Песнь Надежд (СИ) - Злобин Михаил - Страница 23

— Да, — недобро сверкнула глазами абиссалийка.

Пожав плечами, я решил, что не найду ответов, не заглянув внутрь. И едва только я развернул лист, как версия Насшафы подтвердилась. Это точно был почерк миларии Вайолы.

'Дорогой Ризант, не ведаю, будет ли судьба благосклонна ко мне, и достигнет ли сие послание ваших рук, но бездействовать я не в силах. Мысли мои словно птицы к родному гнезду, возвращаются к тому дню, когда мы с вами прогуливались по улочкам Клесдена, не ведая забот. Помните ли вы, как звучала ваша флейта, исполняя замысловатые и таинственные мелодии? И как вы, с присущим вам великодушием, подали руку помощи тем странникам, что встретились нам на пути? Сии воспоминания стали для меня светом в ночи. Настоящим сокровищем, которое я храню в глубине души. И вы, Ризант, столь же дороги мне. Потому я, сознавая всю опасность, берусь за перо, дабы передать вам весть, что, быть может, изменит многое.

Не так давно мне довелось слышать обрывок беседы экселенса Инриана. В словах его сквозило нечто, что заставило меня насторожиться. Мне кажется, ему известно о вашем брате. Сердце подсказывает, что для вас это важно.

Да хранят вас боги, и да найдёт вас сие письмо в добром здравии и благополучии.

Ваша В.'

— Я не верю ей! — сразу же сложила руки под грудью Насшафа, когда я озвучил содержание послания.

— А зря. Госпожа Иземдор вполне честно предупреждает меня, что здесь таится какой-то серьёзный подвох.

— Да? Что-то я не з-заметила, — сыронизировала абиссалийка.

— Уверяю тебя. Ведь я никогда не играл на флейте. А упомянутые «странники» вовсе были головорезами, принявшими меня за альвэ. Так что наша с ними встреча получилась весьма и весьма кровавой. И уж поверь, забыть о том милария Вайола не могла.

— И ч-что ты намерен делать? — посерьёзнела Насшафа.

— Попробую встретиться с ней, — пожал я плечами. — Если Велайда действительно используют в качестве приманки для меня, то я готов рискнуть.

— Я пойду с тобой! — безапелляционно заявила альбиноска.

— Пойдешь, — легко согласился я. — Только будешь присматривать из тени. У тебя это получается лучше, чем у кого бы то ни было.

Алые глаза Насшафы зажглись в полумраке комнаты решительным огнём. И я понял, что она скорее умрёт, чем подведёт меня.

Поместье семьи Иземдор находилось неподалёку от живописного сквера. Он не являлся собственностью какой-то одной фамилии, но обычному простолюдину всё равно не так легко было туда попасть. Это место не испортила даже алавийская оккупация. Хотя и стало заметно, что уровень благоустройства значительно пошатнулся. Нестриженые кусты утратили идеальные формы, пруд обрастал тиной, а в клумбах с прекрасными цветами завелись губительные сорные побеги. Однако же на фоне остального города, где едва ли не на каждом перекрёстке висели казнённые за те или иные проступки жители, этот район был уголком райского спокойствия и тишины. Честно, мне даже ни одного патруля молдегаров не попалось за всё то время, что я тут находился.

Здесь, как и в мирные дни, неспешно прогуливались благородные миларии и экселенсы. Некоторые шли в сопровождении слуг, носильщиков или охраны. Другие важно фланировали в гордом одиночестве, задумчиво рассматривая облака и изредка кивая прохожим. И, конечно же, здесь периодически появлялись желающие оказать обеспеченным дворянам свои услуги. Обычного попрошайку отсюда, прогнали бы сразу. Но если оборванец сумел раздобыть щетку, скребок, кусок материи и лавку, то он уже и не бесполезный босяк вовсе, а честный работяга, который за мелкую монетку счистит грязь с обуви почтенных господ.

Одной из таких тружениц была слепая старуха, чьи бельмастые глаза походили на затянутые молочным туманом окна. Она стояла на самом краю улицы, предлагая прохожим узнать об их судьбе. Но гадалка привлекла моё внимание иным. Почему-то некоторых людей она пропускала мимо, будто не слышала их шагов и разговоров. А других наоборот кидалась зазывать издалека, словно и в самом деле каким-то шестым чувством ощущала их приближение. Пока я за ней наблюдал, так и не сумел постичь странной логики старухи. Люди, к которым она взывала, не имели, на мой взгляд, никаких общих черт.

