Шпионские игры (СИ) - Март Артём - Страница 16

Шли преимущественно в молчании. Иногда вели беседы, в сущности, ни о чём.

Так мы и достигли равнины.

Преодолев последний изгиб тропы, мы вышли из-за скал. Перед нами развернулась выжженная солнцем степь, протянувшаяся на множество квадратных километров вокруг.

Она казалась почти пустынной. Лишь кое-где виднелись редкие, иссушенные солнцем кусты верблюжьей колючки да клочки стойкой, жёсткой и очень низкорослой травы.

Если на тропе, между скалами, было ветрено, то здесь, казалось, злой афганский ветер набрал полную силу — поднимал пыль над степью, крутил её в буро-жёлтых вихрях. Складывалось ощущение, что разозлись ветер ещё хоть на каплю сильнее — и поднимется настоящая пылевая буря.

— Она там, — сказал Наливкин, указывая вперёд, — мечеть.

Я присмотрелся. Примерно в нескольких сотнях метров от нас, на фоне далёких бугристых холмов, увидел здание, одиноко стоящее в пустыне. Казалось, солнце выжгло всё вокруг, пощадив только эту мечеть.

Когда мы приблизились к ней, быстро стало ясно — если солнце и пощадило старое здание из тёмного камня, то у времени к мечети не было никакой пощады.

Её древние стены оказались испещрёнными трещинами и проломами. Купол провалился внутрь, то ли от времени, то ли от упавшего на него снаряда. Минарет, некогда стоявший посередине двора, обрушился. Его изъеденное дождями и солнцем каменное тело лежало у входа.

Всю эту древность окружал полуразвалившийся, мощённый глиной забор.

— А где все наши? — спросил Нарыв, что ехал на своей лошадке у меня за спиной. — Они ведь должны быть здесь? Так?

Старший сержант получил ответ очень быстро.

— Капитан! — крикнули нам, когда мы собирались уже въехать во двор.

Все как один подняли головы, пытаясь рассмотреть, откуда кричат. Оказалось, это Звада появился в проломе стены второго этажа.

— Капитан! Вы добрались!

— Здорово, Звада! — закричал ему Наливкин, разулыбавшись. — Как у вас обстановка⁈ Все живые⁈

— Так точно! Живые! Ждём вертолёт! Сейчас вас встретят, товарищ капитан!

Ветер шумел в древних дырах, что зияли в стенах.

Мы рассредоточились внутри мечети. Наливкин с Шариповым организовали что-то вроде штаба в большом, полном развалин зале, раскинувшемся на первом этаже.

Капитан «Каскада» распорядился укрыть Искандарова, Саида Абади и других бывших пленных в небольшом подвале мечети. Потом Наливкин выставил наблюдательные посты на втором этаже и вокруг мечети. Нужно было организовать оборону.

Всё потому, что вертолёт опаздывал. Время подходило к одиннадцати утра.

Малинин пытался выйти на связь с нашими, но так и не смог поймать никакого сигнала. Его радиостанция оказалась полностью бесполезной.

А ветер, тем временем, усиливался. Порывы поднимали и тащили по воздуху сухие пучки перекати-поля. Взвихряли пыль. От этого, казалось, воздух вокруг мечети приобрёл грязно-красный оттенок.

Наш с Булатом пост был на втором этаже, у большого пролома, из которого Звада обращался к Наливкину.

Тут, посреди не столь широкого, как на первом этаже, зала, лежали обломки купола, некогда венчавшего мечеть.

Когда подошло время обеда, Шарипов устроился как раз на большом куске купола.

Я, сидя в тени, на фрагменте отколовшейся стены с остатками мозаики, следил за горами, откуда мы пришли. Одновременно намазывал галеты тушёнкой.

Булат с интересом наблюдал за всем этим моим ритуалом. Наблюдал и, стоило мне посмотреть на него, заглядывал в глаза голодным взглядом.

— Что? — не отводя взгляда от далёкой горной гряды, спросил я. — Проголодался? Я тоже. Ну ничего, сейчас перекусим.

Закончив с галетами, я приказал Буле:

— Сидеть.

Пёс послушался. Уселся передо мной и стал облизываться. Притоптывать передними лапами от нетерпения.

— Сидеть, Буля, — повторил я, а потом аккуратно положил ему на нос жирно намазанный тушёнкой галет.

Буля сидел так, словно бы и не замечал угощения. Лишь время от времени едва заметно сучил лапами. Это его движение — единственное, что выдавало нетерпение пса.

