Каторжник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 29

Колонна ползла все тем же унылым строем. Время года — самое мерзкое: осень. Дождь, сырость, промозглый ветер. Укрыться негде. Куда ни глянь — угрюмые сопки в серой пелене дождя. Настроение — соответствующее. Бабам с детьми на телегах было «весело» — сверху льет, снизу сырость от мокрой соломы. А нам, пешеходам, еще «лучше»: по раскисшей дороге чапать в кандалах — то еще удовольствие. Душно от испарений, жарко от натуги, ноги вязнут в грязи. Обувка у многих давно сказала «прощай» и осталась гнить где-то на бескрайних просторах Забайкалья. Шли босиком по ледяной жиже — последний писк каторжной моды.

Утро начиналось рано, с побудки и «изысканного» завтрака — кружка теплого замутненного чая и ломтя вчерашнего настроения. Потом перекличка — убедиться, что за ночь никто не отбросил коньки или не улетел с ветром. А потом команда унтера, бодрая, как всегда:

— Подымайся, рвань! Строиться! Кара ждет!

И снова унылые сопки, седой ковыль, сухая полынь, ветер гонит тоску по полям. День сурка по-каторжному.

Однажды перед нами из-за поворота вынырнула целая толпа. Мужики вперемешку — кто в солдатской фуражке, кто в казачьей папахе, кто простоволосый, с мокрыми чубами и бритыми затылками. Двигались плотно, несли какие-то высоченные кресты и горланили церковные песнопения.

Унтер скомандовал нам сойти с дороги — не мешать богоугодному шествию. Процессия поравнялась с нами. Впереди — казачий офицер со знаменем. В центре — шест с иконой или картиной, изображающей каких-то полуголых святых с младенцами. Дьяконы в ризах, евангелия в бархате.

Наш унтер, изнывая от любопытства, подошел к главному попу узнать, что за демонстрация.

— Сия паства божия, — важно ответствовал священник, — волею государя нашего императора из заводских крепостных в казачье сословие поверстана! Великая милость! Вот, идем в Алгачинский рудник, там его превосходительство молебен служить будет.

Арестанты вылупили глаза на этих «новообращенных». Некоторые попадали на колени, крестились, землю целовали — то ли от зависти, то ли по привычке. Я же судорожно копался в остатках своих знаний: ага, Муравьев-Амурский, отжал у китаез землицу, нужны колонизаторы… Вот они, свежеиспеченные защитники рубежей! Счастливчики! Из крепостных — в казаки! Повезло ребятам, не то что нам. У каждого своя карьерная лестница. Те из нас, кто переживет Кару и досидит свой срок, тоже, может, получат шанс стать «вольными поселенцами» где-нибудь на Амуре. Если доживем, конечно. И если Амур к тому времени обратно не отожмут.

Наконец, после бесконечного пути мы прибыли на место — те самые «разгильдяйные прииски». Картина маслом: приземистые бараки, набитые народом под завязку. Тут были все: и вольные, и каторжные, и военные арестанты, и «посессионные» крестьяне — полный интернационал страдания.

Привели нас в Нижний острог — как оказалось, один из трех. Мимо порохового склада, погреба, кузницы — и остановили у караульной.

Унтер-офицер, сопровождавший нас от самого Иркутска, взошел на крыльцо с видом человека, выполнившего свой долг.

— Ну, вот и дошлепали до места, арестантики! — зычно объявил он. — Нет ли у вас к начальству каких жалоб?

— Никак нет, ваше благородие! — нестройно, но с должным подобострастием проорала колонна. Другие ответы тут были чреваты внеплановой поркой.

Унтер-офицер удовлетворенно разгладил усы, окинул нас прощальным хозяйским взглядом.

— Ну, так оставайтесь с богом!

С этими словами он развернулся и ушел, оставив нас на попечение местного начальства и суровой карийской действительности.

Приехали. Добро пожаловать в ад, филиал «Разгильдяевский».

Глава 15

Ну вот и финиш увлекательного тура «по местам не столь отдаленным». Карийские прииски, вотчина господина Разгильдяева[1], чиновника с говорящей фамилией. Надеюсь, он оправдает ее и не будет слишком уж старательно выбивать пыль из наших шкур.

