Шпионские игры (СИ) - Март Артём - Страница 8

Внезапно эту мысль заменила новая. Она была короткой и лаконичной. Была, как просветление, словно бы объясняющее все, что сейчас произошло.

«Шйтан. Это Шайтан, — завертелось в голове у главаря 'Чохатлора, — это Шайтан. Шайтан, вернувшийся с того света и поселившийся в человеческом теле.»

А потом Шайтан глянул на него. У Нафтали забилось сердце так быстро, как не билось никогда. Он молился Аллаху, чтобы тот дал ему сил случайно не пошевелиться. Казалось, вся воля Нафтали вмиг улетучилась. Осталась одна лишь звериная натура, жаждущая любыми способами остаться в живых.

Нафтали просто задержал дыхание. Притворился мертвым, чтобы Шайтан не пошел к нему.

Перед тем как закрыть глаза, чтобы не смотреть в черное в темноте лицо этого шурави, Нафтали все же посмотрел. И, к ужасу своему успел уловить некоторые черты его лица: овал, линию подбородка, форму скул, носа. Он уже видел этого человека. Этого юношу. Этого пограничника. Того самого пограничника, что не так давно ослепил его на один глаз. Он запомнил его хорошо. Очень хорошо.

При любых других обстоятельствах Нафтали бы предпринял все, чтобы убить его. Но сейчас у вожака боевиков даже не возникло такой мысли. Лишь желание выжить билось у него в душе.

Нафтали чувствовал, что Шайтан смотрит на него. Чувствовал и молился про себя, чтобы шурави не приблизился и не вонзил ему нож в сердце.

Нафтали не ощущал больше ничего: ни боли от ран, ни теплой крови, что сочилась из них, ни воинской ярости. Только страх.

А потом Нафтали услышал шаги. Шум камешков и гальки, хрустевших под сапогами Шайтана.

Нафтали на миг показалось, что он не самостоятельно задержал дыхание. Что от страха он просто потерял возможность дышать.

С диким, животным ужасом, стиснувшим ему горло, командир «Чохатлора» осознал, что Шайтан направился к нему, чтобы убить.

За десять минут, до предшествующих событий

Мой план против преследователей был прост по сути, но сложен в исполнении.

Прежде чем вскарабкаться немного выше по скале, на широкую площадку, я установил внизу, в ущелье, три гранаты.

Это было очень деликатное дело. Приходилось взводить их и аккуратно устанавливать под своим весом или между камней, чтобы прижать предохранительную скобу. Однако в то же самое время, поставить их необходимо было таким образом, чтобы любое, даже самое легкое движение, заставило гранату пошевелиться и сдвинуться с места, освободив скобу.

При этом работать пришлось быстро. Аисты были уже на подходе.

Гранаты я расставил так: одну недалеко от входа в ущелье, между камней. Туда, куда, вероятнее всего, наступит враг, чтобы обойти неудобный обвал небольших булыжников, лежавший на пути.

Чтобы преодолеть его, человек, должен будет переступить эту кучу. И именно за обвалом я и поставил гранату.

Следующая легла примерно в середине ущелья. Ее я поставил под своим весом на узкой части тропы, за камнем. Там тропка петляла между камнями, и враг, оберегая ноги, точно пойдет по ней.

Последнюю, у выхода, тоже пришлось подставить под собственным весом, но прикопать, присыпать камнями на тропе и лишь надеяться, что на нее наступят.

Я не знал, сколько за нами выдвинулось врагов. Однако ущелье было узким. Тут от взрыва не спрятаться. Вероятно, большая часть врагов попадет в мою западню. Если же нет — у меня был запасной план.

Закончив с гранатами, не без труда я забрался на левую часть скалы. Метрах в трех над землей, там расположилось плоское место, поросшее травой и несколькими тоненькими и молодыми акациями, вцепившимися корнями в более пологую в этом месте скалу.

Там я залег с автоматом так, чтобы хорошо просматривался вход и середина тропы. Правда, чтобы вести огонь по выходу, пришлось бы переползти немного ближе.

Здесь от осколков меня должна была защитить стена. В то же время я мог пулей добивать тех духов, кто останется боеспособным после взрыва.

