Багаж - Хельфер Моника - Страница 5

— Тогда бы мне пришлось брать с собой детей, — сказала Мария. — Так что не получится.

Дети могли бы остаться у его жены, сказал бургомистр, она очень любит детей, хотя своих вот не принесла, ни одного.

— Если уж честно, Мария, — сказал он, — я с ней уже обо всем договорился.

Значит, он уже предполагал, что она с ним поедет.

Мария хотела подумать.

Если она захочет, то должна будет в четверг в половине шестого утра явиться с детьми к дому бургомистра. Если захочет. Неволить ее никто не будет.

Оставалось еще три дня. На самом деле Мария была очень рада. Там ведь будет музыка, там продаются сладости, там можно на людей посмотреть, послушать, что говорят. Все это она любила. Радовалась она и случаю повидаться с сестрой. Правда, не так сильно, как ярмарочным прилавкам и музыке. Может, там и духовой оркестр будет играть. С другой стороны, она слышала, что все духовые оркестры забрали на войну. Но, опять же, она не могла себе представить, чтобы на войне так уж могла цениться музыка.

Лоренц рассердился, когда мать ему сказала, что за Вальтером присмотрит бургомистерша и что остальные дети тоже могут отправиться вместе с ним.

— Об этом не может быть и речи, — заявил он, — мы сами присмотрим за братом, Генрих, я и Катарина, да Вальтер и не нуждается в няньке.

И тут же он с подковыркой привел свои доводы против ярмарки скота:

— А тебе-то что там делать, ты женщина, да и денег у тебя нет, — дескать, все это большая глупость, баловство, и зачем она вообще туда стремится.

— А ну-ка попридержи язык, — сказала мать. — Тебе всего девять, и не твое дело мне указывать!

Она видела в Лоренце своего мужа и злилась из-за этого.

— Но можно мне хотя бы взять с собой к бургомистру Волка? — спросил Лоренц. Он как-то сразу притих и присмирел, и Мария уже пожалела, что так на него напустилась.

— Нет, нельзя, — сказала она. — Бургомистр его боится.

— Но его же не будет, он же уедет с тобой.

— И все равно.

— Волк растеряется и не справится, если оставить его здесь одного.

— Зверь всегда справится.

— А почему бы мне не остаться здесь с Волком?

— Нельзя и все.

В конце концов она сдалась. Лоренцу было разрешено остаться дома. С собакой. Вальтер расхныкался. А Катарине и Генриху было только кстати. Их брат Лоренц любил поважничать перед ними. Особенно в присутствии других людей. Так что пусть уж он лучше останется дома.

Мария принялась шить себе из шторы в спальне голубое платье, она возилась с ним, пока не заболели глаза, и продолжала эту работу даже ночью, в свете керосиновой лампы. Это платье она непременно хотела надеть в поездку, а к ней соломенную шляпку с вышитыми на ней маками. До Л. было недалеко, всего лишь несколько километров, но все равно это был выезд. Она вертелась перед зеркалом, вставленным в дверцу шкафа, и осталась очень довольна. Она будет восседать впереди на облучке, рядом с бургомистром. Одной этой картины ей было уже достаточно для счастья.

Она хотела привезти какие-нибудь мелкие гостинцы и детям. В пустующей сахарнице всегда лежали несколько монет, она прихватила их с собой, сунув в сумочку. Эта сумочка была ее гордостью, очень красивая, Йозеф подарил. Она была расшита ракушками, а застежка сделана из перламутра, пришитого красными нитками из неведомого материала, гладкого, блестящего и прочного.

Сестра Марии вышла замуж за коммерсанта, намного старше и намного богаче Йозефа. Он происходил из Рейнталя, и его то и дело посещали предпринимательские идеи. В Рейнтале, дескать, все больше крестьян пристраивают к своим сараям небольшие помещения, рассказывал он, и арендуют вышивальные машины, работы не так много, но она кое-что приносит, вот у тебя и дополнительная опора; и он, зять, хочет завести это и здесь, в Вальде. Он и с Йозефом об этом говорил, это было вскоре после того, как он женился на сестре Марии, специально для этого к ним приезжал, проскакал верхом через весь Вальд на лошади, такой чудесной, что маленький Вальтер громко заплакал от радости, а от волнения он прямо-таки дрожал, когда Каспар, так звали этого человека, который лично Марии торжественно пообещал, что сделает ее сестру счастливой, поднял его в седло и дал Лоренцу поводья, чтобы тот провел по кругу коня с его маленьким братом в седле. Такой человек, как Йозеф, ему как раз и нужен, сказал тогда зять, такой, чтобы умел считать, о нем, дескать, слава идет по всему Вальду. Вот тогда Йозеф и сказал свое первое слово: «Подлиза!» Но разве они не все из этого дремучего дикого Вальда, тут же продолжил зять, где у них наверняка нет никакого будущего, ни у них самих, ни у их детей, и не хотят ли они перебраться в Л., должен же Йозеф подумать о своих детях. У них там уже есть и телефон, и электрический свет. И первый почтовый автобус. Это ли не прогресс! У зятя была еще одна идея, сказала Белла, сестра Марии. Не переехать ли им всем вместе живенько в Брегенц! Всем вместе! Построить большой дом! Основать большое предприятие! Это же новое существование! Совсем другая жизнь! Это было полтора года назад. Теперь Каспар и Белла женаты уже полтора года, а пополнения у них так и нет.