— Сидеть, — повторил я в третий раз. Потом, выждав ещё несколько секунд, отдал команду: — Можно!

Буля резко дёрнул нос из-под галета, поймал лакомство налету и принялся с аппетитом им хрустеть.

— Нравится? — Я тоже откусил кусочек. — Щас намажу и ещё дам.

— Саша, — раздался за спиной голос особиста.

Я услышал его хрустящие шаги уже давно. Знал, что он приближается. Да только не подавал виду.

— Товарищ капитан?

— Разговор есть, — Шарипов опустился рядом с Булей. Глянул на пса с опаской и интересом. — Не кусается?

— Пока я рядом — не укусит.

Особист опасливо поднял руку. Медленно потянулся к холке пса. Буля, дожевывавший галет, казалось, не обращал на Шарипова никакого внимания. Когда капитан коснулся его шкуры, Булат всё же с интересом уставился на него.

— Хороший пёс, — улыбнулся Шарипов, трепля овчара по загривку. Потом он обратился ко мне: — Ты хорошо его натренировал, Саша.

— Он уже был натренированный, — сказал я. — Я лишь показал ему, что мне можно доверять.

— Что ж, ты показал это и мне тоже, — неожиданно бросил Шарипов.

Я вопросительно приподнял бровь. Особист заглянул мне в глаза. Казалось, он боролся с собственным характером. Решался сказать мне что-то.

— О чём это вы?

Шарипов вздохнул.

— Я пришёл извиниться.

— За что? — спросил я, в общем-то понимая, что он имеет в виду.

— За то, что сомневался в тебе.

Шарипов поджал губы. Помолчал ещё немного.

— Понимаешь, Саша, смущали меня твои способности. За всю мою карьеру я не встречал такого бойца-срочника, как ты. Ты держишься и действуешь так, будто всю жизнь провёл на войне. А ведь ты только дослуживаешь свой первый год. Иным бойцам на восьмом месяце службы и автомат страшно доверить. А ты вот не таков.

Я не ответил особисту. Не дождавшись, что же я скажу, он продолжил сам:

— И как тут понять? Удача это или талант? Врождённая смекалка или, может быть, всё же выучка? Потому и закрались сомнения у меня. Но сомнения такие, которые я ни понять, ни объяснить не мог.

Я кивнул.

— Что ж, тут вас можно понять. Вы решили, что я не тот, за кого себя выдаю, ведь так?

— Так, — признался Шарипов.

— Я отвечал вам когда-то, — сказал я, бросив Буле новую галету и устремив взгляд к горам, — кто я такой. Отвечу то же самое и сегодня. Я солдат, товарищ капитан. Я пограничник. И кроме как солдатом, я никем больше быть не умею. Да и не хочу. Вот и всё.

— Я помню этот разговор, — улыбнулся Шарипов. — Тогда, после боя на Шамабаде. Тогда я тебе не поверил.

Я пожал плечами.

— А теперь верю, Саша. Знаю, что ты что-то скрываешь. Что недоговариваешь всего. Но теперь я просто верю. Потому что знаю — ты за нас…

Шарипов осекся. Хмыкнул.

— «Просто верю», — повторил он свои собственные слова. — Странно слышать такое от офицера особого отдела, не так ли?

— Немного, — улыбнулся я.

— А я верю. Ты жизнью рисковал, чтобы мы могли увести Искандарова от «Аистов». Этим и доказал.

Шарипов ещё раз потрепал Булата по холке. Потом встал и протянул мне руку.

— Я прошу у тебя прощения, Селихов. Если что было не так, не держи на меня зла.

Я снизу вверх глянул Шарипову в глаза. Потом отложил банку тушёнки и последний галет. Встал. Пожал ему руку.

— Я не держу, — ответил я. — И не держал никогда. Ни на вас, ни на кого бы то ни было ещё.

Особист покивал.

— Верю.

Потом он невзначай глянул в проём дыры. Тут же нахмурился. Я проследил за взглядом капитана особого отдела.

— Кажется, гости у нас, — сказал он холодно и напряжённо.

«Аист» был один. Он быстро скакал на своей гнедой лошади к мечети. Чёрная рубаха его хлопала на груди от ветра. Надувалась с одной стороны и липла к телу с другой.

— Сукин сын, чего ему тут надо? — прошипел Наливкин, рассматривая его в бинокль.