Под знаком Альбатроса (СИ) - Гришин Алексей - Страница 25

Не слышит. Никто не слышит. И эти, которые в Амстердаме назначили капитаном, тоже не слышат.

Интересно, а если бы знали, что вот прямо завтра вздернут их капитана «за шею, пока не умрет»? Помогли бы? Черта с два, у них таких Линчей полно в запасе, всегда готова замена. Так зачем деньги тратить?

А он на них зачем горбатился? Задыхался в тропиках, замерзал у льдов Гренландии, прощался с жизнью в безумных штормах сороковых широт. За деньги? Сильно они сейчас важны, помогли хоть чем-то? Ведь все бы отдал, чтобы пожить еще. Так стоило оно того?

Важнее, гораздо, несоизмеримо важнее оказалось, что есть брат, который просто вовремя принес одеяло. И второй, что бьется сейчас, наверняка изо всех сил бьется, чтобы совершить чудо, спасти обреченного.

Не выйдет, это ясно, но Пэдди сделает все, что сможет. И даже немножко больше.

Он всегда был таким.

Вспомнилось, как много лет назад, совсем мальчишкой решил забраться по отвесной прибрежной скале. Перед Ноной красовался, точно. Она тогда тощая была, долговязая, мечта мальчишки. Лез хорошо, ловко, уверенно, пока не добрался до выступа, встав на который понял, что все. Вверх пути нет, а вниз… глянул: мамочка, да по такой крутизне живым ни за что не спуститься. А признаться, что страшно, язык не поворачивается. Девчонке-то.

Хорошо, Нонка сообразила, сбегала к Пэдди, тот пришел с веревкой, сбросил с обрыва конец, сказал обвязаться, а как только начал вытягивать брата, под ним самим почва поехала, вниз заскользила, так он…

Воспоминания прервала открывшаяся дверь. Вошел тот же капрал, за которым в сером утреннем свете угадывались силуэты солдат.

— Вставай, выходи, ведро оставь, его без тебя уберут. Лицом к стене, руки за спину.

Кто-то связал руки веревкой. Плотно, так чтобы не пошевелить.

— Вперед.

Прошли через двор, вошли в подъезд двухэтажного здания, охранявшийся парой вооруженных солдат.

— Направо. Прямо. Налево, вверх по лестнице. Налево. Направо. Вперед.

Линча ввели в освещенную факелами большую комнату, в противоположном конце которой стоял длинный стол. За столом сидели трое хорошо одетых людей с офицерскими нашивками. Лейтенант, капитан и майор. Все трое отчаянно зевали.

Света факелов, лишь слегка дополненного расплескавшейся за окном серостью, по-видимому, не хватало, поэтому перед майором, подслеповато склонившимся к лежащим перед ним бумагами, горела масляная, отчаянно чадящая лампа.

Капрал за шиворот подвел арестанта вперед, остановил, не дойдя трех шагов до стола.

— Обвиняемый Линч доставлен!

Толстый майор поднял взгляд и шумно вдохнул, словно принюхиваясь, отчего зашевелились крылья мясистого носа.

— Так, — проговорил, словно прокаркал, скрипучим голосом. — Кто это у нас? Ах да, Эймон Линч, убивший двоих солдат его императорского величества. Желаете что-то сказать?

Шанс оправдаться?

— Я не хотел, была драка, они сами на меня напали, я лишь защищался. Все в таверне это видели!

Если бы.

— Гнусная ложь! — Майор подался вперед, словно готовясь наброситься на мерзавца и лично привести приговор в исполнение. — Имеются показания солдат Фишера, Смита и Лонгмана. Вот, Линч беспричинно набросился на нас с оружием, нанеся смертельные удары солдатам Брауну и Тейлору. А показания аборигенов вообще не имеют значения.

Островные фамилии, значит только трое островитян согласились подписать эту чушь!

— Неправда! Там были и другие солдаты, спросите их.

— Молчать! Трех показаний достаточно! Виновен! Господа офицеры?

— Виновен, — сквозь откровенную зевоту ответили лейтенант и капитан.

— Приговаривается, — майор на мгновение вперился в какой-то листок, — да, к двадцати ударам кнутом (буду жить — мелькнула безумная надежда) и повешению. За шею, пока не умрет. В цепях и висеть… э-э… да, пока не начнет сползать плоть, а жителям терпеть зловоние! Сегодня в полдень, уф-ф.