Ровно в половине шестого Мария стояла с Генрихом, Катариной и Вальтером перед домом бургомистра и дергала за цепочку звонка.

Жена бургомистра открыла дверь и хлопнула себя по лицу ладонями:

— Это когда же мы виделись в последний раз? — воскликнула она.

— Да, наверное, с месяц тому назад, — сказала Мария.

— Когда же это кончится, — засмеялась жена бургомистра, — если ты от месяца к месяцу хорошеешь ровно вдвое, Мария! Надеюсь, это не черт что-то с тобой затевает!

Завтрак для детей уже стоял наготове. Для своего мужа и для Марии она приготовила в дорогу жестяные коробки с бутербродами и сваренными вкрутую яйцами.

Бургомистр погонял лошадей, ему хотелось произвести на Марию впечатление — две крепкие лошади с широкими булаными спинами, правая со светлой длинной гривой и таким же хвостом, левая темнее, с гордо вскинутой головой и беспокойнее первой. Мария придерживала шляпу, чтобы ее не сдуло. Она явственно чувствовала, как бургомистр придвигался к ней все ближе, так что стоило пошевелиться — и их бедра соприкасались. Она натянула подол на колени.

— А ты ведь, наверное, хорошо поёшь, — сказал он. — Какая у тебя любимая песня? Запевай, я подхвачу. Я тоже спеть не прочь.

Мария, наполовину всерьез, наполовину в шутку, предложила:

— «Мария сквозь терновник шла колючий».

— Но это же церковная песня!

— Да, это из канона, — подтвердила она. — Но звучит красиво, если ее знаешь.

— Не буду я петь церковную песню, — отказался бургомистр.

— Ну и не надо, — сказала Мария.

Она отвернулась от него, но сделала это так, будто увидела рядом с дорогой что-то интересное.

Повозка мягко катилась на резиновых шинах, это было приятной редкостью, по крайней мере, здесь, в их дремучем Вальде. Дорога шла ухабистая, и только после второй деревни началось гладкое, укатанное покрытие. Время от времени бургомистр привставал на облучке и щелкал вожжами по спинам буланых, сразу же после этого снова садился и как бы случайно оказывался еще ближе к Марии. Она так и знала. Что так будет и по пути туда, и по дороге обратно. Что иногда он будет наклоняться над ней, вроде как надо ему что-то высмотреть с той стороны, лишь бы только к ней прикоснуться как бы невзначай. Но коли из этого не будет ничего большего, то и не в чем его упрекнуть. Ей было интересно, что он еще выдумает такого, чтобы не было похоже на умысел. Или он, может быть, все-таки сделает что-то такое, что намеренно будет выглядеть как намерение. Страха перед бургомистром она не испытывала. Но его дыхание было ей, тем не менее, неприятно. Слишком близко. И не то чтобы плохо пахло. Скорее наоборот. Он посасывал мятные леденцы. Как раз для того, чтобы приятно пахло. Вместе с тем она не забывала, что должна быть к нему приветлива, в конце концов кое в чем на него приходилось рассчитывать. Он помогал семье с продовольствием, нитки и ткань она тоже могла у него попросить при необходимости. И обувку. Генрих не смущался донашивать чужие башмаки, у него и ноги были уже взрослого размера. А Лоренц принципиально отказывался надевать то, что уже носил кто-то другой, а поскольку это всегда было что-то дареное, то принцип Лоренца гласил: не хочу ничего дареного ни от кого, чтобы не чувствовать себя кому-то обязанным. Насчет Катарины были сомнения. Та могла быть упрямой, как Лоренц, но и любила красивое, особенно если оно еще и хорошо пахло. Маленькому Вальтеру было все едино, если это сочтет правильным мама. А еще ведь им понадобятся школьные вещи. Скоро начнется школа.