Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич - Страница 13

Вообще многие положения «Четырнадцати пунктов» были сформулированы столь расплывчато, что допускали различные толкования. Но именно это делало их привлекательными в глазах обеих воюющих сторон. Постоянные дополнения, которые американский президент вносил в свои «пункты» в течение 1918 года (4 принципа от 11 февраля, 4 пункта от 4 июля и 5 уточнений от 21 сентября), еще больше размывали оригинальные предложения ⁷¹. У Ллойд Джорджа было все-таки больше ясности.

Дело, однако, заключалось не только в мирных программах Англии и Соединенных Штатов. В самой Германии сторонники войны, во главе которых стояли Гинденбург и Людендорф, не хотели ничего слышать о мире без полной победы и собирались продолжать войну. В начале 1918 года, уверял впоследствии Эрих Людендорф, «войска жаждали наступления и ждали его после развала России с огромным воодушевлением». Армия, считал он, не сомневалась, что «войну можно закончить только наступлением» ⁷². Своему обер-квартирмейстеру вторил начальник Генштаба. Пауль фон Гинденбург называл мирные условия Союзников равносильными требованию капитуляции Германии. «Не могло быть никаких заблуждений относительно того, что наши противники не поднимут так высоко свои требования, — уверял он. — Стоило лишь раз скатиться по наклонной плоскости уступок, как... единственное, что ждало бы нас, — конец с ужасом осознания того, что мы, не дожидаясь противника, сами парализовали свою волю и армию» ⁷³. Зимой-весной 1918 года германские генералы готовы были говорить о мире лишь с поверженным врагом. Политическое влияние армии и ее руководителей в условиях войны было беспрецедентным, и любые робкие попытки отдельных германских политиков говорить о мире тонули в дружном хоре «патриотов». Чтобы мнение армейского руководства изменилось, нужны были серьезные неудачи на фронте, до которых было еще далеко.

20 марта 1918 года началось общее наступление германской армии на Западном фронте. К этому времени Германия уже имела мирные договора с Россией и Румынией и могла не опасаться за возобновление военных действий на Востоке. Немцы хорошо подготовили наступление, и их армия, преодолевая сопротивление Антанты, медленно, но неуклонно двинулась на Запад. Так продолжалось до середины июля. За четыре месяца наступления германские войска смогли так сильно потеснить армии Союзников, что фронт снова приблизился к Парижу, и речь, как и в 1914 году, опять зашла о скором окончании войны. 19 июня газета Matin призвала правительство эвакуировать из столицы женщин и детей, а военный комендант Парижа генерал М.-А. Гийома тогда же признался английскому послу, графу Дерби, что ожидает возобновления обстрелов города ⁷⁴. Началось бегство жителей из французской столицы. В первых числах июля новый статс-секретарь по иностранным делам адмирал фон Гинце, приехав в Ставку, прямо спросил Людендорфа, уверен ли тот в окончательном разгроме врага в ходе дальнейшего наступления, и услышал от генерала: «Отвечаю на ваш вопрос категорическим “да”» ⁷⁵. В июле, правда, Союзникам удалось остановить германское продвижение (снова, как и в 1914 году, в сражении на реке Марне) и стабилизировать фронт, но еще утром 15 июля граф Дерби, отбывая на несколько дней из Парижа в Лондон, отчетливо слышал канонаду ⁷⁶. Решающим для исхода Первой мировой войны оказалось начавшееся 15 июля германское наступление на Реймс и последовавшее через пять дней контрнаступление Союзников под Амьеном. Интересно, что Людендорф и Фош одинаково оценивали значение этих событий. Первый заявлял накануне решающей схватки, что «если удар по Реймсу будет удачным, мы выиграли войну», а второй говорил своему окружению: «Если немцы преуспеют в наступлении на Реймс, мы проиграли войну» ⁷⁷. Немцы не преуспели.