В первый же день нашего пребывания в этом райском уголке нас, как скот на ярмарке, разбили на бригады по восемь рыл — артели. Видимо, для удобства учета и последующей утилизации. В нашу элитную команду попал весь цвет каторжного общества: старый лис Фомич, вечно кашляющий Софрон Чурис, непроницаемый Сафар, наш силач Тит, гений коммерции Изя-Зосим, Васька — нелюдимый мужик с нашего этапа — и, разумеется, я.

Вишенкой на торте стал Захар, древний старик, которого приписали к нам, видимо, в качестве ходячего музейного экспоната или источника местных баек.

— Да на кой ляд он нам сдался, старикан энтот? — немедленно возмутились Тит и Софрон, наши главные ценители производительности труда. — Он же кайлом толком не махнет, всю норму нам завалит, а то и помрет чего доброго!

— Цыц! — осадил их мудрый Фомич. — Песок-то сыплется, зато он тут все знает! Пригодится Захар — научит нас старательской премудрости! А то будете кайлом махать, как дураки, без толку.

Тут к нашей новоиспеченной артели подошел немолодой здоровый мужик в тулупе, воняющем потом и безысходностью: ваштейгер[2]* Климцов — местный мастер и надсмотрщик.

— Кто у вас за вожака будет? Аль так, стадом ходить собираетесь? — угрюмо буркнул он, оглядывая нас, как покупатель выбирает лошадь или, скорее, свинью на убой.

— Ну, вот, пожалуй, Пантелей. Подкидыш за старшого пойдет! — не моргнув глазом, ляпнул Фомич, ткнув в меня пальцем.

Спасибо, друг! Удружил так удружил. Сдал как стеклотару. Подставил по-братски!

— А ты чего? — удивился я такому «повышению». Мне эта должность была нужна как собаке пятая нога.

— А я — что? Я тутошних мест не знаю! — развел руками хитрый Фомич. — Были бы мы на Нерчинском заводе, так я бы хоть што! А тут я, сударик да соколик, сам впервой! Ты у нас головастый, с начальством, опять же, умеешь договариватьси, так тебе, значится, и карты в руки!

Становиться бригадиром этой банды смертников в мои планы, прямо скажем, не входило. Не то чтобы я боялся ответственности — опыта командования у меня хватало, хоть отбавляй. Но отвечать за результат работы, о которой я не имел ни малейшего понятия, да еще и в таких условиях — увольте!

Видимо, все мои сомнения крупным шрифтом написались на лице, потому что Чурис тут же затараторил, глядя мне в глаза с преданностью:

— Да не сумлевайси, Подкидыш! Ты же — голова! Мы ж видим! Уж ты такие дела проворачивал по пути сюда — да мы бы без тебя давно уже или с голоду подохли, или друг дружку перегрызли! Давай, соглашайси! За тобой — как за каменной стеной! Ну, или как за Титом — он тоже крепкий.

— Ну ладно, — все еще сомневаясь и понимая, что спорить бесполезно, произнес я. — Пиши меня «вожаком». Или «козлом отпущения», если так понятнее. А делать-то что будем?

Мастер Климцов покачал головой с видом «ну и тупые же вы, арестанты».

— Завтрева на вскрышные работы пойдете! Грунт снимать! А вообще, что начальство велит, то и будете делать! И без разговоров мне тут! Ясно⁈

Едва мы оказались в переполненном, вонючем бараке, который должен был стать нашим домом на ближайшую вечность, Изя тут же засуетился. Пока остальные арестанты пытались отвоевать себе место на нарах получше или просто падали без сил, наш коммерсант от еврейской мамы, шипя и оглядываясь, как заправский шпион, тащил мешки с нашим драгоценным «майданом» в самый темный и дальний угол.

— Сюда, сюда! — шептал он мне и Титу, которых мобилизовал в грузчики. — Шоб никто не видел! Это наше богатство! Наше все!

Мы запихали мешки с водкой, картами, солью и прочим барахлом под самые нары, завалив сверху каким-то рваньем и ветошью, а после Изя там лазил и шебуршал — видимо, пытался еще лучше спрятать. Маскировка — высший класс! Любой сыщик умрет со смеху, прежде чем что-то найдет.

— Надежно! — удовлетворенно потер руки Изя, когда вылез из-под нар. — Теперь главное — заявить о себе!

Услышав, что «трудовые подвиги» начинаются лишь завтра, Захар, не обращая внимания на нашу коммерческую суету, тут же решил воспользоваться моментом и завалиться спать. По-хозяйски уложив под голову свою драную котомку, он деловито очистил нары от грязи и расстелил подстилку из какой-то дерюжки. Опытный!