Однако был у моего плана и вынужденный изъян. Если врагов останется слишком много, то пути отхода не будет. Я не смогу незаметно для них спуститься со скалы и уйти.

Оставалась надежда еще на две РГД-5, что были у меня с собой с самого начала моего пути.

Когда «Аисты» появились у входа в ущелье, я затих. Сначала там замелькали лучи фонарей. Потом я увидел неразборчивые, нечеткие в темноте тени, что следовали за лучами. Дальше, услышал голоса.

Сердитая, гавкающая речь душманов приглушенная расстоянием, донеслась до моего уха.

Они о чем-то спорили. Потом один из них, видимо, командир этой группы, рявкнул на остальных.

По его приказу они принялись продвигаться в ущелье. Я приготовился.

Первую гранату душманы умудрились обойти. Вернее, им просто повезло на нее не наткнуться.

Я стиснул рукоять автомата, прицелился в одного из духов, что следовал в середине группы. К слову, я насчитал всего восемь человек.

Если они пройдут и вторую, придется открыть огонь, чтобы создать смятение в их отряде. В неразберихе кто-нибудь да зацепить гаранту.

Я взял на мушку высокого, худощавого духа в большом тюрбане. В темноте казалось, что это и не тюрбан вовсе, а огромная голова, покоящаяся на тонкой шее.

Задержав дыхание, я мягко положил указательный палец на спуск. Приготовился давить.

А потом услышал краткий хлопок. Один из «Аистов» наткнулся на гранату.

Душамны ничего не поняли сразу. Когда прогремел взрыв, понимать было уже поздно.

Ф-1 рванула, сразу сложив двоих духов, оказавшихся прямо над ней. Остальные, пораженные осколками, принялись валиться на землю, словно мешки.

Упав, один из них, зацепил и первую гранату. Тогда она тоже сработала — рванула, оставив от душмана непонятное месиво, лишь отдаленно напоминавшее человеческое тело.

Привычным делом, прогремевшие взрывы сменились абсолютной тишиной. Уже через секунду ее разорвали крики и стоны раненных.

Я приподнялся на локте. Стал осматривать то, что осталось от отряда.

Духов вошло восемь. Четверо погибли сразу. Еще трое слабо шевелились, стонали, звали на помощь. Один крупный дух, лежавший у захода на тропу, оказался под вопросом. Он не подавал признаков жизни, но в то же время в момент взрыва был далековато от эпицентра.

Большая часть осколков ушла в его дружков и скалы. Ему тоже наверняка перепало. Но смертельная ли оказалась рана, судить было нельзя.

Духи кричали и выли от боли. Исступленно звали своих.

Но я видел их ранения и знал, что свои, выдвинись они сейчас, не успеют прийти к ним на помощь. Да даже если успеют, все эти люди умрут еще до рассвета.

Я медленно и тихо поднялся. Повесил автомат в положение «на спину», чтобы он не мешался. Потом хотел было уйти, но замер.

Ничто не мешало мне уйти прямо сейчас и не тратить ни минуты времени. Ничто, кроме моих собственных принципов.

Я вздохнул.

— Когда-нибудь, Паша, ты наживешь себе проблем этими своими принципами, — прошептал я тихо.

А потом принялся спускаться.

Пусть, там, внизу, лежали в агонии мои враги, но я не мог просто бросить их сейчас в таком состоянии.

Когда постоянно видишь смерть, начинаешь относиться к гибели людей особым образом. С одной стороны, смерть становится обыденностью. Становится частью твоей повседневности. Но с другой, ты приобретаешь определенное уважение к жизни, когда видишь, как тяжело люди парой с ней расстаются. Лучше уж оборвать их муки. Пусть хотя бы уйдут спокойно.

Я спрыгнул на землю. Осмотрелся и прислушался. Потом пошел к первому душману.

Тот полулежал на спине на груде каких-то камней, осыпавшихся когда-то с вершины. Одна его нога оказалась перебита осколками. Он дышал тяжело, со странным свистящим звуком. Видимо, его легкие, пронизанные осколками, коллапсировали.

Когда я извлек штык-нож и опустился к нему, тот попытался поднять свой автомат.

Потянул его, попробовал вскинуть. Я отобрал его АК, откинул. Потом добил его ножом в сердце. Дух затих, откинул голову.