Когда я шел мимо, укрывшись «Мантией», уличная гадалка как раз приставала к какому-то высокому мужчине в дорогом кожаном сюртуке. Однако стоило мне приблизиться к ней на расстояние трёх шагов, как она безошибочно повернула лицо в мою сторону.

— Уважаемый экселенс, может быть, вы желаете заглянуть в грядущее? — мигом забыла она о существовании прохожего, которому секунду назад предлагала то же самое. — Не волнуйтесь, ибо ваши тайны навеки останутся со старой Эрной, ведь я совершенно слепа и никогда не смогу узнать, к нитям чьей судьбы прикоснулись мои дряхлые руки.

Опасливо оглянувшись, я на всякий случай убедился, что маскировочное плетение активно. Пожри Абиссалия эту бабку! Она же меня выдаст своими выходками! Хм… ну или её примут за полоумную, которая разговаривает с пустотой, что более вероятно.

— Что же вы молчите, господин? Я чувствую вас. Вы хорошо таитесь, но не скроетесь от слепого взора мудрой Эрны. Прошу, дайте мне свою ладонь. Денег платить не нужно. Вы сами решите, стоят ли мои слова хоть какой-нибудь награды, когда выслушаете их.

— Ладно, но только давайте отойдем в сторону, чтобы не мешать прохожим, — уступил я напору любопытства.

— Конечно-конечно! Можем встать здесь, — охотно согласилась гадалка. — Если честно, экселенс, я и сама сгораю от нетерпения. Старая Эрна ещё никогда не встречала человека, подобного вам. Скажите, из каких далёких стран вы прибыли?

— Я родился в Клесдене, — признался я.

— Да? Так странно… а Эрне чудится, будто ваш дом находится так далеко, что до него не доберешься, даже если сменишь тысячу скакунов, — усмехнулась гадалка.

— Моя мать родилась на другом континенте, возможно, вам поэтому так и кажется, — зачем-то стал оправдываться я, хотя мог просто уйти.

— Ах, ну да, конечно. Наверняка так и есть, господин, — расплылась в улыбке старуха. — Дайте мне вашу ладонь, экселенс. Эрна жаждет взглянуть на вас поближе…

Честно говоря, я готов был уже послать чокнутую бабку к абиссалийским демонам, и отправиться дальше. Но какая-то неведомая струна в моей душе басовито резонировала, не давая покоя. И я, не веря что делаю это, развеял плетение «Мантии» да стянул перчатку с изуродованной алавийскими пытками кисти.

Как только сухие старческие ладони прикоснулись к моей руке, с лица гадалки исчезли любые намёки на улыбку. Она оцепенела, медленно ощупывая испещрённую тысячами мелких шрамов и бугорков кожу.

— Ох, мой дорогой экселенс, сколько же всего выпало на твою долю. Ты словно носимый ветром листок. То падаешь в самую грязь, то взмываешь к небесам, возвышаясь над всем миром. Ты не любишь выпячивать свои деяния, поскольку многие из них темнее северной ночи. Но ты веришь, что цели твои благие, а потому продолжаешь стремиться к ним.

Старуха шумно и протяжно вздохнула, а её слепые глаза закатились. Я уж боялся, что бабку разобрал удар, но тут она вцепилась в мою ладонь с удивительной для столь пожилого человека силой и забормотала утробным голосом:

— Боль, горе и смерть твои извечные спутники. Что бы ты ни делал, они всегда будут идти впереди тебя, как тройка чёрных лошадей. Тебя не примут небесные чертоги или даже бездна. Ты везде чужой. Твоё спасение — бежать. Уходи, если можешь, и не ищи пути назад. Иначе ты познаешь, что такое настоящие мучения. Шрамы на твоём теле — ничто. А раны души не заживают никогда! Твоя душа ныне похожа на брошенного в склепе мертвеца. От неё мало что осталось. Только тяжелый смрад былых грехов витает в воздухе, отравляя всё вокруг. Но даже эта участь лучше того, что ждёт тебя впереди. Беги, несчастный, пока не потерял последнее! Беги, или тебя проклянёт даже смерть!

Бабка снова захрипела и закашлялась. Хватка её ослабла, и гадалка пошатнулась, едва не упав. Пришлось придержать её, а то расшибётся ведь на ровном месте.