— Но… — попытался что-то сказать в свою защиту Линч.

Однако уже встававший из-за стола майор лишь небрежно взмахнул рукой, и расторопные солдаты буквально вынесли приговоренного из зала суда.

Привет вам, тюрьмы короля, где жизнь влачат рабы!

Меня сегодня ждет петля и гладкие столбы.

В полях войны среди мечей встречал я смерть не раз,

Но не дрожал я перед ней, не дрогну и сейчас.

Как весело, отчаянно шел к виселице он.

В последний час в последний пляс

пустился МакФерсон.

Роберт Бернс (перевод С. Маршака)

Полуденное солнце над зеленым островом в марте. Слишком редко пробивает оно низкие облака, несущие привычные и, кажется, нескончаемые дожди. Холод, слякоть и дождь. В этой нудной триаде ранней весны сейчас не хватало только слякоти — виселицу установили на площади, мощенной крупным булыжником, серым и унылым, как сырые стены окружающих домов и затянутое низкими тучами небо над головами собравшихся зрителей.

Сытых и веселых, желающих развлечься самым, пожалуй, захватывающим зрелищем — человеческого тела, расстающегося с бессмертной душой. Черной, разумеется, для которой демоны уже развели неугасимый огонь под персональным чаном со смолой, в которой предстоит страдать вечность. Чем плохой повод, чтобы насладиться мучениями приговоренного, несомненно заслуженными, под глоток чего-нибудь покрепче, что лихо продают снующие в толпе мальчишки.

Желаете выпить? Вот кружка, налить? Заплатите и наслаждайтесь, мастер или прекрасная, обязательно прекрасная, госпожа. Вам удовольствие, мне заработок.

А после, когда тело перестанет смешно дрыгаться, пойти в ближайшую корчму (господи, как же любят корчмари эти дни!) и уже обстоятельно, вкушая обильный, под карман каждого посетителя рассчитанный, обед, запивая вином или пивом, это уж от местных предпочтений зависит, обсудить с соседями все нюансы и тонкости прошедшего зрелища.

Так было, есть и будет. Везде и всегда, пока существуют преступники и закон. То есть вечно.

Но так не было сейчас. Где привычный гул толпы, жаждущей развлечения? Где те самые мальчишки?

Они есть. Стоят молча, поджав губы, крепко сжав еще не натруженные тяжкой работой кулаки. Как стоят перед дракой, готовясь броситься на противника и сцепиться со смертельными врагами с соседней улицы в жестокой безжалостной схватке.

Все же не так. После драки можно обняться и пойти всей гурьбой играть в херлинг или кельтский футбол. И по дороге весело и беззлобно обсуждать с тем самым врагом, который только что поставил тебе сочный такой фонарь под глазом, его ловкость и свою, только в этот момент, естественно, случайно допущенную нерасторопность.

Нет. Сейчас взгляды мальчишек были просто спокойны, кажется даже тверды. Как взгляды их отцов и матерей.

Эти взгляды, эта тишина, лишь иногда нарушаемая лаем собак на ближайших дворах, словно невидимая стена, давила на солдат, окруживших эшафот, заставляя их плотнее прижиматься друг к другу плечами, медленно, незаметно для них самих дюйм за дюймом отступать от этой спокойной толпы, страшной в своем молчании.

Слава Спасителю! Командующий солдатами молоденький лейтенант, единственный, кто сейчас стоял на высоком эшафоте, судорожно вздохнул, услышав вдали ровную дробь барабана. Ведут. Сейчас начнется, но уже командовать будет не он. Можно будет сделать шаг в сторону, даже спуститься вниз и стать одним из многих, тем, кто лишь выполняет приказы.

Вон они.

Последний приказ, после которого все станет проще. Можно будет спокойно дышать. Кажется.

— Первый взвод, коридор! — Команда, тут же повторенная сержантом и капралами.

Собраться! Мало отдать приказ, надо проконтролировать его исполнение. Установить магическую связь не только с командирами, но взять под контроль и солдат, сейчас вовсе не выказывающих служебного рвения, — отталкивают зевак откровенно нехотя. Бараны, большинство из них и вовсе местные. Кельтские свиньи, принявшие веру великого Острова, присягнувшие императору, но оставшиеся теми же свиньями.