После второго сражения на Марне и неудачного наступления на Реймс германские войска в начале августа отошли на старые рубежи, с которых фактически начиналось весеннее наступление. Обе стороны понимали, что германская армия истощена и продолжать активные действия уже не может. Последнее стратегическое наступление немцев вылилось в огромные жертвы для обеих сторон. Но если Союзники могли компенсировать свои потери за счет прибывавших из-за океана свежих американских пополнений, то у Германии не осталось резервов. Окончательное поражение немцев становилось лишь вопросом времени. 13 августа Людендорф признался фон Гин-це, что у него больше нет уверенности в том, что германской армии удастся сломить сопротивление противника и заставить его просить мира. Лучшее, что мог теперь предложить Людендорф, — это «стратегической обороной парализовать волю противника к сопротивлению и таким образом постепенно привести его к сознанию необходимости заключить мир» ⁷⁸. Армейское руководство Германии больше не говорило о необходимости продиктовать мир поверженному врагу. Пределом мечтаний стало измотать войска Союзников обороной и принудить их самим искать мир. Но речь пока шла исключительно о почетных для Германии условиях, и к «Четырнадцати пунктам» американского президента немцы еще не апеллировали.

Более того, Людендорф и Гинденбург, как могли, препятствовали германским политикам публично обсуждать вопросы мира. Инициатива прекращения боевых действий, по их убеждению, должна была исходить от стран Антанты. Летом 1918 года германское Верховное командование даже спровоцировало на этой почве серьезный внутриполитический кризис. 24 июня статс-секретарь по иностранным делам Рихард фон Кюльман, выступая в рейхстаге, заявил, что успехи германского наступления породили у противников готовность к миру и Германия должна пойти им навстречу. «Вряд ли можно добиться полного прекращения войны, — сказал он, — только военными действиями, не сопровождаемыми дипломатическими переговорами сторон» ⁷⁹. Это довольно безобидное заявление вызвало болезненную реакцию в Спа. Людендорф и Гинденбург тут же объявили, что подобные мысли деморализуют армию, и потребовали у кайзера немедленной отставки Кюльмана. Вильгельм II, давно знавший Кюльмана и благоволивший ему, вынужден был уступить требованию армейского руководства и назначить 9 июля малоизвестного в стране посланника в Норвегии адмирала фон Гинце новым министром иностранных дел. Этот шаг лишь подлил масла в огонь, поскольку, вопреки сложившейся традиции, кайзер не стал советоваться по поводу нового назначения ни с канцлером, ни с рейхстагом. Сразу раздались многочисленные обвинения в установлении в стране военной диктатуры, которая манипулирует кайзером.

В такой обстановке полной неожиданностью не только для простых обывателей, но и для многих германских политиков прозвучали раздавшиеся осенью отчаянные призывы Людендорфа и Гинденбурга к немедленному заключению перемирия с Антантой. Еще на совещании армейского и политического руководства с кайзером в Спа 13-14 августа Вильгельм II сделал неутешительный вывод. «Генерал Людендорф объявил, что не может больше гарантировать достижение военной победы, — констатировал монарх. — Вижу, что я должен подвести итоги. Мы практически исчерпали свои возможности сделать что-либо. Войну необходимо заканчивать...»⁸⁰ Кайзеру вторил появившийся в Спа австрийский император Карл, утверждавший, что его армия не переживет еще одной военной зимы. Германское Верховное командование больше не возражало против мира, но настаивало на необходимости ждать удобного момента, под которым подразумевались хоть какие-нибудь успехи на фронте. Пусть даже в обороне. В своих воспоминаниях об августовском совещании в Спа генерал Людендорф писал, что уже тогда он предупреждал о невозможности «склонить противника к миру исключительно оборонительными действиями», ввиду чего «нам надлежало добиваться окончания войны дипломатическим путем» ⁸¹. Но в действительности Людендорф и Гинденбург еще полтора месяца продолжали отступать и тянуть время, надеясь на чудо или, как говорил в частных беседах Вильгельм Зольф, «на победу с Божьей помощью» ⁸².