Учитель. Назад в СССР 3 (СИ) - Буров Дмитрий - Страница 15

— Я… скажете тоже, — Кудрявцева покраснела. — Ничего н случилось… у Егора вот теперь проблемы! А если мы что-то свое придумаем, да у нас такие проблемы начнутся! У всей школы! Юрия Ильича жалко, — сникла Нина. — Ему же больше всех достанется. А если его уволят? Что тогда? Зоя Аркадьевна давно метит на его место… — тихим голосом закончила Ниночка, ойкнула и покраснела, испуганно глядя на Звягинцеву.

«Вон оно что, — подумал про себя. — Да тут подковерные интриги и игрища. А я-то надеялся, что хотя бы в этом времени ничего такого в школах нет. Все люди друг другу братья и товарищи. М-да, товарищ Шпынько на месте Свиридова — такое себе удовольствие».

— Поэтому ты выбрала не жить? — приподняв бровь в строго поинтересовалась Звягинцева.

— Что? — тут же вскинулась Нина. — Нет! Конечно же, нет! Но… придумать праздник — это же не в нашей компетенции все же… Давайте мы спросим сначала? — умоляюще глянула на меня пионервожатая.

— И спросим, и продвинем, и продавим, если надо, — ухмыльнулся я. — О, кажется, спровадили нашу гостью, — отметил вслух, кинув взгляд в окно.

— Уехала? — Ниночка выдохнула и даже как-то вернулась в прежнее свое состояние, нормальное. — Ну и хорошо. Как думаете, Тамара Игнатьевна, эти… — Кудрявцева кивнула в сторону окна. — Эти… товарищи теперь на все мероприятия приезжать будут?

— Вполне может быть Нина Валентиновна, — улыбнулась Звягинцева. — Но нас это не должно волновать ни в коей мере.

— А как же…

— А так же, Нина. Наша задача просто: учить и детей, социализировать… тьфу ты… учить их жить дружить, стремиться к победам, падать и пониматься после поражений. Словом, учить одной большой удивительной вещи.

— Это какой же? — с любопытством поинтересовалась Нина.

— Жизни, — со всей серьезностью ответил я.

Пионервожатая хотела еще что-то сказать или спросить, но тут оглушающе зазвенел школьный звонок, оповещая учителей и учеников о том, что первый урок нового учебного года закончился.

Распахнулись двери школьных классов, и в коридор вынеслась ученическая волна с веселым смехом, громкими спорами, рассудительными разговорами, криками, топотом. Часть школяров рванула на улицу, на спортивную площадку. Девушки постарше чинно вставали у окон, чтобы продолжить свои девчачьи беседы. Младшие девчонки, вместе с одноклассниками, бежали во двор играть в догонялки, лазать по турникам. Одним словом, жить своей интересной детской жизнью, полной маленьких приключений, радостей и скоротечных огорчений.

— Дорогие мои, — поднимаясь со своего места, объявила Тамара Игнатьевна. — Все прошло хорошо. Скажу больше: все прошло замечательно. Нина Валентиновна, выкинь из головы свои упаднические мысли. Я требую, чтобы вернулась та боевая девочка с хвостиками, которая не боялась всего нового и горела желанием перевернуть мир. Егор Александрович, тот человек, который одолжит тебе рычаг для этого. Я абсолютно уверена в этом, Нина.

С этими словами Звягинцева подмигнула мне, кивнула ошарашенной Кудрявцевой и пошла к выходу. Возле дверей русовед остановилась, оглянулась на нас и припечатала:

— У меня сейчас такое чувство, словно меня недавно вынули из коробки с нафталином, стряхнули пыль и подарили новую яркую жизнь. И я вам не позволю засунуть меня обратно в ящик, где… как вы сказали, Егор Александрович про день, который повторяется?

— День сурка, — с готовностью подсказал я.

— Вот! И я вам, молодые люли, не позволю засунуть меня обратно в коробку, в бесконечный день сурка! — закончила Звягинцева, погрозила нам пальцем и с этими словами царственно покинула учительскую, кинув через плечо:

— Жду вас после уроков в кабинете, обсудим день учителя.

— А вот и название подъехало, — довольно пробормотал я. — День Учителя, ну круто же, Нин, а?

— Что?

— Замечательное же название, говорю — День учителя!

— Ну да, — задумчиво кивнула Нина. — Егор, послушай, а…

— Егор Александрович, зайдите в мой кабинет, — раздался до боли знакомый голос, не обещающий нечего приятного.

