайку» — убогую тележку, запряженную косматой якутской лошадкой, посматривавшей на нас с нескрываемым сочувствием.

Тяжелее всего оказалось махать кайлом по этому каменному грунту. Наш гений коммерции Изя Шнеерсон оказался к этой работе совершенно непригоден — после пяти минут он уже извел всех своим нытьем про мозоли, больную спину и еврейское счастье.

Пришлось поставить его на «лопату» — загружать тачку тем, что надолбили другие. Нытье от этого не прекратилось, но зато хоть появился какой-то толк.

Нашего благородного корнета Левицкого, естественно, среди нас не наблюдалось. Видимо, местное начальство решило, что махать кайлом — это не для аристократических ручек. Его пристроили в «теплое» местечко в местную контору — бумажки перебирать да стирать пыль с портрета государя императора. Негоже ведь дворянину, как простому смерду, землю ковырять! Пусть лучше страдает интеллектуально, в тяжких думах над судьбами Родины.

Зато Тит… О, Тит работал за двоих, а то и за троих! Мерно поднимал и опускал тяжеленное кайло, с таким звуком врубаясь в мерзлоту, будто это был не грунт, а его личный враг.

— Это что! Вот молотом махать на заводе — это да! — скромно отвечал он на наши восхищенные и завистливые взгляды. — А тут после кузни-то — рай земной! Кормили бы только получше, а то сил не хватает раздолбать!

«Таратайкой» отвозили грунт на промывочную машину. Ох уж эта машина! Венец творения инженерной мысли! Адская карусель, которая выплевывает крохотный золотник золота… но не нам. Нам — шиш с маслом. Казне — золото, нам — кайло и клейстер из муки. Справедливость как она есть!

Устройство этой шайтан-машины поражало своей примитивностью: длиннющая деревянная горка с поперечными планками-углублениями. Сверху сыплют нашу добычу: смесь льда, камней и песка, — а потом поливают ледяной водой из реки. Качают воду, конечно же, вручную, помпой — дополнительный фитнес для желающих!

Вода смывает все легкое вниз, в отвал, а в планках, если звезды сойдутся, остаются самые тяжелые частицы — «черный песок», в котором иногда, подмигивая на солнце, прячется ОНО — золотая «крупичка».

Забавно. Я ведь бывал на золотых приисках в прошлой жизни. Даже рулил одним таким пару месяцев. Но там были драги, экскаваторы, водяные пушки, самосвалы… А тут — деревянная горка и лопата. Причем работали абсолютно по-идиотски: все артели валили грунт с разных участков на одну машину. Никто не проверял, может, половина из нас таскает пустую породу? По-хорошему, надо бы пробы с каждого карьера брать, смотреть, где золото есть, а где — только камни и наши страдания. Но кому это надо? План — вот бог! Рви жопу, круглое таскай, квадратное катай! А рентабельность, эффективность и человеческие жизни — это так, нестоящие мелочи.

В обед привезли «бизнес-ланч»: сушеную рыбу — юколу — и немного ржаной муки. Снова квест «раздобудь дрова, разожги костер, свари клейстер». Под чутким руководством Захара соорудили очередное малоаппетитное, но горячее варево. Костер, кстати, пригодился и вечером — наломали от него головней и работали остаток дня при их романтическом мерцающем свете. Труд облагораживает, говорили мне в детстве…

К вечеру руки превратились в кровавое месиво, спина отказывалась разгибаться, а кайло весило тонну. Едва добрели до барака, швырнули пропотевшие тулупы к очагу на просушку и рухнули на нары. Только забылся тяжелым сном — уже снова подъем! День сурка в аду.