Космонавт (СИ) - Кресс Феликс - Страница 2

Поблизости от меня на земле валялась разбитая бутылка кефира, из авоськи сочилась белая лужица. Рядом лежала булка хлеба, чуть намокла, но не критично. Я почему-то почувствовал облегчение: хлебушек цел. Нельзя хлеб выбрасывать, так учили нас бабушки. Так считали в СССР.

Вдруг я ощутил, как в районе груди что-то пошевелилось, а затем раздалось жалобное: «Мяу». Опустил взгляд и только сейчас понял, что левой рукой крепко прижимаю рубаху. А за пазухой… Серая усатая морда протиснулась между пуговицами и снова пискнула.

— Тишка! Тишенька! — сквозь толпу прорвалась девочка лет пяти-шести, в синем сарафане и сандаликах на босу ногу. Лицо заплаканное, чумазое, а маленькие кулачки то и дело терли глаза, размазывая грязь по лицу ещё сильнее.

Она остановилась рядом со мной и протянула ручонки. Я вернул ей котёнка. Она прижала его к себе и принялась гладить.

— Спасибо, дядя! Вы его спасли! — проговорила кроха, оторвавшись от серого комочка.

— Пожалуйста, — заторможено отозвался я, соображая, что не так у меня с голосом.

Это что получается? В этом сне я грохнулся с дерева. Полез за котенком? Похоже на то… Хм… Сюрреалистичность всего происходящего никак не желала укладываться в голове. Будем пока считать, что это сон. Второй вариант — что я сбрендил, меня категорически не устраивал. Хотя ни один сумасшедший не считает себя таковым. Но медкомиссию ведь регулярно проходил, анализы, обследования плановые перед полётом, там ни один диагноз не проскочит — успокаивал я себя.

Так… Будем рассуждать логически. На станции произошёл взрыв, и я должен был погибнуть. В этом я уверен почти на сто процентов. Тогда почему я здесь? А-а… Все понятно… Я каким-то чудом выжил и нахожусь… в коме? Это всё мое воображение? Если да, тогда это очень детальный глюк.

Резкий, отрывистый гудок прорезал воздух. Не привычный современный вой сирены, а короткий, хрипловатый звук. Я повернул голову и увидел подкатывающую белую «буханку» с красным крестом на боку. Двери со скрипом распахнулись, и оттуда выпрыгнули двое. Медики: мужчина и женщина. Они торопливо зашагали к нам.

— Ну-ка, давай посмотрим, — сказал мужчина в белом халате с завязками на спине, отсвечивающем рыжими пятнами йода на мятой ткани. На голове у него красовался чепчик с красным крестиком.

Женщина-фельдшер тут же присела рядом, доставая деревянный футляр с тонометром.

— Имя? — спросила она, накладывая манжету.

Я замялся, потому что не помнил имени. Нет, свое-то я помнил, но ведь здесь тело другое. Руки без старых шрамов и привычных мозолей. И голос у меня другой. Стало быть, имя тоже другое. Нет?

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот сорок шестой, — неуверенно выдал я и сам удивился.

Откуда всплыл именно этот год — не знаю, но внутри была чёткая уверенность, что ответ правильный.

Фельдшер и врач переглянулись.

— Сотрясение, — констатировал врач, светя мне в глаза фонариком. — Зрачки, вон, разные. В больницу надо.

— Да я в порядке, — попытался возразить я.

Тем временем врач обошёл меня и принялся осматривать мой затылок. Осторожно пощупал, но даже перчатки при этом не надел.

— Очень странно, — послышался его задумчивый голос. — Кровь есть, а раны нет. Затылочная кость цела. Больно?

— Нет, — мотнул я головой и почувствовал, что сознание проясняется, уже нет кругов перед глазами.

Я заметил, как женщина-фельдшер кинула быстрый взгляд куда-то вверх, мне за спину. Видимо, снова переглянулась с врачом. Их переглядки мне не очень понравились. Пусть это и мой сон, но с их медицинской точки зрения чудом пропавшая рана на голове не сулит ничего хорошего.

И тут меня осенила безумная мысль: а если это не сон, и я действительно оказался каким-то образом в… Где? В прошлом? В СССР?

Я осмотрелся. Широкие улицы почти пусты.

Редкие машины — «Москвичи», «Победы» да пара вальяжных автобусов с круглыми фарами. На многоэтажке напротив стяг: «Слава труду!».

— Разберёмся, — буркнул медик. — В больнице.

В этот момент из толпы вывалился мужик лет пятидесяти в помятой рубахе в советскую клетку, заправленной в бесформенные штаны, с клочками щетины на щеках и красными прожилками на широком носу. От него разило перегаром за километр. Но я не поморщился — просто никак не мог надышаться земным воздухом. Лицо его почему-то мне знакомо, но откуда?

— Вот ты где, Серёга! — хрипло гаркнул он, неуверенно ковыляя в нашу сторону. — Там мамка тебя спрашивает! Послала за хлебом, а ты… — он махнул рукой в сторону дерева, — по деревьям лазаешь, летать пытаешься, оказывается! Космонавт, ёшкин-кот.

«Какой ещё, к чёрту, Серёга?» — поначалу пронеслось у меня в голове, пока я разглядывал подошедшего. Но потом понял, что новый я — Сергей, получается. Ну нормальное имя, да…

Мне очень хотелось спросить: «Ты кто?», но этого не потребовалось — перегарный сам пояснил. Он наклонился ко мне и дыхнул вдобавок дешёвым табаком:

— Доктор, не надо ему в больницу. Я сосед их. Вдвоём они с матерью. Да и вообще он у нас крепкий, как танк! Вон в прошлом году с крыши гаража грохнулся — и хоть бы хны! А тут — дерево, ха! Доведу до дома, будьте спокойны, товарищи.

Мама? У меня нет матери, впрочем, как и отца, и прочих старших родственников. Рос я в детском доме. Кроме жены и дочери родных людей у меня нет.

Врач нахмурился:

— Товарищ, у пострадавшего явная дезориентация.

— Да ладно вам, дохтур! — махнул рукой сосед. — Сейчас я его домой отведу, мамка ему такое «лечение» устроит… Не боись, медицина, доставлю в лучшем виде.

— Ну-ка дыхните, товарищ.

— А в чем дело? Я, промежду прочим, на выходном, не имею права?

Они еще немного попререкались, но мой новоявленный сосед переспорил-таки врачей, аргументировав тем, что холодильника у него нет, зато душа широкая. Против такого железного аргумента медикам нечем было крыть, и они ретировались со словами:

— Под вашу ответственность, товарищ! И завтра к врачу на прием.

Он тяжело опустил руку мне на плечо, и я почувствовал, как дрожат его пальцы — классическая «трясучка» выпивохи.

— Пошли, орёл. А то хлеб-то уже весь в кефире…

Я кивнул, но сосед уже цепко взял меня под локоть и потащил куда-то, бормоча под нос:

— Эх, Серёга, Серёга… Нашёл время котят спасать… Авоську-то с булкой подыми. Хлеб — всему голова, чему вас в школе только учат?

Разбитую бутылку кефира кто-то уже убрал. Я подхватил хлеб с земли и зашагал по улице вслед за соседом, который успел убежать вперед и теперь остановился чуть поодаль на перекрёстке, ожидая меня.

Я прошёл мимо и свернул налево, а сзади послышалось:

— А ты куда?

Я обернулся и встретился с внимательным взглядом хитрых и вдумчивых глаз, который резко контрастировал с общим обликом пьянчужки.

— Домой, — ответил я.

— Так дом-то в той стороне, — махнул рукой сосед в противоположную сторону.

Я не стал ничего отвечать, просто пожал плечами и пошёл, куда сказано.

Мы брели по тихой улочке и молчали. Не знаю, о чём думал мой попутчик, но я с нескрываемым любопытством вертел головой по сторонам и разглядывал окрестности, внутренне удивляясь такому детальному и слишком реальному сну. Нет никаких небоскребов, рекламных щитов и сверкающих вывесок. Вместо этого — «сталинки» с лепниной на фасадах, ряды приземистых, как теперь кажется, многоэтажек с незастекленными балконами. Вместо привычной гладко пригнанной брусчатки под ногами лежали плоские бетонные плиты, в стыках пробивалась жёсткая и очень упорная в своей борьбе за жизнь трава.

«Не может быть, чтобы это всё было ненастоящим», — в очередной раз подумал я, глядя на протарахтевший мимо «Днепр» с коляской. За рулем парень в смешном шлеме, как из комедии Гайдая.

Мы прошли мимо грузовика с надписью «Молоко» на борту, из кузова двое работяг в спецовках разгружали ящики. Мимо с характерным шелестом штанг проехал троллейбус со звездочкой. А вон те мальчишки на газоне, кажется, играют в «ножички». Мы с пацанами тоже играли в эту игру.