В коридоре появилась Зоя Аркадьевна с сурово поджатыми губами, отчеканила свое распоряжение, развернулась и пошла по школе, на ходу шпыняя детей.

— Не бегай! Поправь галстук! Заправь рубашку. Петров! Сколько можно говорить: по школьным коридорам нельзя носиться! Это школа, а не спортивная площадка!

— Чего это она, а? — шепнула Ниночка.

— А черт ее знает, — пожал я плечами. — Ладно, пойду выяснять, что произошло. Нин, не забудь, после уроков встречаемся у Тамары Игнатьевны.

— Хорошо, — кивнула Кудрявцева. — Ни пуха, ни пера, Егор… — пожелала Ниночка мне вслед.

— Ага, но пасаран, — усмехнулся я и

оправился в клетку к тигру, в смысле в кабинет завуча.

— Как вы не понимаете, Егор Александрович, вы поставили всю школу, все руководство школы в неловкое положение! — отчитывала меня Зоя Аркадьевна Шпынько.

Я молча слушал высоконравственный номенклатурный бред, пытаясь поймать паузу в бесконечном потоке округлых кондовых фраз, чтобы вставить хотя бы одну реплику.

— Товарищу Григорян, конечно, положительно отметила торжественную часть. Но это просто недопустимо! Линейка должна идти по четкому утвержденному сценарию! Самоуправство недопустимо! Откуда взялась нелепая пауза? Почему товарищ Кудрявцева изображала клоуна на сцене? Нина Валентиновна лицо нашей молодежи! Какой пример она подает школьникам своей несобранностью, легкомысленным поведением?

— В конце концов…

— Зоя Аркадьевна, — я плюнул на правила приличия и перебил собеседницу, оборвал так сказать, нить бесконечного монолога. — Многоуважаемая Зоя Аркадьевна, в самом начале нашей беседы вы сказали одну очень замечательную вещь, которая превратила все остальные слова в ненужное пустое сотрясание воздуха.

— Ну, знаете ли, Егор Александрович! — оскорбилась завуч. — Это ни в какие ворота не лезет! Это какую же, позвольте узнать?

Я довольно ухмыльнулся про себя: женское любопытство вещь неистребимая в любом веке любой эпохи.

— Вы, Зоя Аркадьевна, выразили самую главную мысль дня… — я сделал паузу, наслаждаясь мыслительным процессом на лице Шпынько.

Завуч мучительно пыталась вспомнить, что же такого сказала в самом начале нашего разговора, что я так спокоен и уверен в бессмысленности процедуры нынешней словесной экзекуции.

— Вы сказали, что торжественная часть произвела положительное впечатление на товарища Григорян, — выдал я с улыбкой. — А это значит что?

— Ничего это не значит! — воинственно заявила завуч.

— Нет, многоуважаемая наша Зоя Аркадьева, — не согласился я. — Это означает, что весь наш с вами диалог… прощу прощения, весь ваш монолог в мой адрес совершенно бессмысленный. Потому что главная задача выполнена и перевыполнена.

— Какая задача? — нахмурилась Шпынько. — Что вы несете, Егор Александрович? Вы что, пьяны?

— Никак нет, трезв, как стеклышко, а хотелось бы.

— Что-о-о? — тут же вскинулась Шпынько.

— Шучу, дорогая Зоя Аркадьевна. Так вот, задача выполнена — начальница вас похвалила. Ведь похвалила же? — я вдруг взял и подмигнул Зое Аркадьевне. И теперь с удовольствием наблюдал за катастрофически быстрой сменой эмоцией на лице завуча. От моей выходки школьная воспитательница сначала растерялась, потом возмутилась, открыла было рот, чтобы высказать своё завучевское: «Как вам не стыдно, Егор Александрович!», но почему-то передумала, хотя я был готов.

— Подите прочь, — устало выдавила из себя Зоя Аркадьевна и тяжело опустилась на стул.

— С вами все в порядке? — растерялся теперь я. — Может водички?

— Уйдите, товарищ Зверев, — сдавленным голосом произнесла Шпынько, низко склонилась над столом и зашуршала какими-то бумагами в ящике.

— До свидания, Зоя Аркадьевна, — я растерянно топтался на месте.

В голове промелькнул диалог, который раз за разом происходил между мной и внучкой моей соседки, бабы Нюры. Разговор обычно случался после того, как девчонка сильно накуролесит: